Монах: время драконов - Ши Роберт (список книг .txt) 📗
Его намерения в самом начале навсегда останутся тайной. Я не думаю, что он знал, что сможет совершить. Сбежав от тайджутов, он просто решил сражаться. Он был подобен человеку, карабкающемуся на гору, который не задумывается о том, что оставил позади, куда движется, – просто делает очередной шаг, перелезает через очередной камень. Внезапно, к его собственному удивлению, гор, через которые нужно было перелезть, не осталось. Он достиг вершины, огляделся вокруг, посмотрел вниз, вдруг понял, кем стал, и обрадовался за себя и за то, чего он достиг.
Танико задумалась, чувствовал ли и Кублай то же самое этим вечером, когда его провозгласили Великим Ханом.
Кублай подошел к изваянию лебедя в центре комнаты и поманил ее. Он поднес к клюву кубок и ударил маленьким молоточком в колокол. Через мгновение в кубок полилась светлая струя вина. Танико засмеялась, принимая от него кубок, а он еще раз ударил в колокол, чтобы налить бокал себе.
– Это похоже на чудо, ваше величество.
– Нет необходимости в том, чтобы слуги бегали взад-вперед и отвлекали нас. В своем дворце в Каракоруме мой брат Менгу установил серебряное дерево, ствол которого обвивали четыре змеи, Изо рта каждой змеи вытекали различные вина, а на вершине серебряный ангел трубил каждый раз, когда Великий Хан пил.
Кублай потянулся и погладил серебряного лебедя.
– Пьянство уничтожило многих членов моей семьи, Все четверо сыновей Чингисхана умерли рано. Мой дед умер, когда ему было семьдесят два года, но ни один из его сыновей не дожил и до пятидесяти. Старший, Дзучи, умер в России, разбитый подагрой, когда Чингисхан был еще жив сам. Мой отец, самый младший из четырех, был следующим, умерев в сорок лет. Он был подвержен пьянству. Чагатай и Огодай умерли в течение года. Огодаю было всего сорок шесть. Я никогда не видел ни одного из них трезвым. Однажды один из министров Огодая показал ему железную кружку, которая проржавела от постоянного наливания в нее вина. Огодай пообещал пить в два раза реже обычного. Потом он заказал себе кубок вдвое больший по вместимости. Мой двоюродный брат Гуюк, третий Великий Хан, был пьяницей. Он уже умирал, когда курултай избрал его, и правил менее двух лет.
Танико сидела на подушках и смотрела на золотистое вино в серебряном кубке.
– Но не стоит так волноваться, когда мужчина напивается. Мужчины должны поступать так иногда, чтобы расслабиться.
– Так и было с моим народом до побед Чингисхана. Так, кажется, происходит со мной и с моими братьями. Нам удалось избежать проклятия рода. Но раньше монголы пили кумыс, сброженное кобылье молоко, который не был таким крепким, как вино. Они пили, когда на это было время, что случалось не часто. После войн Чингисхана вино стало для моего народа как чума. Нам нечего больше делать. Слуги или рабы работают за нас. Ясса запрещает нам воевать друг с другом. Все время проводить с женщинами мы не можем. Что остается, если ты не умеешь читать и писать, если знаешь о цивилизации не больше, чем самый бедный китаец, перевозчик навоза? Вода всегда течет вниз, а люди предпочитают делать то, что легче. Легче всего пить. От этого жизнь начинает казаться более интересной. Теперь мы пьем от сна до сна. Сотни и тысячи монголов отравляют себя. И это мы, властелины мира.
Танико снова посмотрела на вино. Поразительно, что оно могло являться причиной смерти такого количества закаленных монголов, что они были такими уязвимыми созданиями. Подобно диким цветам, которые моментально вянут, будучи вырванными из земли и занесенными в помещение.
– Есть и другие причины, по которым многие из нас пьют так много, – продолжал Кублай. – Мы слишком многое видели. Часто, захватив город, мы убиваем всех его жителей. Десятки тысяч, иногда – сотни тысяч.
Танико с ужасом взглянула на него.
– Я слышала об этом. Я думала, что это еще одна ложь, которую ваши враги о вас распространяют.
Он мрачно посмотрел на нее.
– Нет. Это правда. Я сам никогда не делал этого, и не собираюсь. Это глупо и разорительно. Мы делали это значительно чаще во времена моего деда. Когда мой дед отдал на разграбление Иенкинь, столицу Северного Китая, город горел больше месяца. Я родился спустя месяц после его разрушения и когда-нибудь построю там свою столицу.
Мы не испытываем сожаления по поводу тысяч жизней, которые окончились благодаря нам, но и не испытываем наслаждения от убийства. Это было для нас просто работой, подобной работе мясника, который убивает овцу, потому что это необходимо сделать. Обычно жертвы распределялись среди воинов. Каждый воин получал пять человек, и армия из двадцати тысяч могла мгновенно уничтожить население целого города.
«Города, размером с Хэйан Кё», – подумала Танико.
– Мы истребляли завоеванные народы, так как не знали, что еще с ними делать. К тому же политика уничтожения целых городов вселяла в наших противников такой ужас, что часто они в отчаянии сдавались. Конечно, мы должны были уничтожать города, в которых убивали наших послов. В Хорезме, где убили наших эмиссаров, мой отец приказал взять штурмом Мерв, сидя на золотом троне, установленном на равнине перед городом. Когда Мерв пал, – он приказал привести к нему всех его жителей. Их разделили на три группы: мужчины, женщины и дети. Люди легче покоряются смерти, когда семьи разделены. Им приказали лечь, и воины моего отца обезглавили каждого, чтобы никто не смог спастись, притворившись мертвым. Головы мужчин, женщин и детей сложили в разные пирамиды. Даже кошки и собаки были убиты. Потом город сожгли дотла, каменные постройки разобрали. Несколько тысяч человек уцелели, спрятавшись в подвалах. Чуть позже отец отослал часть своего войска назад, чтобы добить их. В конце концов никого в живых в этом месте не осталось. Так случалось со многими городами Хорезма и Персии.
Однако для отца все это имело последствия. Его часто мучили кошмары из-за Мерва и других мест, где он приказывал устроить бойню. Многие из людей, участвовавших в массовых убийствах, потом страдали из-за этого.
Танико выпила вино из кубка. Руки ее дрожали. Неужели он действительно ждет от нее жалости к своему отцу, и людям, подобным ему? В ее голове возникла картина падающего в водопад ребенка.
– Почему так поступали с детьми?
Кублай взял кубок из ее холодной руки. Она с трудом поднялась, чтобы налить себе вина, но он жестом приказал ей сесть. Когда он передавал ей кубок, она посмотрела на него снизу вверх и подумала, что он похож; на огромное дерево.
– Если бы мы оставляли детей живыми, они просто умерли бы с голода.
Она нервно рассмеялась.
– Значит, вы убивали их из-за переполнявшего вас сочувствия?
Кублай выглядел раздраженным.
– Я уже говорил тебе, что никогда не отдавал подобных приказов. Кроме того, в каждой стране существуют законы, гласящие, что, если одно лицо совершит злодеяние, наказывается вся семья, включая. Детей. Разве дело обстоит не так – даже в твоей стране?
– Так. – Она вспомнила множество вопросов о ее стране, которые он раньше задавал ей, и ее обуял страх. – Почему вы все время продолжаете делать это? Сколько стран должен завоевать ваш народ, прежде чем скажет, что уже достаточно?
– Наши стремления меняются. Мой отец не собирался завоевывать весь мир. Он хотел отобрать лошадей, скот и женщин у своих врагов, заставить их подчиняться себе, защитить себя. Но, выиграв очередную войну, он приобретал новых врагов, которые боялись его возрастающей силы. Таким образом, у него не оставалось выбора, кроме как продолжать и снова сражаться. Но к концу его жизни мы выиграли уже столько войн, что стали чувствовать свое особое предназначение. Прародитель часто говорил: «На небе есть только одно солнце, только одна Сила Вечных Небес. На земле должен быть только один Великий Хан». И он, и те, кто правили после него, требовали от всех правителей мира прибывать в Каракорум с данью и признавать власть Великого Хана.
Дед в свое время мечтал переделать мир так, чтобы он стал огромным пастбищем. Но даже он не требовал, как Арик Бука и его советники, сохранения старых порядков. Ему было все равно, старым или новым способом достигалось что-либо. Его волновало только одно: чтобы сделанное усиливало мощь и величие монголов.
