Темнотвари - Сьон (онлайн книга без .TXT, .FB2) 📗

– Папа, смотри: чик-чирик!

В следующий миг книга распалась на бесчисленные частицы… И жар вознёс их к небесам… Годом позже преподобный Сигюрд поплыл на лодке на островок в Хельгафетльском озере, собирать гагачий пух и яйца, а с ним брат и сестра, чтоб помогать ему… Тогда он стал таким большим знатоком в духовных вопросах, что проглядел, что островок этот был зачарованный… В этой поездке его лодка сломалась посередине, и все трое потонули… О, малая птица, пусть многочисленные злодеяния людей не утомляют тебя настолько, чтоб ты слишком приблизилась к их кострам, чтоб не обгорели твои маховые перья… Ну, будем же беречь наш рассудок, братец Многолад…

II

(Солнцеворот 1636 года)

Этой зимой я был одинок как Адам в первый год в Эдеме. Только вот мой остров в зимнее время совсем не похож на сие прекрасное место. Он холоден, суров, и за порог не высунешь носа, разве что из горшка выплеснуть, да и тогда не выходишь полностью, а лишь слегка приоткрываешь дверь, чтоб получилась узкая щёлка – как раз просунуть сосуд. Как мышонок в норке я был, а не как человек, созданный по образу и подобию Божьему! Маленький, согбенный как крыска, а не прямой, широко озирающий мир, как Адам. Да, Адам был высокий и осанистый. Так что он мог озирать весь мир, ибо был крупнее и больше, чем его ныне здравствующие потомки. Его рост, если считать в метрах, был под три десятка, а на голове у него волосы росли такие длинные, что пряди, подобно бурлящим водопадам, низвергались ему на чресла. И был он наикрупнейшим существом из тех, что Господь создал из праха земного. И весь тот солнечный год, что он ходил по земле один, его большое тело пропекалось и обветривалось. И новой была вся растительность, деревья пустили корни, оделись листвой, сронили её и впервые оказались голыми. Лебеди с криками поднялись с горных озёр и впервые услыхали собственный голос. Лилия раскрылась, и её аромат впервые наполнил воздух. Пчела уселась на цветок кипрея и утолила жажду свежеистёкшим мёдом, а потом, жужжа, перелетела на другую цветочную чашу. Раньше всего этого не бывало. Всё это казалось новым в глазах человека, и сам он весь был в новинку для самого себя. Слеплен Творцом из четырёх первоэлементов, как они соединяются во прахе земном, теперь он стоял ближе к своему истоку, чем когда-либо. Его кровь всё ещё была разбавлена морской водой, в плоти попадались камешки, среди жил и мышц протягивались корешки, семя в мошонке было густым, как паутина, и волновалось, как морская зыбь. Так он шагал по свету, и куда бы ни смотрел, всюду его взгляд долетал до края земли. По ночам над ним вращались звёздные небеса – вечно подвижные, мерцающие живые картины, и его детские глаза тотчас начали проводить линии между световыми точками; он искал в них сходства с тем, что различал днём на своих прогулках: вот лебедь, баран, змей… Днём над его головой парил пылающий шар солнца, он обжигал его как глину в печи. А ещё солнечный жар извлекал из кожи пот. В самый длинный день первого года мироздания Адам так ужарел, что пот прошиб его всего и потёк ручьями с гигантского тела. Большую часть этой влаги вобрали в себя золотистые волосы, окутывавшие его целиком, и чтоб выжать воду из волос, Адам встряхнулся: он видел, что так делают собаки, – а это создание единственным из животных принялось сопровождать его, куда бы он ни шёл, – но несмотря на подобные ухищрения, пот продолжал проистекать из своих родников в человеческом теле. Адам склонил голову и сделал из ладоней чашу, чтоб уловить жидкость, струящуюся по лбу и дождём падающую с бровей. Он смотрел, как чаша наполняется, как повышается уровень солёной воды: в мгновение ока она достигла больших и указательных пальцев, а за миг до того, как хлынула через край, её поверхность успокоилась, и тогда Адам увидел в зеркале рук своих дивное зрелище: самого себя. Пока ещё жажда не гнала его к озёрам, пока что он не знал голода, ибо год подобен часу в сутках вечного человека. Так что он не узнал себя в тех глазах, что глядели на него из лужицы пота, не узнал гладкого пылающего лица, обрамлявшего их, и носа, их разделяющего. Адам издал крик ужаса и всплеснул руками. А когда решился посмотреть в ту сторону, где ему открылось лицо, там уже больше не было глаз, зеркало разлетелось на тысячу брызг, и хотя он снова собрал пот в ладони, поверхность всё же не становилась достаточно ровной, чтоб в ней отражалось всё – так дрожали его руки от потрясения ума. В конце концов он оставил попытки и просто неподвижно стоял на одном месте, пустым взглядом уставившись перед собой, а руки праздно сложив по швам. Солнце опустилось ниже, он почувствовал, как его жар сместился с затылка на плечи, и оттуда оно начало двигаться вдоль его длинного хребта. И тогда случилось ещё одно чудо – явление, которое он вряд ли заметил бы, если бы сегодняшнее новое видение не открыло его глаза на то, что в видимом бытии есть не только существующее в осязаемой материи, – да, от его ног вырастало существо, похоже, имевшее исток в нём самом. Сперва оно было подобно темноватой лужице. Только форма у него была не такая, как бывает у луж, и недолгое время он считал, что это тоже какая-то жидкость, проистекающая из его тела; но когда пятно солнечного света на его спине тепло опустилось на поясницу, то этот предмет принял знакомые очертания: плоская голова, широкие плечи, массивное туловище с длинными руками и короткими ногами. Адам попятился: это больше всего походило на обезьян, водившихся в южной части райского сада. В противоположность собакам, они демонстрировали к нему пренебрежение, и когда он приближался к ним, кривлялись и корчили рожи. Тогда он не знал, что эти нелепые полулюди были поставлены Творцом на землю, чтоб он узнавал в них себя, когда ему случится согрешить. Да, был ещё далёк тот день, когда в их искажённых гримасах он узрит собственное лицо, одержимое гордыней, завистью, гневом, ленью, пороком, алчностью или жадностью. Будучи безгрешным, Адам не понимал насмешки, видел в них лишь лохматое хулиганьё и удивлялся, зачем им вообще позволили появиться на свет. Но когда первочеловек попятился, тёмное существо попятилось вместе с ним, оно шло за ним по пятам, словно было пришито к его ногам, а когда он выпрямился после попыток стряхнуть его с себя, безрезультатных стараний оторвать его ногу от своей, – то оно так выросло, что его длина почти сравнялась с собственным ростом человека. Часто он лежал на спине и щупал свои конечности, гладил свою руку от кисти до локтя, и каждый палец до самого кончика, и такой же путь его ладони проделывали по ляжкам и икрам – и дальше. Так что Адаму были в главных чертах знакомы формы собственного тела, и в тёмном пятне у себя под ногами он впервые увидел существо, похожее на него самого. В этот миг у него открылись глаза на своё одиночество, и это чувство пронзило его детскую душу: он видел, что повсюду «вдвоём на туне [18] стояли» [19]: и лев, и овца, и ящерица, и черепаха, а в воде – морж и сейвал, палтус и лосось, а по небу летели лебеди – по двое, и орлы – по двое, а на берёзе чета пуночек вовсю распевала о прелестях жизни в паре. Адам окинул взглядом широкий мир – вдруг он проглядел свою половинку? Нет: в своих странствиях по белу свету он заглянул под каждый камень, обшарил все пещеры, перевернул каждую прядь водорослей, но не нашёл ничего похожего на него самого. И когда в нём уже готово было вспыхнуть отчаяние, а вкупе с ним – наигреховнейшая неблагодарность по отношению к Творцу, его взгляд снова упал на фигуру на земле, и его сознанием – и телом тоже – завладело ещё более сильное чувство. Так получилось, что когда последнее нашло выход через пятки Адама, он стоял на границе суши и моря на почве песчаной и холмистой, ямчатой и имеющей мягкие очертания. Таким образом фигура на земле получилась несравненно мягче сложением, чем он сам, а впадины и выпуклости придавали её бёдрам и груди округлый вид. Да, от того чувство, занявшее разум, также охватило и его тело. Орган у него между ног напрягся, поднялся и стоял, вытянувшись вперёд, подобно мощной руке полководца, бросающего свои полки в бой: «Вперёд, к победе!». И Адам беспрекословно повиновался приказу резко поднявшегося органа. Он бросился на фигуру и воткнул его между её ног, полностью погрузив в песчаную почву, и возился на ней, пока мощная толстая струя семени не изверглась из тела с такой же силой, с какой большая волна взмывает на сорокасаженный утёс. Пока на изнанке его закрытых век дробилась радуга удовлетворения, где каждый цвет уносился в пустоту, словно метеор, то фиолетовый, то голубой, как вода, то жёлтый, как солнце, – семя истекало в каждую расселину в земной коре, каждую трещину в камнях, каждый скол и разлом в кристаллах, каждую дыру в земле. Так Адам оплодотворил нижние миры, пока возлежал с собственной тенью. От этого пошёл народ, населяющий тёмное подземье. И тогда за один-единственный раз зародились трижды триста тысяч. Вот и разгадка, отчего, где бы ни селились люди, там уже до них живёт многочисленнейший народ невидимых скрытых жителей в холмах и возвышенностях, горах и утёсах? Но Творец увидел, что так нельзя; что человек возжелал собственную тень, и это совершенно негодная идея, ведь вдруг он будет производить такую несметную тьму потомков каждый раз, когда станет спариваться с землёй. Тогда не успеешь оглянуться, как подземные жители уже перестанут помещаться в темноте, а повалят оттуда на свет таким же мощным потоком, каким семя изверглось из тела их отца. И первое, что решил сделать Создатель – лишить Адама тени, пока не найдёт решения этого затруднения. И пока Адам скитался по земле в поисках предмета своего вожделения – завывая от страсти, выступая запевалой в хоре воющих собак, всюду неотступно следующих за ним, – Создатель выдумал женщину. И её чрево он устроил так, чтоб оно одновременно могло взращивать не более трёх зародышей. Да, и с каждым поколением их порода должна была становиться на дюйм мельче. Пока человек в итоге стал не выше того невежественного потомка Адамова, что сидит здесь на краю со своей недозволенной тенью и облекает свои мысли в слова.