Королева викингов - Андерсон Пол Уильям (читать онлайн полную книгу txt) 📗
Пятерых старших сыновей Гуннхильд среди них не было, хотя король даровал им обширные владения и призвал тамошних обитателей почитать своих новых правителей. Они в это время находились в море и грабили берега Викина. Для Эрлинга это был первый такой поход; мать позднее узнала, что он показал себя наиболее безжалостным из всех. Гудрёд и Сигурд все еще оставались с нею.
Епископ Поппо был тучным мужчиной с квадратной челюстью. Он свободно разговаривал на датском языке, хотя тот и звучал в его устах несколько тяжеловесно. Дожидаясь встречи с датскими вождями, он проповедовал одним только крещеным христианам, хотя охотно отвечал на любые вопросы о вере, кто бы их ни задавал. Его собственные вопросы были отнюдь не простыми, и скоро он уже прекрасно разобрался в ситуации. Гуннхильд с удовольствием поговорила бы с ним подробно. Она много хотела — нет, ей было необходимо — узнать. Однако женщинам епископ говорил ничуть не больше, чем того требовали церковные правила. Поэтому она, в свою очередь, отнеслась с открытым презрением к тем священникам, которых епископ привез с собой.
Тем не менее она была королевой, родственницей короля этой страны, а ее сыновья являлись его союзниками. И потому ее нельзя было не призвать на совет, когда вожди страны собрались, чтобы говорить о богах.
Совет происходил в большом зале. Гуннхильд было предоставлено почетное место лишь немного ниже короля и его высокого гостя, но на ступеньку выше скамей, на которых теснились датские вожди. По левую руку от нее сидела ее тезка, жена Харальда; она держалась очень прямо, чтобы все видели, что она выше ростом. Справа от Гуннхильд Эзурардоттир находился ее сын Гудрёд. В четырнадцать он уже имел право присутствовать на подобных встречах, но мать все же предупредила его, чтобы он вел себя потише. Карие глаза, смотревшие из-под непослушных каштановых локонов, были настороженными, как у ястреба.
Сигурд, двенадцати лет от роду, был все еще слишком молод. Кроме того, он был настолько нахален и хвастлив, что люди называли его Сигурдом Громкоголосым. Гуннхильд отослала его на неделю в другое поместье, чтобы он, требуя допустить его на совет, не устроил шумный скандал, который мог бы ее опозорить.
Он был очень похож на ее брата Эйвинда Хвастуна. Впрочем, того здесь тоже не было. Кто-то должен был водить дозорные корабли, наблюдавшие за Трюггви из Викина, малым королем, вассалом Хокона, который представлял для Дании не меньшую угрозу, чем сыновья Гуннхильд — для Норвегии.
Но придет время, думала она, когда они станут чем-то большим, чем простые викинги, — о, гораздо большим. Тогда Трюггви придется пожалеть о набегах, которые он совершал.
Зато ее брат Ольв, серьезный и почтенный человек, сидел даже ближе к королю Харальду, чем она сама. Он оставался на Оркнеях, пока она и Эйрик жили в Англии, и все еще был некрещеным. Но он редко приносил жертвы богам; лишь перед отплытием в дальнее путешествие, да и то главным образом для того, чтобы доставить удовольствие своей команде.
Совсем не так вели себя некоторые датчане. Они с мрачными лицами выслушали короля, объявившего о причине, по которой он их призвал, — впрочем, об этой причине все уже знали — и попросившего дальше говорить епископа Поппо. Суставы сжатых кулаков побелели, как будто мужи держали рога с пивом, которые еще даже не вносили в зал.
За стенами порывами налетал ветер. Сквозь открытые двери были видны то солнце, то тени облаков.
Поппо вышел вперед. Его голос раскатился по залу.
— Приветствую и благословляю всех вас. Я прибыл сюда по велению моего императора — но, более того, по воле моего Господа Христа, повелителя всех людей, — чтобы принести в вашу землю истину, а вам даровать спасение. Позвольте мне для начала сказать, что я не произнесу ни одного худого слова против ваших отцов. Они вершили замечательные дела, но при том оставались непросветленными, каковыми все были, донеже Спаситель сошед на землю, и каковыми доселе пребывают многие из детей Адама. Только во Христе, сыне Марии, открывается вековечное блаженство.
Он не стал слишком сильно затягивать свою проповедь и вскоре перешел к речам о всемирном братстве, кое являет собой христианский мир, о доброжелательности императора, о расширении торговли — для сельди, которая ежегодно проходит через Зунд, нашлись бы огромные новые рынки — и, кстати, о том, что христианские воины готовятся объединиться против язычников — мавры, обитающие на далеком юге, обладают неисчислимыми богатствами…
Разумно, думала Гуннхильд. Но ей хотелось бы, чтобы в глазах епископа пылало меньше огня. В чем на самом деле заключалась истина? Где пребывал Эйрик? Пировал в Вальхалле, горел в аду, лежал в могиле — его сон должен был быть беспокойным… Но нет, ведь он так и не был захоронен; ветер обдувал его белые кости, и, возможно, он сам был этим ветром.
Но ведь она ничего не знала об этом!
Когда Поппо умолк, Харальд, как было заранее решено, обратился к Свейну Красноречивому, прибывшему с Фюна. Старик поднялся с места.
— Мы выслушали нашего гостя, — сказал он. — Мы признаем, что Белый Христос — это бог. Его последователи многочисленны и сильны; его деяния видны повсюду. Но насколько он на деле велик? Обладает ли он мудростью Одина, что не только поднимает нас в сражения, но и породил первых наших королей? Когда штормы приносят дождь, оплодотворяющий землю, — разве не полет молота Тора мы зрим, разве не грохот колес его колесницы мы слышим? Разве не он препятствует троллям вторгнуться в пределы мира? Эгир дарует удачу мореплавателям и добычу тем, кто собирает урожаи с морской нивы. Когда моряки возвращаются домой, Ран, жена Эгира, оказывает им добрый прием. Фрейр оплодотворяет, Фрейя зачинает, а Фригг есть мать самой жизни…
И никто, ни с той, ни с другой стороны, не сказал ни слова о том, что в состоянии сделать сам человек, думала Гуннхильд. И мужчины, и женщины должны выполнять то, что было предназначено им неведомо кем, неведомо где и неведомо когда. Да, язычник мог заслужить себе место в Вальхалле — или, по крайней мере, имя, которое будет славиться среди потомков своим бесстрашием. Христианин мог попасть на Небеса, но это она плохо понимала — в награду то ли за свои подвиги во славу Христа, то ли за свое постоянное смирение (впрочем, этого она и вовсе не могла понять). Ни разу еще ей не доводилось услышать хотя бы слово о единении человека с миром, о том, как они совместно направляют в нужное русло поток времени — не то, чтобы она полностью понимала, как это можно содеять, но кое-какое представление все же имела, и это представление должно было остаться с нею навсегда.
И она никому не позволит лишить ее этого знания. Она не выпустит из своей власти те силы, которые должны помочь ей вновь возвысить дом Эйрика Кровавой Секиры.
А разговор между тем все тянулся и тянулся, то сердечный и спокойный, то суровый и упорный. Харальд Синезубый говорил мало, зато внимательно слушал. Солнечные лучи становились все длиннее и длиннее.
В конце концов — тени уже начали по-вечернему сгущаться — Поппо поднялся и объявил:
— Хватит разговоров. Так мы никогда не сможем договориться. Если будет на то воля короля, то завтра я свершу нечто такое, что не оставит никаких сомнений во всемогуществе Христа у каждого, кто увидит это чудо. Прикажи раскалить кусок железа как можно горячее, мой лорд. Я возьму его голой рукой и останусь невредимым. Тогда-то вы не сможете не уверовать.
И в лице, и в голосе епископа Гуннхильд заметила непоколебимую уверенность. Сквозь внезапно поднявшийся шум она услышала, как Гудрёд с присвистом втянул сквозь зубы воздух. Что ж, подумала она, вероятно, сильный колдун смог бы сделать то же самое. Но лучше для нее будет не говорить об этом вслух, ни сейчас, ни когда-либо потом. В конце концов, она ведь позволила окропить свой лоб святой водой.
Далее последовал пир; впрочем, он был довольно тихим и закончился рано. Люди мучительно думали. Сама Гуннхильд плохо спала этой короткой белой ночью. Воспоминания, печали, надежды нахлынули на нее: Эйрик, их дети — еще совсем маленькие, ее отец и Ульвгард, Эйрик, финны, Торольв, Стэйнмор и пировавшие там вороны, ужасный Эгиль, победа над Рёгнвальдом Длинной Костью и Хальвданом Черным, Эйрик, Торольв… Она почувствовала, что в ее лоне стало горячо. Но она должна была отбросить все эти мысли и думать только о завтрашнем дне сыновей ее и Эйрика. Ведь должна?
