Семья Звонаревых - Степанов Александр Николаевич (читать книги полностью без сокращений бесплатно .txt) 📗
11
Тяжёлый дивизион после дневки двинулся дальше на Кобрин-Пружаны-Барановичи. Борейко сообщил своим офицерам о предполагаемом создании ТАОНа. Больше всех от этого был в восторге Вася Зуев. Заинтересовался этой идеей и Звонарёв. Его, конечно, больше устраивало возвращение на завод, о чём он уже не раз писал Техменёву. Но генерал неизменно отвечал, что ещё не подошло время.
В Кобрине получили дневку, и все занялись хозяйственными делами. Беспокоило состояние лошадей, крайне истощённых.
Борейко собрал солдат, рассказывал им о состоянии лошадей, просил помочь ему выйти из трудного положения. Это обращение командира возымело своё действие. Вскоре Кирадонжан с удивлением заметил, что лошади первой батареи стали значительно лучше выглядеть, и просил Борейко поделиться секретом.
— В единении солдат и офицеров батареи, — усмехнувшись, проговорил Борейко.
— Либеральничаете с солдатней на свою голову. Знаете, теперь всеми тяжёлыми батареями в Ставке ведает тоже портартурец, конечно хорошо Вам известный генерал Шихлинский, — брюзжал Кирадонжан.
— Али Ага Шихлинского я знал ещё капитаном. Был тогда он очень порядочным человеком… — ответил Борейко.
…Спустя несколько дней, когда батарея двигалась по шоссе, её встретил Кочаровский. С генералом было ещё двое офицеров, которых Борейко, как ему показалось, не знал.
Капитан скомандовал «смирно» и подъехал к Кочаровскому. Генерал указал на ехавшего рядом всадника, в котором Борейко узнал Али Ага Шихлинского.
— Али Ага! — радостно воскликнул Борейко, узнав генерала, и тот час опомнился, добавив: — Ваше превосходительство!
— Для старых друзей я, как прежде, Али Ага. Прошу меня так и величать, — ответил Шихлинский.
Когда батарея остановилась на ночлег, оба генерала снова появились у Борейко. Борейко подробно рассказал обо всём, что произошло в Новогеоргиевске. Шихлинский внимательно слушал и что-то записывал в блокнот.
— Весьма поучительно всё, что Вы рассказали. Моё мнение, что крепости отжили своё время, подтверждается. Так я и буду докладывать по начальству, — резюмировал свои мысли Шихлинский.
Затем он поинтересовался «делом Хатова», как он выразился. Борейко рассказал всё, что знал.
— Вы правы, надо найти чиновника. И в этом я Вам помогу, — сказал генерал.
12
Общее летнее наступление германских войск от Балтийского моря до чёрного изменило маршруты санпоезда. Рейсы стали частыми, но короткими, а маршруты — неожиданными. Поэтому, когда Краснушкин узнал, что поезд идёт через Брест-Литовск до города Пружаны, он не удивился.
— Пружаны так Пружаны!
Трудно стало с доставкой нелегальной литературы. В поезде появилось много новых врачей, сестёр и полицейских соглядатаев. Уже не один раз устраивались обыски. Всё более подозрительно посматривал Лялин на Варю. Обстановка в поезде ухудшалась, создалась атмосфера недоверия и настороженности. Кто-то умело работал, сея слухи и сплетни, и добивался разобщенности и подозрительности среди служащих.
С каждым рейсом поезд терял свой аристократический профиль. Сначала понемногу, а потом всё больше и больше в его вагонах появлялись раненые армейские рядовые солдаты.
Краснушкин сам видел как изменилось настроение русского войска. У солдата уже не было мужичьего смирения, не было страха перед высоким начальством. В стонах и муках, в крови рождалась злоба, жгучая ненависть к «кровопийцам». Солдат теперь понимал, чего он хотел, — мира и земли. И часто, отправляясь из поезда, раненые уносили за пазухой, в грязных котомках, как самое дорогое, листовку о мире, о земле, о власти…
К поезду был прикомандирован художник Сологубенко, могучего телосложения человек. В его весёлых карих глазах всегда дрожали лукавые искорки. И, может быть, потому он всем пришёлся по сердцу. Рокочущий бас Сологубенко раздавался то в одном, то в другом вагоне. Он трудился честно, не зная покоя, его талантливые руки не отдыхали. Он перерисовал всех сотрудников поезда, врачей, сестёр, с вдохновением рисовал солдат.
— Люблю простые русские лица, — признавался он. — Сколько в них ума, мудрости и хитринки… У интеллигентов этого не найдёшь. Да-с!
Особенно любил рисовать Варю. Когда ему удавалось упросить её посидеть спокойно несколько минут, он весь светился изнутри, лицо дышало покоем и радостью.
— Полонила Варвара Васильевна сердце художника, — с обезоруживающей искренностью отвечал он на шутки врачей. — Признаюсь. Но, увы, без взаимности… Как-то после ремонта неожиданно перед самой отправкой поезда прибыл Распутин в окружении небольшой свиты придворных дам и военных. Появление его вызвало большой переполох среди сотрудников санпоезда. И никто не обращал внимания на художника, с лукавой усмешкой в глазах стремительно рисующего всю «почётную» делегацию.
Когда Распутин, благословив санпоезд, уехал, Сологубенко показал Краснушкину свои рисунки.
— Вот это да! — только и мог сказать доктор, в изумлении разводя руками.
С бумаги ни Краснушкина смотрело лицо Распутина с холеной бородой, с надменными, злыми и похотливыми глазами. Жадные толстые губы кривила самодовольная ухмылка. Талантливая рука художника обнажила то, что так умело скрывал под благопристойной личиной «святой старец». Похоть, лживость, жажда власти и холодная низкая душонка, одетые в чёрную рясу, с наглым откровением смотрели с листа бумаги.
— Вот опубликовать бы в прессе, — сказал Краснушкин. — Портрет нашего истинного владыки, думаю, имел бы успех. А?
— А что, и опубликуем, — засмеялся Сологубенко. — Мы не робкого десятка.
Поезд отправился в рейс и об этом разговоре Краснушкин как-то забыл. Он вспомнил о нём, когда однажды Сологубенко развернул журнал, и на развороте на мелованной бумаге Краснушкин увидел известный ему рисунок.
— Ну, заварили кашу, — проговорил Краснушкин, — теперь держись «гнева всевышнего».
— Э… бог не выдаст, чёрт не съест, — махнул рукой художник.
Это было накануне рейса в Пружаны. И вот сейчас Краснушкин, вспоминая всю эту историю, с тревогой ждал возвращения в Петроград.
Когда поезд подошёл к Брест-Литовску, Варя поспешила в гвардейский штаб. От Кочаровского-сына ей удалось узнать место пребывания тяжёлого дивизиона. С ликующим, счастливым лицом она возвратилась в купе к Краснушкину.
— Едем в Пружаны! — закричала она.
— Что с Вами, милая коллега? Что Вас ждёт в этом маленьком и скверном городишке?
— Любовь моя, счастье моё, радость моя!
— О господи! Это значит — Серёжа.
— Ага. Они в Пружанах. И мы их увидим. Кочаровский обещал сообщить туда. Я так соскучилась, так изволновалась, что, верно, не доживу до этого дня. Поклянитесь, что отпустите меня на целый день. Ну, Иван Павлович, милый… Мне так нужно…
Когда поезд остановился на грязной, забитой народом станции, Варя, встав на подножку, с трудом увидела мужа. Расталкивая толпу, Звонарёв спешил к Варе. Она видела похудевшее, загоревшее до черноты родное лицо. Оно стремительно приближалось.
— Варенька, — услышала она родной голос, — что же ты плачешь?…
Батарея стояла недалеко от города в небольшом, но живописном лесочке. Ранняя осень только коснулась своей рукой верхушек деревьев, как по головепозолотила. кое-где на выбор, прихотливо, как капризная женщина, поцеловала то клён, то осину, и те вспыхнули живым огнём, ярко-пунцовым румянцем от гордости и счастья. Стоят и красуются среди ещё буйной зелени первые избранницы осени, нарядные и гордые в своём новом, ярком уборе.
— Как хорошо, Серёжа, какое чудо всё-таки осень! — вздохнув всей грудью, проговорила Варя. — И воздух необыкновенный какой-то, свежий, но полный новых запахов: и палого листа, и поздних цветов, и увядающей травы, а быть может, и грбов. Будто настоен на осени. Удивительно хорошо. Правда?
— Прелесть…
Звонарёв присел на траву, потом лёг навзничь, подложив руки под голову.
Унылая пора! Очей очарованье!
