Дочь викинга - Крён Юлия (бесплатные полные книги txt) 📗
Они помолчали, переглянулись.
– Я не знаю, куда мне теперь податься, – сказал Таурин.
– Тогда оставайся здесь, – ответила Руна.
Монастырь Святого Амброзия, Нормандия, осень 936 года
На лице Таурина был покой: наконец-то он вернулся домой, где бы ни была его родина. А вот Гизела не могла смириться с его смертью. Она смотрела на мертвое тело и думала о том, что смерть – не друг, смерть – не праздник, хотя в монастыре и славили Господа, когда он забирал к себе сестер, и негоже было впадать в уныние. Скорбь – признак слабости, знак того, что человеку не хватает веры в вечную жизнь.
И все же Гизела скорбела по Таурину.
Взяв у Арвида накидку, настоятельница накрыла тело Таурина, чтобы никто не увидел, отчего умер франк. Тем не менее она понимала, что сама никогда об этом не забудет. Ей придется и дальше жить с мыслью о том, что она убила человека. Что она перестала верить в добро.
Они стояли над телом, а Арвид, запинаясь, рассказывал о годах, когда он считал Руну своей матерью. Он не был уверен в том, насколько крепкой была связь между Руной и Таурином, соединяла их жизни одна только нить или целое переплетение. В первое время, когда Арвид был еще ребенком, Таурин жил в лесу, а Руна – в доме Одинги и Альфра. Ее считали обычной крестьянкой, а его – отшельником. Может, он и вправду решил удалиться от мирской суеты и посвятить себя Господу? А может быть, Таурин только притворялся набожным, чтобы никто не узнал о его любви к северянке, северянке-язычнице?
– Иногда мне казалось, что по ночам Руна ходит к нему в лес. Но, возможно, она просто охотилась или хотела побыть одна. Утром она возвращалась с добычей, ее щеки горели, в волосах торчали веточки. Несла ли она любовь в сердце своем – о том мне неведомо.
– Значит, они так и не поженились, – пробормотала Гизела.
Аренд пожал плечами:
– Руна часто рассказывала мне историю о Скади и Ньерде. Скади любила горы и ненавидела море, Ньерд же любил море и ненавидел горы. Но они оставались вместе. Ньерд ходил к Скади в горы, а Скади спускалась к Ньерду в море. Скади была сильнее, и потому они больше времени проводили в горах. Именно поэтому в Норвегии зима длится восемь месяцев, а лето всего четыре. Руна и Таурин… Они были как Скади и Ньерд.
– Но Руна и Таурин не жили вместе… ни летом, ни зимой.
– Да, это так.
Казалось, Арвид хотел сказать что-то еще, но тут сзади послышались шаги. Из церкви вышли монахини. Впереди шествовали сестра-наместница и Матильда, и Гизела вновь превратилась в мать настоятельницу и больше не расспрашивала Арвида о том, что происходило на самом деле. Ей нужно было солгать своим сестрам.
Они похоронили Таурина на следующий день – на кладбище, расположенном рядом с церковью, так, чтобы Христу в день Страшного Суда недолго пришлось искать эту могилу. Всего пару недель назад они прощались на этом кладбище с одной из старых сестер. Ее уложили в каменный саркофаг, наполненный сокровищами, необходимыми для путешествия в мир иной. Впрочем, многие считали обычай класть в гроб сокровища простым суеверием, мол, важны лишь добрые поступки.
Для Таурина у них не нашлось ни саркофага, ни сокровищ. Его уложили в могилу, завернув в накидку, даже без гроба. Гизела смотрела на человека, которого она убила, и этот поступок больше не казался ей жестоким, скорее невероятным, и на мгновение ей почудилось, что она хоронит не Таурина, а Руну.
Все эти годы принцесса думала, что умрет раньше Руны, ведь северянка была сильной женщиной. Но Гизела ошибалась.
Если бы Руна была жива, она защитила бы Арвида от врагов и убила бы врага, а не друга, как Гизела.
– Руна ведь была счастлива, правда? – спросила принцесса у Арвида.
– Она ни разу не говорила о том, что несчастна, и мне так никогда не казалось. Я не сомневался в том, что Руна была счастлива, но ведь у меня не было сомнений в том, что она моя мать, а мой отец – знатный франк, родственник короля… Я всегда считал Таурина другом своего отца.
– Как Руна жила дальше? И как… как она умерла?
– Она десять лет спокойно прожила в селении, а потом едва не началась новая война.
Гизела смутно припоминала, что однажды мир между франками и норманнами оказался под угрозой. Тогда Роллон поддержал язычника Регнвальда, напавшего на Бретань, а Рауль, король франков, перешел со своими рыцарями Эпт и разгромил войска Роллона. Вначале удача улыбнулась Раулю, но Роллон отважно сражался за свою жизнь и свои земли. В конце концов страх перед новым кровопролитием взял верх и обе стороны сложили оружие.
– Что же случилось? – спросила Гизела.
– Мы вынуждены были бежать из селения и провели зиму в лесу. Потом мы возвратились, но лето выдалось неурожайным. Следующую зиму мы встретили уже в доме, но она была суровой. Руна заболела, долго сражалась со смертью, на какое-то время одержала победу, но так до конца и не оправилась.
Гизела печально улыбнулась:
– Руна была воительницей. И очень упрямой.
– Болезнь не оставляла ее. Тем временем слухи о Таурине дошли до людей Церкви, и монахи из монастыря Жюмьеж, того самого, который норманны разрушили, а Роллон потом приказал восстановить, пригласили нашего «отшельника» присоединиться к ним. Таурин отказался, но подумал, что этот монастырь может обеспечить мне хорошее будущее. Руна всегда считала меня сыном, но я был не похож на нее. – На губах юноши появилась грустная полуулыбка. – Я не годился ни в крестьяне, ни в охотники, ни в воины. Я слишком медлителен, слишком нерешителен, может быть, слишком труслив. Наверное, я должен был раньше догадаться, что не ее кровь течет в моих венах.
– И Таурин решил, что тебе нужно стать монахом? – Гизела содрогнулась, думая о том, как она ошибалась в этом человеке.
– Руна рассказала мне о своих богах, а Таурин – об Иисусе и о жизни в монастыре. Я много часов провел в его хижине в лесу. Он научил меня латыни и древнегреческому. Благодаря ему я выучил все псалмы.
– И ты отправился в Жюмьеж?
– Не сразу. Руне становилось все хуже, и Таурин решил отречься от своей судьбы отшельника. Он отправился в Фекан, город на побережье, где много времени проводит сын Роллона, Вильгельм. Поскольку Таурин умел читать и писать, он стал писарем при дворе Вильгельма. На заработанные деньги он сумел прокормить Руну, ведь та больше не могла охотиться и собирать урожай.
Сложно было представить себе Руну, которая чего-то не может.
– Я не хотел принимать решение, пока она была жива, но после ее смерти – с тех пор прошло два года – отправился в Жюмьеж. Монахи приняли меня послушником, постриг я до сих пор так и не принял.
Гизела подумала о том, что она никогда не принимала постриг и солгала не только другим монахиням, но и самому Господу.
– Ты должен вернуться в монастырь, – сказала она. – А что касается короля Людовика и исходящей от него опасности… Я лично напишу ему письмо и пообещаю раскрыть кое-какие порочащие его подробности, если он когда-либо посмеет угрожать тебе.
– Но чем мне это поможет? – неуверенно протянул Арвид. – Что, если он заставит замолчать не только меня, но и тебя?
Гизела кивнула. Она и сама думала об этом прошлой ночью. Бессонной ночью.
– Ты послушник – а я настоятельница монастыря, – сказала она. – Убить аббата или аббатису – страшное кощунство, и Людовик это знает.
Арвид промолчал.
– Конечно, это означает, – продолжила Гизела, – что я не смогу отказаться от своей должности, как собиралась. После всего случившегося сестры обрадуются, если я больше не стану поднимать этот вопрос.
Женщина опять кивнула. Какое значение имеет то, что она считает себя недостойной быть настоятельницей? Какое значение имеет то, что эта должность ей в тягость? Она взвалила на себя тяжелый груз, когда решила защищать Арвида – в тот самый миг, когда убила Таурина. Но об этом Гизеле думать не хотелось. Она осторожно опустила ладонь на руку Арвида. Юноша не отстранился.
