Базалетский бой - Антоновская Анна Арнольдовна (книги регистрация онлайн .TXT) 📗
Кони пятерых, уже оседланные, стояли во дворе. Каково же было удивление и радость сарбазов, когда Керим роздал им монеты, золотые изделия и вдобавок каждому по пяти аршин сукна и по пяти – шелка.
– О, еще бы! Мы за ага Керима поскачем хоть в огонь!
Керим засмеялся:
– Огонь тут ни при чем. Вам только придется сопровождать меня и двух пленных.
Стража безмолвствовала: кто посмеет противоречить ага Кериму? Но… почему пленным позволяет увезти столько вещей? Разве плохо было бы поделить их между стражей?
– Не плохо, – прошептал старший, – но, видно, хан сам решил присвоить богатство царя гурджи.
Вспыхнули факелы. Сарбазы помогли Датико навьючить на четырех лошадей тюки и сундуки. Стража угрюмо следила, как из ворот выехали Керим, два грузина и пять всадников.
Едва доехав до караван-сарая, Керим вполголоса сказал сопровождающим его, что сюда должны прибыть пять десятков, чтобы принять задушенного царя. За стеной кто-то протяжно застонал.
Страх обуял сарбазов. Может, ага Керим позволит им не въезжать во двор караван-сарая?
Кто-то, закутанный в черный саван, бесшумно отделился от стены и взял под уздцы вздыбившегося коня Баака. Сарбазы отпрянули.
Тут Керим проявил милосердие и сказал сарбазам, что он и без них обойдется, пусть они скачут прямо в Исфахан. Как подхваченные вихрем, умчались всадники от страшного караван-сарая.
– Арчил! – воскликнул Датико, обнимая сына. – В каком горе мы с тобой встретились!
Молча взял Керим под уздцы княжеского коня, и все кружным путем, через мост, по оврагу, направились к домику Тэкле.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
– Но, Моурави, почему в такой суровый час ты отвергаешь нашу помощь? – Недовольство Кайхосро заметно возрастало. – Разве злобный мечтатель Теймураз и его кровавый сподвижник Зураб друзья нам, Мухран-батони?
Столкновение с царем Теймуразом становилось неминуемым. Но царя встречают по-царски: побольше клинков, побольше засад! Впрочем, кроме клинков, необходима и дальновидность. Поэтому Георгий Саакадзе и Дато всеми мерами старались удержать владетелей от рискованного шага. Еще колеблясь, Георгий все более убеждался, что без откровенной беседы не обойтись:
– Любезный моему сердцу Кайхосро, помощь ваша может быть для меня спасением, но… надо смотреть правде в глаза, – для княжества Самухрано это может оказаться если не гибелью, то большой бедой. Давно Теймураз и его клика точат зубы на богатые владения князей Мухран-батони. Не в силах также забыть кахетинец, что ты, Кайхосро, был желанным правителем Картли, – значит, не утратил возможности с почетом вернуться на престол. Так вот, если судьба отвернется от меня, то ваша боевая помощь Георгию Саакадзе послужит царю-стихотворцу выгодным предлогом напасть на владения Самухрано. Здесь он с наслаждением будет творить шаири и маджамы, но не пером, а мечом, и не на бумаге, а на полях. Мне же для дальнейшей борьбы необходимо сохранить в целости княжество Мухран-батони. По этой причине и от помощи Ксанских Эристави отказался.
– Моурави! – воскликнул Кайхосро. – Тебя ли я слышу? Никогда перед боем ты не сомневался в своей победе!
– Ты прав. Перед боем с врагами Картли – Ираном и Турцией – да! Тогда я твердо знал, что останусь победителем. А сейчас… тяжело выговорить – предстоит сражаться с народом Картли. Выходит, братская война.
Судорога пробежала по его лицу, и Кайхосро это показалось странным и непривычным.
– Мой Георгий, а не с княжескими рабами?
– На Дигоми, дорогой Вахтанг, я не проводил различия между азнаурскими, княжескими и царскими дружинниками. В каждом я видел только обязанного перед родиной. Я любил их, заботливо, как отец, оберегал, развивая лучшие качества: мужество, преданность родной земле и благородное чувство дружбы. Я говорил им о мече и коне, как о неотъемлемых спутниках обязанного перед родиной. Я учил страстно ненавидеть врага. Я учил их тонкости боя, не щадить против тебя стоящего. Учил – врагов не считать! Нападать и побеждать! И в знак благодарности обязанные платили мне восторженным преклонением. Они клялись в вечной верности, клялись при первом взмахе меча Носте бросить все и бежать ко мне, чтобы, сражаясь рядом со мною, отдать жизнь за победу. Мою победу! Я верю им. И хоть и не совсем рассчитываю только на их оружие, но знаю! Кто не сможет драться со мною рядом на этой стороне поля битвы, тот не станет и на той. И никакие угрозы князей не помогут… Так обязанные клялись мне… Нет… они не останутся на противоположном берегу реки, бурлящей ненавистью. Если… если не произойдет…
– Чуда? – Вахтанг прищурился. – Ждешь чуда?
– Прямо скажу: надеюсь на любовь народа!
– И я прямо скажу: не надейся. Княжеские дружинники подымут на тебя оружие.
– Все? Нет, Мирван, это немыслимо! Это означало бы крушение моих надежд. Пусть не все, но многие не подымут… не смеют поднять. Не я ли вдохнул в них чувства витязей? И что тогда значат их клятвы?!
– За семьи страшатся, – смущенно проговорил Вахтанг.
Саакадзе не возобновлял разговор. "И самые благородные из князей, – думал он, – мало что смыслят в горе народа, в его радости, в его гордости. Разве ополченцы не пришли ко мне с готовым решением стать в первые ряды народного войска?
«Все за одного!» И я – один за всех! Нет, мой народ со мною, ибо я – часть его. Чаяния народа – мои чаяния, в его душе отозвалась моя душа. Не по пути ему с князьями во веки веков. Аминь. С ним я одержу самую славную победу. Вступая в решительное единоборство с княжеским сословием, необходимо помнить: нельзя надеяться на одни азнаурские дружины. Их слишком мало".
– Значит, кроме Кайхосро и пятисот дружинников, никого от нас не возьмешь? – после неловкой паузы спросил Мирван.
– Никого. И от Ксанских Эристави не более трехсот дружинников. Вам же советую посадить на коней всех юношей, начиная с семнадцати лет. Используйте время и еще сильнее укрепите Самухрано. Кроме нового способа сражаться, не забудьте и о старом: кипящая смола, раскаленная соль, песок, камни всегда действовали отрезвляюще на врагов, осаждающих твердыни.
– Выходит, Зураба наравне с турками ставишь?
– И с персами наравне. Этот разбойник во сне и наяву видит себя победителем не только Георгия Саакадзе, но и Мухран-батони. А Ксанского Эристави, моего зятя, особенно ненавидит за презрение к Ананури.
– Я не боюсь его шакалов! – вспылил Кайхосро. – Уже раз шутя показал, что мухранцы не хуже арагвинцев, а может, и лучше умеют, когда надо, прищемить хвосты назойливым. Еще не все ты видел здесь. Надеюсь похвастаться. Но скажи, почему отказываешься от помощи Левана Мегрельского? Почему не приглашаешь Гуриели?
– Сначала я скажу, остальное добавит Георгий, – вступил в разговор Дато. – Не успел я приехать в Самегрело, не успел передать просьбу Георгия оказать ему воинскую помощь против Теймураза, как Леван весь засветился радостью. Так бывает, когда орел видит добычу. Обняв меня, светлейший закричал: «Э! О! На конях у меня всегда тридцать тысяч, но к Моурави я приду не меньше чем со стотысячным войском! Только пусть Моурави взамен обещает не мешать мне в захвате Имерети!» Сразу я понял: для отвода глаз про Имерети вспомнил.
Помолчав, Мирван спросил:
– Выходит, Леван не знает о твоем намерении возвести на картлийский престол Александра, царевича Имерети?
– Пока не знает, – спокойно ответил Саакадзе, пытливым взглядом обводя дарбази воинов, украшенный редкостным оружием. – Еще раз решил спросить тебя, Кайхосро. Вижу, многое в тебе изменилось. Ты был правителем Картли, значит, первый имеешь право на царствование…
– Об этом, Моурави, не вспоминай! – поморщился Кайхосро; он всегда со стыдом вспоминал навязанный ему трон. – Александр – Багратиони и лучше меня знает, как быть «богоравным». Но, может, есть другая причина, почему скрываешь от Левана, кого наметил царем вместо Теймураза?
Саакадзе встал, прошелся. Да, откровенный разговор необходим! В распахнутое окно ворвался молодой смех, лай собак и визг щенят. Среди многочисленных братьев, племянников и юных княжон вертелся Гиви, стараясь поймать резвого щенка, внука Мта, любимицы старого Мухран-батони, потому особенно чтимой.
