Гуарани - де Аленкар Жозе (читаем книги бесплатно .TXT) 📗

— Пожалуйста, не утешай меня, милая, это только лишний раз подтверждает то, что я тебе уже сказала: в этом доме ты одна меня любишь, а все остальные презирают.

— Ну хорошо, — ответила Сесилия, — я буду тебя любить за всех: я ведь просила тебя, чтобы ты была мне сестрой!

— Да. И ты не можешь себе представить, какая это для меня радость. Если бы только я действительно была твоей сестрой!..

— А почему бы тебе не быть ею? Я хочу, чтобы ты была для меня сестрой.

— Для тебя — да… Но для него… — Последнее слово она произнесла почти про себя.

— Только знаешь, я тебе поставлю кое-какие условия.

— Какие? — удивилась Изабелл.

— Я хочу быть старшей сестрой.

— Но ты же ведь моложе меня.

— Не важно! Я старшая, вот и все. И ты должна меня слушаться.

— Ну ладно, — ответила Изабелл, не в силах сдержать улыбку.

— Так, значит, решено! — воскликнула Сесилия, целуя ее в щеку. — Только вот что, сестра, я не хочу, чтобы ты грустила. Не то я рассержусь.

— А сама ты разве только что не грустила?

— О, все уже прошло! — сказала девушка, вскакивая с гамака.

И в самом деле, сладостная истома, овладевшая ею, когда она мерно покачивалась в гамаке, и вся ее задумчивость совершенно исчезли. Резвая и веселая девочка действительно на какое-то время уступила место мечтательнице, но теперь все уже было забыто.

К ней вернулась прежняя насмешливость; она снова была полна той милой грации и того простодушного легкомыслия, которое порождается свежим воздухом и деревенскою жизнью.

Надув щеки, она сложила губы так, что они стали похожи на бутон розы, п с очаровательнейшим изяществом стала подражать воркованию журити. При этих звуках голубка тотчас же слетела с высокой акации, уселась у нее на груди и вся затрепетала от удовольствия, когда рука девушки стала гладить ее мягкие перья.

— Нам пора спать, — сказала Сесилия, и в голосе ее звучала та особая нежность, какая бывает у матери, когда она говорит с крохотным младенцем. — Голубке хочется спать, да?

И, на минуту оставив сестру одну в саду, она отдалась заботам о двух друзьях, с которыми коротала здесь свои дни. В каждом движении ее были любовь и нежность, говорившие о том, сколько чувств таят в себе глубины ее сердца под покровом совсем еще детского простодушия.

В это время послышался топот лошадей где-то близко от дома. Изабелл взглянула на берег реки и увидела группу всадников — они въезжали в ограду.

От неожиданности она вскрикнула; в крике этом были и радость и испуг.

— Кто это приехал? — спросила Сесилия, подбегая к сестре.

— Это они.

— Кто они?

— Сеньор Алваро и другие.

— Ах, вот как! — воскликнула Сесилия и покраснела.

— Что-то они уж очень скоро вернулись? — спросила Изабелл, не заметив смущения девушки.

— Да, пожалуй. Мало ли что там могло случиться!

— Прошло только девятнадцать дней, — вырвалось у Изабелл.

— Как, ты даже дни считала?

— Чего же проще, — ответила Изабелл, в свою очередь краснея. — Послезавтра будет как раз три недели.

— Пойдем посмотрим, какие они привезли нам подарки!

— Подарки, нам? — переспросила Изабелл, с какой-то особенной грустью подчеркнув последнее слово.

— Да, нам, потому что я заказала ниточку жемчуга Для тебя. Жемчуг очень пойдет к твоему липу! Знаешь, ведь я завидую тебе, что ты такая смуглая!

— А я бы, верно, жизнь отдала за то, чтобы быть такой беленькой, как ты, Сесилия.

— Смотри, солнце уж садится. Идем!

И обе пошли к дому.

VI. ВОЗВРАЩЕНИЕ

В то время как девушки сидели в саду, двое мужчин прогуливались в тени по другую сторону площадки.

В одном из них, высоком и статном, по его гордой осанке и по одежде легко можно было узнать именитого фидалго.

На нем был черного бархата камзол с шелковыми отворотами кофейного цвета, бархатные панталоны, тоже черные, и высокие сапоги из белой кожи с золочеными шпорами.

Белоснежный плоеный воротник облегал его шею, оттеняя красивую седую голову.

Из-под коричневой шляпы без пера выбивались пряди серебристых волос, ниспадавших на плечи. Сквозь длинную бороду, белую, как пена водопада, просвечивали розоватые щеки, резко очерченный рот, в маленьких живых глазах горел огонек.

Этот фидалго был дон Антонио де Марис. Несмотря на свои шестьдесят лет, он в полной мере сохранил бодрость, и, должно быть, именно потому, что жил деятельною жизнью. Держался он прямо и ходил твердой, уверенной походкой, как ходят мужчины в расцвете сил.

Бок о бок с ним прогуливался другой пожилой мужчина со шляпой в руке. Это был Айрес Гомес, его эскудейро 25 и испытанный товарищ всех его странствий. Фидалго во всем доверял ему, как человеку преданному и умевшему молчать.

То ли оттого, что на чертах его лежал отпечаток какой-то настороженности и беспокойства, то ли оттого, что овал его лица был несколько удлинен, эскудейро чем-то походил на лисицу, и сходство это становилось еще более разительным из-за его не совсем обычного костюма. Поверх коричневого вельветового камзола на нем была куртка из лисьего меха; из этого же меха были и его очень высокие сапоги.

— Хоть ты и не хочешь признаться, Айрес Гомес, — сказал фидалго, обращаясь к эскудейро и продолжая отмеривать шаги, — я убежден, что в душе ты со мной согласен.

— А я и не говорю, что нет, сеньор кавальейро: я ведь признаю, что дон Диего поступил безрассудно, убив эту индианку.

— Скажи лучше, жестоко, безумно! Неужели ты думаешь, что из-за того только, что он мой сын, я стану его оправдывать!

— Вы слишком к нему суровы.

— Так оно и должно быть! Фидалго, который убивает слабое, беззащитное существо, поступает недостойно и подло. Ты тридцать лет неотступно следуешь за мной и хорошо знаешь, каков я с врагами. Но хоть шпага эта и уложила на войне немало людей, пусть она лучше выпадет из моих рук, если в минуту ослепления я подниму ее на женщину.

— Да, но не надо забывать, что это за женщина! Краснокожая!

— Знаю, что ты хочешь сказать; но я не разделяю идей, которым привержены мои товарищи. Для меня индейцы, если они на нас нападают, — это враги, и мы их должны одолеть, а если они относятся к нам с уважением, — это вассалы на завоеванной нами земле; но прежде всего это люди!

— Сын ваш иного мнения; вы отлично знаете, как его воспитала дона Лауриана…

— Моя жена! — с горечью воскликнул фидалго. — Но речь сейчас не об этом.

— Да. Вы говорили, что опасаетесь последствий безрассудного поступка дона Диего.

— А ты как думаешь?

— Я уже сказал вам, что не смотрю на это так мрачно, как вы. Индейцы вас уважают, боятся. Никогда они не отважатся на вас напасть.

— Могу тебя уверить, что ты заблуждаешься. Или нарочно хочешь ввести меня в заблуждение…

— Я не способен на это, сеньор кавальейро!

— Айрес, ты не хуже меня знаешь нравы туземцев. Ты знаешь, что жажда мести в них сильнее всех прочих чувств. Ради нее они готовы пожертвовать всем — и свободой и жизнью!

— Как не знать, — ответил Айрес.

— Ты вот говоришь, они меня боятся; но стоит им только счесть себя оскорбленными, и они пойдут на все, чтобы отомстить.

— У вас больше опыта, чем у меня, сеньор кавальейро; но дал бы господь, чтобы вы на этот раз оказались не правы.

Дойдя до угла и собираясь повернуть обратно, дон Антонио де Марис и его эскудейро увидели молодого человека, который шел вдоль фасада дома.

— Оставь меня, — сказал фидалго Айресу Гомесу, — и подумай о том, что я тебе сказал. Во всяком случае, мы должны быть готовы их встретить.

— Если только вообще они явятся! — кинул ему вслед упрямый эскудейро, продолжавший стоять на своем.

Дон Антонио медленными шагами направился к молодому человеку, который сидел на скамейке в нескольких шагах от него.

Завидев отца, дон Диего де Марис поднялся с места и, обнажив голову, почтительно его приветствовал.