Непотопляемый «Тиликум» - Гильде Вернер (книги бесплатно полные версии txt) 📗

Куда деваться? Свались только с ног, а за тычками дело не станет.

Жена капитана Бринкмайера получила новый горшок. На этот раз — с розовыми цветочками. Мне снова пришлось тащить его на лихтер. Но на сей раз уже никто ничего достойного осмеяния в этом не находил. Я тоже.

А может, как раз наоборот? Я не находил в этом ничего смешного, а потому и все остальные тоже.

— Ханнес, — сказал Никель, — смешон только тот, кто сам кажется себе смешным. Что бы ты, к примеру, сказал, если бы твой папаша явился сюда завтра с золотой серьгой в ухе?

Вместо ответа я расхохотался. Представить только — мой отец, церковный староста общины Хорста, с большущей, как у Никеля, серьгой!

— Гляди-ка ты, он надо мной смеется! Неужто серьга в ухе — так уж смешно?

— Да нет, у вас это совсем другое.

— Другое? Так что же у меня другое? — спросил Никель, глубже надвигая на лоб свою высокую шляпу.

Вот именно, что же у него, собственно, другое? Только то, что Никель со своими бакенбардами, серьгой в ухе и высокой шляпой выглядел одетым, как и следует быть, а отец такого наряда застыдился бы, как и я — ночного горшка.

Невдомек еще было мне тогда, что среди людей все определяется чувством собственного достоинства. Кто сам боится, тот и вокруг себя сеет страх и панику. Кто смел и отважен, тот и в других вливает мужество. Кто находит себя смешным, смешон и на самом деле.

Вечером ко мне один за другим подходили наши плотники.

— На вот, возьми, — и совали мне в руку по пятьдесят пфеннигов. В конце концов у меня собралось столько денег, что я вполне мог бы обеспечить ночными горшками любых размеров не только капитаншу Бринкмайер, но и всех ее детей, буде таковые существуют.

К моему удивлению, в ближайшую получку «Шюдер и Кремер», а точнее, бухгалтер Карстен начислил мне полные три марки, без всяких вычетов.

Таким образом, история эта не только пошла на пользу моему образованию, но и принесла мне финансовые доходы. Оплеухи мастера Мааса были с лихвой вознаграждены.

5

Я снова доказываю, что мне не слабО, и попадаю под струю их помпы. Секреты судостроения. Искусник Никель.

Время шло, а мы, ученики, все еще были на подхвате — сбегай туда да принеси то, не знаю что… Когда никакого особого дела для нас не было, мастер Маас посылал нас перекладывать штабели. Нам выделялся огромный штабель и указывалось место метрах в пятидесяти от него, и мы должны были перетаскать туда все доски и уложить их в новый штабель. Теперь доски, что лежали внизу, оказывались наверху. Такая работа была для нас самой ненавистной, потому как казалась нам совершенно бесполезной.

Недавно доктор Мартенс дал мне почитать книгу писателя Достоевского. В ней я вычитал, что прежде у каторжников в Сибири особо строгим наказанием считалось перевозить на тачках песок из одного угла тюремного двора в другой. Очень возможно, что перекладывание штабелей, которым мы занимались, было и не столь бессмысленным, как перекатывание песка, но изощренность подобного рода определенно была и здесь. Без стертых в кровь плечей и отдавленных пальцев редко обходилось.

Конечно же мы, мальчишки, всегда искали случай превратить работу в развлечение, особенно если штабель был у самой реки и по возможности дальше от будки мастера Мааса. Ведь нам было всего по 15—16 лет, и помимо работы очень хотелось немного поиграть и посмеяться.

В один прекрасный летний день обстоятельства для нас сложились особенно благоприятно. Июньское солнышко выжимало из всех древесных пор смолистые ароматы. С лугов, что по другую сторону реки, доносилось ликующее пение жаворонков, пробуждающее в нас желание совершить что-нибудь этакое (помимо перекладывания досок, разумеется). Удобный случай для этого был налицо, потому как мастер Маас ушел в контору за новыми чертежами.

Я говорил уже, что верфь располагалась на полуострове. На месте, где мы работали, из речной тины торчали остатки палов — свай, к которым прежде крепились швартовы кораблей. Как частенько бывает у мальчишек, в наших головах внезапно родилась идея добраться до этих метров на десять удаленных от берега свай. А как? Навести мост, чего проще! Что мы за будущие плотники, если не решим такую пустяковую задачу? Сложили концами две доски и связали их по всем правилам искусства пеньковым тросом. Йохен Зицман с гордостью оглядывал плотницкий узел, намертво скрепивший доски.

После долгих усилий длинная доска была проложена с берега на сваи. С закатанными штанами, босиком, мы попробовали зайти чуть поглубже в ил, но сразу же провалились по самые бедра. И ноги, и штаны — все было в черной тине. Но нас это, конечно, не остановило.

Под возгласы «раз-два, взяли» и «а вот, пошла» связь между берегом и палами была наконец установлена. Доска сильно провисала под собственной тяжестью, но нас это не смущало.

— Только вот перейти, пожалуй, никто не сумеет, — сказал Йохен.

— Ну уж!

— А вот слабо тебе!

— А вот и нет!

Раз — и я уже на доске, босой, грязный, все штаны в тине. Пока стоял рядом, доска казалась широкой и прочной. Обман зрения! Узкая она, очень узкая и очень тонкая, и узел, завязанный Йохеном, вовсе не такой уж надежный. Но отступать поздно. Балансируя раскинутыми руками, я двинулся вперед. Сначала из-за провиса доски шел вниз. Я сразу же смекнул, что идти надо мелкими, семенящими шажками, иначе доска сильно раскачается. Ну вот, и до связки добрался, теперь начнется подъем. Шаг, другой, но что это? С каждым шагом доска сползает со сваи. Полвершка, еще полвершка…

— Эй, Ханнес, берегись! — тревожно заорали мне только что заходившиеся в задорных выкриках приятели.

Но беречься было уже поздно. Прогнувшаяся доска соскользнула с пала, я сделал немыслимое сальто и плюхнулся в тину почти у самой цели. Зловонное месиво забурлило и запузырилось вокруг. Рот, нос, глаза — все мгновенно залепило тиной. Но я ухватился за сваю и, высунув голову из черной каши, яростно помотал ею, чтобы стряхнуть грязь с лица. Одной ногой я осторожно попытался нащупать дно. Но тщетно.

На шум прибежали взрослые, и среди них мастер Маас. Он, видно, сразу понял, что его любимые ученички опять отмочили какую-то невероятную штуку. Несмотря на жалкое мое положение, это преисполнило меня гордости: вот, сам мастер Маас из-за меня бегом побежал.

— Эй, держись крепче!

Толстый трос шмякнулся перед моим носом в тину и снова забрызгал мне глаза грязью. Измазанными тиной руками я попытался протереть глаза. Безнадежное дело! Впрочем, нет, один глаз все же проморгался. Трос я, к счастью, разглядеть сумел и ухватился за него левой рукой. Правой я крепко обнимал сваю, потому как, отпусти я ее хоть чуть, сразу же ушел бы с головой в болото.

— Держись за трос! Раз-два, дернули!

Трое здоровенных плотников рванули трос на себя. Левую руку потянуло к берегу, правая все еще железной хваткой держалась за пал. Как известно, любая цепь рвется в самом слабом звене. Таким звеном оказалась на сей раз моя левая. Трос выскользнул у меня из руки, плотники кубарем полетели друг на друга, а мокрый грязный конец хлестнул по свежайшей, в сине-белую полосочку, сорочке мастера Мааса. Ни сюртука, ни жилета на нем в этот день из-за жары не было.

Несмотря на свое бедственное положение, я не выдержал и расхохотался. Рот сразу забило тиной. Теперь спасательную операцию возглавил Никель.

— Ханнес, мы придвинем к тебе доску. Лежи спокойно.

Длинная доска медленно поползла по тине; пичпайн [16] первой категории. Дороговато обойдется мое спасение «Шюдеру и Кремеру». На доске лежал трос с петлей.

— Ханнес, — крикнул Никель, — просунь левую руку в петлю. Так, теперь держись за доску.

У любого терпящего бедствие мысли куцые, и выполнять он может в этот момент только короткие, четкие приказы. Никель оказался хорошим человековедом.