Узы крови - Хамфрис Крис (электронная книга txt) 📗
— Шпагу, — проворчал он. — Вчера мою сломали.
— Ты снова дрался? Я этого не допущу.
Ничего не ответив, он продолжал держать руку. Дама неохотно залезла в кошель и вытащила одну маленькую золотую монетку.
— Просто будь осторожнее. Мы ведь не хотим повредить товар, правда?
Маркиза положила флорин на протянутую ладонь, а потом провела потрескавшимся ногтем по смуглой коже на запястье. И засмеялась, когда он убрал руку и спрятал монету в одежде.
Выскользнув из двери, она поманила его за собой. Молодой человек еще раз осмотрел комнату, пытаясь отыскать бутылку, которая могла быть спрятана, но не нашел. Его глаза, вернувшись к зеркалу, встретились с собственным взглядом.
— Собака, — сказал он, показывая себе язык. — Индеец!
Ударил большой колокол Собора Парижской Богоматери. С его боем поднялся рев. В первый раз Анна услышала его в Саутуорке: тогда он доносился из медвежатника Урии. Ей показалось, что она снова попала туда. Эта мысль заставила ее в страхе скорчиться на кровати. Потому что если она до сих пор в Лондоне, то еретики еще будут гореть, дыбу уже приготовили, а Жан Ромбо не придет.
Крики животных призывали ее, как и вопли толпы. Она выступила на арену. Однако у нее на глазах все изменилось: исчезли круговые ряды амфитеатра, заполненные глумящимися пьяницами. Теперь она пробиралась сквозь шумную мишуру маскарада, где обнимающиеся пары кружили в танце, скрыв лица под кожаными масками и кружевными накидками. Через сомкнутые пальцы, за пышными платьями и ножнами шпаг, усеянными камнями, замечалось движение чего-то темного. Анне необходимо было добраться до него, проложив себе дорогу через нескончаемые лабиринты богатства и изящества. Однако оно оставалось неуловимым, не давалось ни взгляду, ни прикосновению. Наконец, словно это движение было обговорено заранее, танцоры отошли, и девушка оказалась в одиночестве в кругу молчаливых аристократов под масками. А потом услышала всхлип и обнаружила медведя, прикованного к столбу позолоченными цепями. Животное подняло на нее печальные глаза и задрало лапы, из которых были жестоко вырваны когти. Анна сделала к нему шаг, потом еще один. На ходу она потянулась к окровавленной лапе. Пальцы и мех разделяла всего ладонь, когда Анна вдруг услышала, как спускают своры. Меховой молнией мимо нее с рычанием метнулась первая собака.
— Освободите его! Освободите медведя! — крикнула она. Колокол на башне собора пробил семь часов вечера, и отец, встав со стула, обнял Анну. Раздвинув занавесь ее черных волос, он заглянул в лицо дочери, в ее испуганные глаза.
— Тише! Успокойся, дитя.
Жан укачивал ее, оказавшуюся в сумеречной области между сном и явью.
— Мы должны освободить медведя, отец!
— Конечно должны. Тш! Тише, дитя!
Прижимая дочь к себе, Жан прислушивался к ее отчаянному сердцебиению и к замирающим отголоскам тяжелого колокола.
«Почему они оказались в Париже?»
Ради назначенной встречи, на которую могли явиться только глупцы! Кто знает, где сейчас находятся Хакон и Фуггер? Они почти наверняка все еще торчат у ворот римской тюрьмы. А если их нет в Париже, то сколько времени Жан с Анной смогут ждать их? Жан Ромбо согласился приехать сюда только потому, что такой огромный город показался ему подходящим местом для того, чтобы спрятаться… И еще потому, что он, похоже, лишился способности принимать решения. Однако Жан отнюдь не питал иллюзий: его сын идет по их следу и отстал всего на несколько дней — если не на несколько часов. Жану довелось увидеть фанатизм Джанни, проявленный юношей на казни еретиков. Жан слышал его в исповедальне. Джанни не отступится, как в его возрасте не сдался бы и сам Жан. На сына пали не только грехи отца.
Однако Анна уверенно настаивала на Париже. Жан давно понял, что не в состоянии сопротивляться ей, когда у нее такой вид, тем более после того, что случилось в Тауэре. И теперь, пока он успокаивающе поглаживал дочь, он ощущал, что сзади к основанию ее шеи примотан скелет шестипалой руки. Ее вид, эта ее уверенность вернули им руку Анны Болейн, помогли их бегству. Теперь Анна Ромбо сама решит, что делать с рукой. И Жан знал только одно: пока что его дочь такого решения не приняла. Анна высвободилась из его объятий.
— Сколько я проспала?
— С рассвета до этого часа, и я почти столько же. Меня разбудил твой крик. Тебя мучил кошмар.
Анна посмотрела мимо него, словно на миг вернувшись в видения своего сна.
— Это был не кошмар, отец. По-моему, это было пророчество.
Жан улыбнулся:
— Что мы освободим медведя? Ты выкрикивала именно это.
— Освободим… — Она замолчала, хмуря брови. — Не знаю, смогу ли я объяснить, но… По-моему, медведь — это не просто медведь. Это какое-то существо. Человек. И этот человек стоит у столба, в цепях, хотя они и не настоящие. Позолоченные.
— Цепи?
— Да! — Анна взволнованно сжала ему руку. — Этот медведь живет среди знати. Я видела, как они танцевали! Красивые богатые люди.
Жан покачал головой.
— Не понимаю. Ты хочешь пойти на травлю медведя, так, что ли? Мне казалось, ты это терпеть не можешь!
— Не могу. Но это не обычная травля. Не простой медведь.
Девушка встала, подошла к окну, выглянула на улицу. А когда повернулась обратно к Жану, ее лицо возбужденно вспыхнуло.
— Отец, — сказала Анна, — где в Париже находится королевский дворец?
Жан был готов отказать ей, предостеречь, возразить, но снова увидел то же лицо, ту же уверенность. Вздохнув, он начал ей рассказывать.
В садах Лувра факелы освещали картину кровопролития. Среди туш разгуливали голодные падальщики, обрывая оставшиеся куски жареного мяса. От вола, занимавшего центральное место композиции, остались только раздвинутые ребра, торчавшие наподобие рангоутов выброшенного на сушу корабля. Внутри животного жарился целый барашек, в котором прятался заяц, чьи останки до сих пор терзали жадные пальцы, разыскивающие еще одну шкатулку с секретом, последний сочный сюрприз.
Лебединые перья пали, словно снежные заносы: три птицы были зажарены, а потом зашиты обратно в роскошное оперенье. На разгоряченных лицах пирующих оставались прилипшие кусочки пуха. Стены Собора Парижской Богоматери из теста были разбиты. Жадные руки давно растерзали хоры, где на железных вертелах вращались хористы — воробьи, дрозды, скворцы и перепела.
Помутневшие глаза ненасытных людей были обращены к последнему блюду пира. Оно громоздилось на главном столе сразу позади короля, вплотную к стене дворца: высокие башни из сахарных нитей поднимались в воздух на высоту двух человеческих ростов. Слоеное тесто и кремовые зубцы в точности копировали новую крепость его величества в Экс-ан-Провансе — шедевр искусства архитекторов и кондитеров.
Тагай смотрел со своего места за главным столом на измазанные лица придворных — те наблюдали за королем, ожидая его сигнала. Никто не мог начать последнего штурма раньше, чем это сделает он. А поскольку Генрих был занят жарким спором с папским легатом, Борромео, то похоже было, что пирующие еще не скоро смогут начать настоящую осаду сахарных укреплений.
Тагай вяло глодал воловье ребро. Он пил и ел мало. Отчасти это было результатом предостерегающего взгляда маркизы, который та адресовала ему со своего места рядом с разряженной герцогиней, чьи многочисленные украшения на открытой груди подчеркивали как ее богатство, так и возраст. Маркиза заранее показала ее своему подопечному: богатая старуха была его объектом на этот вечер.
— Она очень утонченная, эта герцогиня Эпе-Рулена. Так что не смей напиваться!
«Все они утонченные, — недовольно думал Тагай, — пока не закроются двери будуара».
Однако от желанного вина его удерживали не только перспективы грядущего вечера. Утренний сон все еще владел его мыслями. Весь день Тагаю не удавалось избавиться от него. Казалось, краем глаза он продолжает видеть медведя, протягивающего к нему лапы.
