Харбинский экспресс - Орлов Андрей Юрьевич (читать книги txt) 📗
Теперь требовалось понять — удалось им обнаружить «противуположных» подозрительных лиц либо нет. Это было важно, от решения зависели дальнейшие действия.
И в этом первостепенном вопросе мнения жандармов разделились. Поручик считал, что — несомненно, выявили.
Вахмистр склонялся к более осторожным выводам. Грузинская княжна на него не произвела никакого впечатления — в розыскном понимании. Впрочем, и во всех остальных тоже. Он считал, что если и есть тут подозрительные особы, так то пьяненький великан из восьмого купе. А княжна показалась совершенно обыкновенной. Отчего так, вахмистр толком пояснить не мог.
— Я на ее счет вовсе не сумневаюсь, — сказал он, теребя ус. — Не похожа на профурсетку.
— Да какая еще профурсетка! — шипяще кипятился поручик. — Почему — профурсетка? Говорят тебе, курьером может быть и очень приличная дама. Даже скорее всего!
Но вахмистр только качал головой.
«Вот ведь специалист выискался! — подумал поручик. — Ну да и ладно, обойдемся без его мнения. Слава Богу, не высшая математика».
Насчет княжны поручик рассудил так: на Кавказе обычаи блюдут строже, нежели нынче в России-матушке. Куда строже. Чтоб молодую княжну отпустили путешествовать одну с каким-то хлыщом, и еще в такое-то время? Да никогда! И вообще, не пара они. К тому же, какая особа княжеского рода отправится в путешествие, будучи столь несерьезно экипированной? Конечно, эмансипация и все прочее, но не до такой же степени!
Но главным, главным было вот что: у этой так называемой грузинской княжны не имелось акцента! То есть некоторый все-таки был, но не правильный.
Не кавказский.
Надо сказать, поручик в свое время поездил по Военно-Грузинской дороге — юнкера-михайловцы там на последнем курсе готовили топографическую съемку. Покушал вволю сациви и лобио, попил местного вина (чересчур кислого) и потому теперь полагал, что насчет акцента может рассуждать со знанием дела.
Так вот, княжна говорила неправильно. Выговор у нее был не клекочущий, как у горцев, а напевный, будто у одесской еврейки. А что? Может, сия особа из революционеров окажется? А опием занимается попутно, так сказать, для поддержания партийной кассы?
Вполне логично.
Значит, так: первым делом приказать начальнику поездной бригады на первой же станции выкинуть эстафету. А в ней — сообщение для Жандармского управления: «Наиболее подходящие по типажу лица находятся в поезде номер 117, седьмой вагон, купе восьмое, девятое и десятое. Ждем указаний».
Впрочем, указания уже имеются, и они хорошо известны. Требуется их подтверждение. И тогда…
Тут поручик несколько сбился в мыслях. Дело в том, что в случае обнаружения подозрительного лица инструкция предписывала принять меры, совершенно экстраординарные. Более того — предложение начальства имело несомненный комедийный нюанс. В практике поручика не было ничего подобного. Надо полагать, и вахмистр тоже находился в недоумении — не оттого ли столь молчалив и уклончив?
Ну, пускай его, подумал поручик, сейчас главное — шанс свой не упустить. О том, что выпал именно шанс, поручик узнал на инструктировании. Оказалось, что на сей раз ловить предстояло не революционную плесень, а самых обыкновенных мазуриков. От такой новости поручик запечалился, но тут же воспрял: дело-то, оказывается, непростое. У самого высокопревосходительства генерала Хорвата на контроле!
А все, что на контроле у высокого начальства, требуется исполнять с особенным рвением. Так можно на очень хорошем счету оказаться. Вот бы и в самом деле изловить эту опийную курьершу, потрафить Леонтию Павловичу! Глядишь, и замолвил бы он тогда слово за поручика в высших-то кабинетах.
В конце концов, сколько ж еще торчать на жандармском пункте в Хайларе. Вот уж дыра, прости Господи. Нет, надо перебираться в Харбин, в Жандармское управление — это задача наипервейшая. Референтом, а там, глядишь, и в адъютанты свезет выскочить.
Но и это только начало. Ведь теперь у Дмитрия Леонидовича Хорвата — сила. Вон какое войско собирает под свои знамена! Новые части формируются, флотилия, казачьи полки. И заведует всем черноморский адмирал Колчак. Про него сказывают: суров, да дело знает. Ну и слава Богу.
И потому, если теперь оказаться в верхних эшелонах, да на хорошем счету — ох, как высоко можно взлететь! Ведь, по всему, большевикам скоро конец. Приморье поднимается, Сибирь. Дон полыхает. И добровольцы Деникина знатно наседают с юга на красных. Нет, Советам не удержаться. Два-три месяца — и все, adieu! Ну, до конца года от силы. А станут восстанавливать там прежнюю власть. Только где ж взять понимающих людей? Кто сгинул на фронте, других красные пустили в распыл.
Вот тогда и придет час тех, кто молод, с головой на плечах и дело знает.
Примерещился тут поручику кабинет с высоченными потолками, с видом на Неву, и он сам за столом — в голубом мундире в талию, с флигель-адъютантским вензелем.
Флигель-адъютант! А то и выше бери…
Но здесь мечтания поручика были внезапно прерваны.
— Как хотите, а только я против, чтоб ту чернавку за курьершу считать, — проговорил вахмистр, пробудившийся, наконец, от молчания. — Нет тут никого подозрительного. Разве что энтот, пьяный… Да и он, коли разобраться, не сходен.
— Сходен не сходен, — передразнил поручик. — Хватит рассуждать. Твое дело маленькое — делай что я прикажу. Ступай, зови начальника поезда.
Ничего-то не понимает, дубина, думал поручик. А ведь здесь дело тонкое, многослойное. Одно слово — политика.
Вахмистр насупился, умолк. Встал, откатил дверь купе. Вошли кондуктор и его патрон.
— Что прикажете делать? — спросил начальник поезда, по-прежнему державший на отдалении свой баул.
— Теперь, — поручик взыскательно посмотрел на начальника поезда, — извольте сейчас же отправить эстафету.
— Эстафету?.. О чем? — Начальник поезда с видимым облегчением отставил баул и приготовился писать. За долгие годы он наловчился на ходу вести по бумаге строчки удивительно ровно, словно вагон и не вздрагивал на перегоне, а тихо стоял у перрона.
— О том, что искомое лицо установлено. Седьмой вагон, девятое купе. И фамилию поставьте. Мою, разумеется. Жандармский поручик… да смотрите, не переврите. Что вы пишите? Дайте, я сам!
Вскоре донесение было готово.
Кондуктор свернул бумагу трубочкой, запихнул в металлический цилиндр с завинчивающейся крышкой. Цилиндр был приметным, ярко-красным, в черную полосу, да еще с фосфорической краской на торцах — для лучшей видимости в ночную пору. Такая эстафета была самым простым и надежным способом связи, когда требовалось передать сообщение с поезда, пролетающего станцию без остановки.
— Когда ответа ждать? — спросил поручик.
— Часа через три, в Бухэду, — сказал начальник поезда. — Машинист предупрежден, притормозит, коли будет обратная эстафета.
— Тэкс-с, — весело сказал поручик и даже прищелкнул пальцами. А после добавил непонятное: — Значит, через три часа наши зверушки, наконец, делом займутся.
— Ос-споди… — пробормотал кондуктор, мелко крестясь. — Этакий срам… Что господа пассажиры подумают…
— Им это необязательно, — ответил поручик. — За них есть кому думать. А теперь, господа, я, пожалуй, прилягу. Устал, знаете. Да и самая работа еще впереди.
Пока поручик почивал, день переменился — из солнечноизумрудного стал жемчужно-серым, мглистым. Да только сам поручик этого не заметил: шторка в купе была опущена, а дверь щепетильно прикрыта кондуктором.
Пробудился от стука. Сел, свесил ноги, протирая глаза.
— Кто там?
— Бухэду, прибываем! — придавленно прокричал снаружи кондуктор. — Скоро входной семафор!..
Поручик соскочил с полки, отбросил наверх шторку с окна. И верно: тайга, казавшаяся бесконечной, теперь отступила. И вокруг, словно из-под земли, повыскакивали кривобокие фанзы, крытые рисовой соломой, тощие волы с длиннющими рогами тащили куда-то повозки, и сонно брели босоногие крестьяне-китайцы в смешных конических шляпах и закатанных до колен штанах.
