Братья - Градинаров Юрий Иванович (серия книг .TXT, .FB2) 📗
– Кто говорил, что не видел шайтанов? Они копошатся в горе, как блохи в собачьей шерсти. Куда шаман смотрит? Он только перед нами силой хвастает, а пришлых боится. Вот появится Нагамтусо, я ему бубен порежу, коль стал таким боязливым.
Когда на рудник приехал шаман, первым делом зашел в чум бабушки Манэ. Сидели, чаевничали, ели толокно, запивали чаем и потягивали трубки. Ее дочь добавляла в чайник куски льда, снова доводила до кипения и потчевала сидящих.
– Кресты вешают на шею долгане и юраки! – упрекала Манэ шамана. – Скоро и ня окрестят. Может, думаешь, увести нганасан на Авам, подальше от их веры? Иначе и нам всем своим идолом шею сдавят. Я старая. Меня никто не сломит. А молодым всем головы заморочат. И твое камлание станет бессильным. – Она махнула в сторону залежей:
– Вишь, что затеяли? Горы сроют, тундру загадят, зверя изведут. Девок наших обрюхатят. И исчезнет с земли народ ня.
Шаман выпятил губы, слушая упреки и опасения колдуньи.
– Верно говоришь, старуха! Увести людей дело нехитрое. Хоть тундра и не меньше неба, но не везде богата рыбой, птицей, зверем, сухим ивняком. В бедную тундру не заманишь ни нганасанина, ни долганина, ни русского. Каждый привольные да сытые места выбирает. Всем нужен корм. А куда увести? На Авам, говоришь? Но и там русские зимовья! На Хатангу или Енисей? Там станок на станке до самых ледовых морей. Я как-то с обозом Хвостова ходил, знаю! Пойми, бабушка Манэ! Русские создали управы и князьцами назначили самых мудрых людей родов там, где кочуют долгане, юраки, нганасаны. Бляхи поцепили князьцам, а головы – нет, и сказали: «Вы – власть на местах и за порядок в родах отвечаете!» А какой порядок, если безголовые князьцы вином да женами забавляются. Так что, старуха, теперь и в тундре не спрячешься. А стоит ли прятаться, когда без торга с Сотниковым не проживем? Где ружья брать, порох, свинец? А чай, а муку, а сахар? Кому пушнину сбывать неясачную? Молчишь? То-то же!
Старуха затянулась трубкой, закашляла, плюнула к пологу чума:
– Вижу, ты сам заплутал, шаман! Петляешь, как трусливый заяц. Хочешь уйти от беды, а как – и сам не знаешь. Мало думаешь, больше в бубен бьешь. Гром создаешь, людей пугаешь, думать мешаешь. А я скажу. В тундре от русских не спрячешься. Везде достанут. А посему дружи с ними. Пусть люди наши набираются у них ума и в охоте, и в рыбалке, и в разворотливости. Мы быстро переняли и курение, и бражничанье, и руку поднимать брат на брата. А как работать от зари до зари – этого не заметили. Живем одним днем. Но если наши наденут кресты, то сгинет все: и бубны, и идолки, и чумы. Уйдут в Нижний мир наши песнопения, сказания, обереги. Это – хранители нашего рода. Потому чаще камлай за их спасенье! И помни: всем можно поступиться перед пришлыми, кроме души! Душу держите чистой, как у нашей матери-гагары.
Нгамтусо задумался. Он знал, боги доверили ему род. С него и спросится за судьбу нганасан. И сегодня бабушка Манэ учинила такой спрос, упрекала, что не исполняет их воли. Но это не так! Да разве сейчас докажешь колдунье, сколько тщания он вложил для блага сородичей! Сколько камлал, глядя и на светлое, и на черное небо, сколько раз просил мать-гагару, покровительницу рода Луну, добрых духов-варагов подсказать верную дорогу, отвадить русских от тундры. Кое в чем шаманские камлания помогли, но на пришлых они не действовали. Не смогли остановить русских ни Нгамтусо, ни его отец, ни дед, ни прадед. Бессильны оказались шаманские чары!
– Я понял, старуха! – озабоченно сказал шаман. – И все-таки я уведу свой род на Авам. В глубь тундры, подальше от церкви и их священника. Но в остальном – я бессилен.
– Тише, Нгамтусо! Люди не должны знать о твоей немощи. Они верят тебе, и не выпускай бубен из рук до конца дней своих! Проси богов всех миров помочь нашему роду. Сохранишь нганасан и их веру – и боги вернут нам былую силу! – шептала бабушка Манэ.
Она пристально посмотрела ему в глаза. Бросила в огонь сухую траву, клок медвежьей шерсти, пух гагары. Костер вспыхнул мелкими языками. И в дымное отверстие чума вылетел клуб коричневого дыма. В чуме запахло смрадом.
– Теперь возьми это! – протянула она маленький деревянный идолок. – Повесь на свою шаманскую парку и никогда не снимай. Это оберег от многих бед и для тебя, и для нашего рода. Он поможет тебе сохранить нганасан от напасти.
В чум вошла встревоженная дочь:
– Сюда идут Буторин с Инютиным!
– Пусть заходят! – сказала бабушка Манэ. – Чаем угостим с сушками.
Шаман заерзал на оленьих шкурах. Ему не хотелось, чтобы русские видели его с колдуньей.
– Сиди! – строго сказала старуха. – Они видят твою упряжку у моего чума? Испугался двух мужиков! Нам надо знать, чем у них голова забита. Если о чем-то попросят, не отказывай. Дружбу не рви, и с Сотниковым, и с Хвостовым. Но дружи хитро. Обещай, но ублажать не спеши. Тундра без меры, как и небо. Каждое обещание можно заволочь тучами.
Степан Буторин поднял полог чума.
– О! Какие гости пожаловали! Сам великий шаман, – протянул он руку Нгамтусо. – А я смотрю, знакомая упряжка появилась на руднике. Приехал – и носа не кажешь!
– Сначала люди, потом – начальники! – засмеялся шаман. – Вот у бабушки Манэ почаевничаю, потом с должниками говорку учиню. И к вам загляну.
Шаман, пожимая руку Инютину, хитровато лил елей:
– Крепкие вы, мужики русские! На голом месте станок срубили, лежневку выложили до самого неба, в горе норы прорыли, как песцы, скоро мышковать начнете. А там, гляди, и церковь срубите.
– Ну-ка, доченька, налей гостям чайку! – попросила колдунья.
Гости сняли шапки и сели на шкуры у маленького столика.
– Не сегодня завтра руда пойдет, – ответил Буторин.
– Много ее придется вынуть из горы да скатить вниз, а людей не хватает. Может, пришлешь из стойбища еще мужиков пять, покрепче. На подмогу! Нам в темную пору пособка нужна. А рыбалка подойдет, мы их отпустим. Надо людей на отвал.
Шаман встретился взглядом с Манэ. Та незаметно кивнула.
– Я подумаю! – сказал шаман. – У вас десять чумов стоят, и все мало.
– Рудник ширится. Сам видишь, сколько дел.
– Ладно, я с князьцом Матвеем потолкую. Может, и подберем кое-кого. Только, Степан Варфоломеевич, не торопи оленей. Надо посмотреть, кто из мужиков гож на ваше дело. Тут сила нужна, а у нас мужики хлипкие, чуть не каждого чахотка душит.
– Думай, великий шаман, но у нас сколь хошь провизии, баня, обутка, холщовые шаровары, вареги, – добавил Федор Кузьмич. – А насчет церкви не торопись! Пока рудник не развернем, никакой церкви не будет. На это уйдет не один десяток лет. Да и насильно загонять в церковь твоих нганасан никто не станет. Вера – дело добровольное. Отец Даниил против духовного насилия. Никто не собирается вам насильно вешать распятие. Это грех большой!
Шаман снова глянул на затаившуюся бабушку Манэ. Та зло зыркнула слезящимися глазами на Инютина:
– Говори, говори, свежий человек, да не заговаривайся! Скажи, сколько уж долган и юраков крестили?
Инютин скривил губы:
– Я что, отец Даниил?
– А я знаю. Полтундры! А из нганасан – один Хвостов. Да и то он давно обрусел. Мы его за своего не считаем, хотя таких мудрых и смышленых среди нганасан больше нет. Из него бы великий шаман получился, сильнее Нгамтусо. Ну, зато теперь богат, вслед за Сотниковым. Жаль, что Мотюмяку покинул наш род. Его ум у нас в цене, богатство – нет!
– Не только он крещеный. И Варвара, жена, и два сына, – поправил старуху Степан Варфоломеевич.
– Ну, того я не знаю! – зло ответила бабушка Манэ. – В Дудинском все бывает. Живете по своим законам и желаниям. Священнику, отцу Даниилу, никто не указ. Венчает брюхатую дочь с Киприяном Сотниковым. Через три месяца она младенца рожает. Зачали его во грехе, отчего Бог его и прибрал. Мы хоть в тундре живем, а грехи ваши знаем. Не только нас, нганасан, но и вас Бог не всегда милует. Грешники равны перед Богом.
Буторин покосился на Инютина, моргнул, вот, мол, бабка разошлась – не остановишь! А старухе ответил:
