Убить сову (ЛП) - Мейтленд Карен (электронные книги бесплатно TXT) 📗
— В этом овцы не слишком отличаются от людей, — усмехнулась Пастушка Марта. — Поработав с овцами, начинаешь понимать, почему Господь сравнивал с ними свою паству. Но если нужно найти теплое и сухое место для сна, они гораздо умнее крупного скота или даже старика Леона.
Она свистнула, и Леон тут же выскочил из реки, подбежал и энергично отряхнул от воды густую лохматую шерсть, забрызгав всех нас.
— Пошёл вон, скотина, — завопила Пега, но Леон, похоже, принял её крик за проявление любви и радостно повалился ей под ноги, пуская слюни, а Пега почесала ему живот.
— Пега, ты не видела сегодня там, наверху, у старой хижины, Гудрун? — спросила я.
— Она не поднималась на холм. Если только не вернулась, потому что я видела, как она шла туда. — Пега махнула в сторону дороги, ведущей в лес и к деревне. — Мы кричали ей вслед, но она не обратила внимания, как всегда, а я не собираюсь за ней гоняться.
— Не волнуйся, — похлопала меня по плечу Пастушка Марта. — Уверена, она бродит где-то в лесу со своим вороном.
— Я должна знать, где она.
Пега подышала на свои огромные ладони, пытаясь согреться.
— Отстань от бедной малышки, Беатрис. Тебе всё равно не найти её в лесу, она может быть где угодно. Могу сказать, она знает там места, которые даже леснику неизвестны.
— Но вдруг она пошла в деревню? Гудрун этим утром ничего не ела, она может забрести туда за едой, если проголодается.
Пастушка Марта покачала головой.
— Это бесполезно, Пега. С таким же успехом ты можешь просить овцу не блеять из-за ягнёнка. Она не успокоится, пока не вернётся Гудрун.
Они думали, что я зря беспокоюсь, да я и сама себе это говорила. Гудрун не впервые исчезает на весь день, не из-за чего волноваться. Ни одной причины — кроме смутного чувства, в котором я боялась признаться даже себе.
После потопа мы несколько раз приходили в деревню раздавать еду, и теперь, как только дошли до окраинных домов, я сразу поняла — что-то не так. Никто не выглядывал из окон, не собирал собачье дерьмо на улице. На дороге не играли дети, женщины не носили воду или дрова. Совсем недавно здесь было ещё пустыннее — из-за лихорадки, но даже тогда встречался какой-нибудь младенец, сидящий на дороге, запихивая горсти пыли в рот, или женщина, перебирающая бобы, устроившись на крыльце.
Сейчас нет никого. Может, всех скосила лихорадка? Случалось, что она опустошала целые деревни — люди разбегались, бросая мёртвых гнить в домах. На пустой дорожке между домами роился зимний гнус. Тучи жуков копошились в канавах, где среди мусора и вонючей грязи ещё стояла речная вода. Стены всех домов покрывали огромные пятна, полосы засохшей жёлто-зелёной слизи налипли на плетни и заборы, отмечая уровень воды.
В канаве показалась волосатая спина одинокой свиньи, высунувшейся из грязи. Свинья удовлетворённо фыркала, копаясь в мусоре, казалось, в её мире всё хорошо. Непонятно, как ее не забили вместе со всеми. Скорее всего, спрятал кто-то из деревенских, или забрела в лес.
— Радуешься, что выжила, хрюшка? Слушай меня, госпожа, лучше тебе последовать примеру господских жён и поскорее завалиться в грязь с каким-нибудь диким кабаном, или не доживёшь до воскресной мессы.
Свинья снова хрюкнула и зарылась мордой в останки какого-то создания, разложившегося до неузнаваемости.
У порога копалась пара потрёпанных кур с длинными чешуйчатыми лапами и поникшими гребешками. Дверь и окна дома были плотно закрыты, словно для того, чтобы не впустить внутрь лихорадку, но поздно — запах говорил, что она уже там. Эту вонь не спутать ни с чем, горло от неё сводило даже сквозь закрытую дверь.
Калитка во двор дубильщика открыта, но не слышно звуков выделывания кожи. На растянутой шкуре лежал брошенный скребок. Кожу, похоже, надо снова вымачивать — она пересохла на холодном ветру. Очистка этого засохшего жира станет дьявольски тяжёлой работой. Но какой мастер допустит такую небрежность, позволит подмастерьям уйти и бросить шкуру портиться, если только его не убили? Что могло внезапно оторвать от работы и мастера, и подмастерьев посреди дела, да ещё в такой спешке, что они даже не замочили шкуру? На такое даже лихорадка не способна.
Оулмэн! По спине пробежал холодок. Я, как безумная, оборачивалась снова и снова, пристально глядя в белёсое небо, в ужасе от того, что он, возможно, притаился где-то там, среди голых веток, и наблюдает за мной. Я не раздумывая бросилась обратно, той же дорогой, отчаянно желая оказаться в безопасности, в бегинаже. Я споткнулась на бегу и растянулась на острых камнях, потом поднялась, отряхиваясь, пытаясь перевести дыхание.
Надо мной раздался какой-то хрип. Прикрывая голову, я подбежала к стене дома. Сердце стучало от страха, но ничего не происходило. Наконец, я решилась выглянуть. Это всего лишь ворон. Он уселся на крышу и пристально глядел на меня.
Ворон! Птица Гудрун, значит, она где-то здесь, в деревне. Нет, глупо так думать. Воронов сотни, как отличить одного от другого? С чего я взяла, что этот её?
Потом я услышала гул, словно большая волна бьётся о галечный берег. Он шёл из центра деревни. Неясно, был ли это рёв ярости или восторга. Мне хотелось бежать от него прочь, но я не могла бросить Гудрун. Если она здесь, я должна ее найти. Страшась за неё, я пошла на звук.
Когда я вышла из переулка, в ушах взорвался гомон толпы. На дальнем конце Грина, вокруг пруда, собрались все способные ходить жители деревни — и мужчины, и женщины. Дети, чтобы лучше видеть, сидели на плечах отцов, женщины в задних рядах стояли на цыпочках на перевёрнутых вёдрах или бочках.
Поднялась новая волна шумной радости, но резко оборвалась, как будто посреди воплей крикунам в толпе отрубили головы.
Человек, ощутивший моё присутствие, обернулся, потом тронул рукой соседа, и оба отодвинулись. Остальные мрачно и раздражённо, как недовольные дети, смотрели на меня. Впереди происходило какое-то движение.
Отец Ульфрид протиснулся ко мне через толпу. Руки закрывали длинные рукава, как будто он служил мессу. Он довольно щурился, тело вздрагивало, похоже, священник был охвачен восторгом, как мальчик после битвы.
— Убирайся в своё змеиное гнездо, женщина. Здесь тебе нечего делать. Ни одна душа из этой деревни не придёт больше к вашему порогу. Болезнь закончилась.
Он говорил громко, чтобы услышали в толпе, и толпа одобрительно загудела в ответ, но это было странное, не слишком радостное ликование.
Я попыталась собрать всю свою волю.
— Благодарение Богу, если это так. Но почему ты так уверен?
— О, я знаю наверняка. Мы нашли виновного. Мы узнали, кто принёс нам зло, и можешь быть уверена, госпожа, злодей больше нас не потревожит. Передай предупреждение дому женщин: мы расправились с одной из вас, а если и дальше в этой деревне будет твориться зло, то увидите, и остальных постигнет та же судьба. Так и передай вашей главной.
— Расправились? — внутри у меня всё сжалось от ледяного ужаса. — Как расправились?
Отец Ульфрид обернулся, махнул рукой, и море людей расступилось. У кромки пруда, широко расставив ноги, стоял человек в коричневом плаще со скрещенными на груди руками. Тело человеческое, но голова как у совы. Острый и кривой бронзовый клюв блестел, как мокрая коса, рыже-коричневые перья — гладкие и лоснящиеся. Глаза так глубоко погружены в перья, что я не могла разобрать, человеческие они или птичьи. Он медленно и торжественно указал на что-то у себя под ногами, но я не могла оторвать взгляд от его лица.
Кто-то сзади толкнул меня, я пошатнулась и перевела взгляд на указующий палец.
Она лежала лицом вниз у ног Мастера Совы, вполне человеческих. Голая. Рыжие волосы влажными прядями рассыпались по плечам. Запястья и лодыжки связаны так туго, что кожа перерезана и покрыта синяками.
Они били её кнутом, хлестали худенькую спину. Вода смыла кровь, но на голубовато-белой коже маковыми лепестками зияли раны. Хлыст охватывал тело, врезался в живот, разрывал нежную плоть маленькой груди.
