По воле Посейдона - Тертлдав Гарри Норман (читать книги полностью .TXT) 📗
— Давай надеяться, что повезет, — сказал Соклей. — Мы прибудем туда уже сегодня, верно?
— О да, клянусь Зевсом, — ответил Менедем. — Где-то к полудню или чуть позже. Вероятно, большую часть пути нам придется идти на веслах… похоже, бриз дует прямо в лицо.
— Может, он слегка изменит направление, когда мы выйдем в море, — предположил Соклей.
— Кто его знает, — ответил Менедем. — Давай поднимать людей. Чем больше мы успеем сделать до того, как начнется жара, тем лучше. Одно хорошо… — Он засмеялся. — Недостатка в пресной воде мы сегодня испытывать не будем.
— Это верно, — согласился его двоюродный брат.
Готовясь отчалить, Менедем наставлял команду:
— Когда я отдам приказ «весла на воду», гребите как следует. Наше судно должно очутиться на открытой воде к тому времени, как поравняется с пристанью ниже по течению, прежде чем течение нас на эту пристань снесет. Двигаться здесь будет труднее, чем в обычной морской гавани.
Диоклей задавал темп, и «Афродита» без особых трудностей вышла на середину Сарно. Менедем повернул нос корабля к устью реки и снял с весел большинство людей, но оставил по полудюжине гребцов на каждом борту, чтобы они помогали течению, гнавшему акатос к Тирренскому морю.
Маленький голый пастушонок, поивший овец на берегу, помахал «Афродите», когда она скользила мимо. Менедем снял руку с рулевого весла и помахал в ответ.
Диоклей заметил:
— Это довольно благополучная страна. Во многих других местах парнишка мигом убежал бы при виде судна, боясь, что мы его схватим и продадим в рабство.
— Верно. За него можно было бы выручить две, даже три мины, хотя он и такой костлявый. — Менедем пожал плечами. — Однако, боюсь, стоит ли хлопотать ради такой прибыли.
Он поймал себя на том, что вряд ли бы рассуждал подобным образом, окажись их торговля не столь удачной.
Аристид на носу указал вперед и закричал:
— Море! Море!
— Море! Море! — подхватили остальные моряки.
Соклей же внезапно рассмеялся.
— Что здесь смешного? — удивился Менедем.
— Именно так закричали десять тысяч Ксенофонта — или сколько их там к тому времени осталось в живых, — когда они наконец-то увидели море, выбравшись из персидских земель, — пояснил Соклей.
— Ксенофонт был афинянином, так ведь? — спросил Менедем. И в ответ на кивок Соклея продолжил: — Удивляюсь, что вместо этого он не написал: «Моте! Моте!»— Он указал на двоюродного брата. — Кстати, этот аттический диалект прилип и к тебе — я слышал, как ты говорил «ятык» вместо «язык».
Услышав подобное замечание, Соклей высунул свой язык. Менедем ответил ему тем же.
Соклей сказал:
— Вообще-то, если я правильно помню, Ксенофонт и вправду написал: «Моте!»
— Ха! — Менедем, судя по всему, был очень собой доволен. — Держу пари, что большинство его воинов произнесли это слово так, как его только что произнес Аристид.
— Ты, вероятно, прав, — ответил Соклей. — Но ты слишком многого хочешь от афинянина, если думаешь, что он оставит свой диалект только потому, что кто-то произносит слова по-другому.
— Я сроду ничего не хотел от афинян, — заявил Менедем. — Эти пройдохи ухитряются одурачить тебя даже более ловко, чем…
Он смолк на полуслове, увидев, как его двоюродный брат буквально изменился в лице. Слишком поздно Менедем вспомнил, как Соклей наслаждался проведенным в Афинах временем и каким мрачным он был, когда вернулся на Родос. Стараясь говорить как можно небрежней, Менедем продолжал:
— Ладно, хватит болтать. Полагаю, мне лучше сосредоточиться на управлении судном.
— Да, так будет лучше.
Судя по голосу Соклея, он едва сдерживал гнев.
Менедем вздохнул.
Рано или поздно братец ему это припомнит.
В такой ясный день, как сегодня, когда дул только ленивый ветерок и лишь самая легкая зыбь волновала голубую поверхность Тирренского моря, для управления «Афродитой» не требовалось больших усилий. Менедем вел судно прочь от земли — он хотел, чтобы между сушей и акатосом пролегли несколько стадий.
«Никогда не знаешь наперед, что может случиться», — думал он.
На берегу, когда нужно было беспокоиться только о себе самом, он сплошь и рядом пускался на такой риск, что это ужасало осторожного Соклея. Но на море, когда на кону стояло все… Менедем покачал головой. Тут он рисковал редко.
И когда некоторое время спустя Аристид выкрикнул:
— Парус! Парус впереди по правому борту! — Менедем улыбнулся и кивнул.
Ему не придется менять курс — другое судно, чье бы оно ни было, далеко, и оно запросто разминется с «Афродитой».
Но потом Аристид закричал снова:
— Паруса по правому борту, шкипер! Это не просто одно судно… Это целый флот!
Глаза Менедема метнулись туда, куда показывал с бака впередсмотрящий. Менедему потребовалось всего лишь одно мгновение, чтобы самому заметить паруса, и еще мгновение, чтобы опознать тип судов.
— Все — на весла! — закричал он. — Это триеры, и они смогут сожрать нас на обед, если захотят!
Моряки побежали занимать свои места на банках.
Лопасти весел врезались в воду. Не ожидая приказа Менедема, Диоклей ускорил темп гребли.
Менедем повернул «Афродиту» прочь от низких, длинных, зловещих корпусов.
Это могли быть только триеры, а не пентеконторы и не гемиолии: виднелись фок- и грот-мачты, а по нескольку мачт на небольших судах никогда не бывало. Оглянувшись через плечо, Менедем попытался сосчитать корабли и уже дошел до восемнадцати, когда Соклей сказал:
— Их двадцать.
— Двадцать триер! — воскликнул Менедем. — Это не пиратская вылазка — это рейд военного флота. Но чьего?
— Давай надеяться, что нам не придется это узнать, — ответил Соклей. — Они идут под парусами и, похоже, точно знают, куда им надо. Может, они просто продолжат свой путь.
— Возможно. Похоже, они направляются прямиком к устью Сарно. Наверное, собираются разграбить Помпеи. — Менедем не позволил двоюродному брату себя перебить и продолжил: — Если это так, хорошо, что мы убрались оттуда нынче утром. Если бы они прихватили нас у пирса, то смогли бы сделать с нами все, что угодно.
— Это верно. И я тоже рад, что мы вовремя оттуда ушли, — сказал Соклей.
Всем своим видом он говорил: «А я ведь тебя предупредил!», но он не произнес этого вслух, так что у Менедема опять не было повода на него рассердиться.
Вдруг Соклей издал такой звук, будто кто-то ударил его в живот.
— Гребцы на триере, которая ближе всех, только что стали грести. Она… Разворачивается!
Менедем оглянулся через плечо.
— Чума и мор! — сказал он тихо.
Соклей был прав, хотя Менедем и не ожидал, что его двоюродный брат ошибся.
Триера буквально запрыгала по воде: на ней было сто семьдесят человек и три ряда весел — против одного-единственного ряда весел на «Афродите».
— Гребите быстрее! — велел Менедем Диоклею.
— Мы делаем все, что можем, капитан, — ответил келевст. — Они просто быстроходнее нас, вот и все.
Менедем выругался. Он и сам слишком хорошо это знал. А если бы даже не знал, то сейчас бы легко догадался — потому что триера увеличивалась прямо на глазах.
Соклей завороженно глядел назад — скорее с любопытством, чем с ужасом.
— На главном парусе у них нарисован волк, — заметил он. — Чья это эмблема?
— Какая разница? — прорычал Менедем.
К его удивлению, Диоклей ответил:
— Это эмблема римлян — тех италийцев, что дерутся с самнитами.
— Откуда это тебе известно? — спросил Соклей, как будто вел философский диспут в афинском Лицее.
— Из разговоров моряков в тавернах, — пояснил начальник гребцов. То же самое сказал Менедем несколько дней назад. — Чего только не услышишь, пока сидишь там и дуешь вино.
— Интересно, — проговорил Соклей.
— Ты считаешь интересным тот факт, что теперь мы знаем, кто именно собирается продать нас в рабство или проломить нам головы и сбросить в море? — ядовито поинтересовался Менедем.
