Капитан «Аль-Джезаира» - Лежер Вернер (книги полностью .TXT) 📗
После доставки пострадавшего на борт «Тулона» Пьер Шарль почти безотлучно был возле его постели. Обнаружил его, правда, не он, а де ла Винь, однако де Вермон чувствовал себя каким-то образом ответственным за потерпевшего. Он и сам не знал, что влечет его к незнакомцу. Может быть, какая-то тайна связывала их, что-то необычное, сулящее риск и приключения. Он еще раз, более внимательно, осмотрел раненого. Однако результаты были малоутешительные. Если предположения де Вермона о свершившемся преступлении были верны, то, помимо удара, незнакомец пережил еще, видимо, и тяжелейшее нервное потрясение. Не исключалось даже, что он потерял память, а может, и вовсе останется парализованным. И все же оставалась надежда, что молодой организм справится с бедой.
— Что же с ним будет? Куда его теперь? — спросил де Вермон.
— Самое лучшее — в Геную, в лазарет.
Врачу не терпелось поскорее отделаться от этого непредвиденного пациента.
Молодой француз ничего не ответил, только укоризненно взглянул на врача.
— Похоже, мое предложение не нравится вам, месье де Вермон?
— Вы не ошиблись, доктор. Я не знаю, самое ли подходящее место лазарет для такого экстренного случая. Да и где он, этот лазарет? Доберись-ка до него! А может, лучшим лечением для этого человека окажется просто полный покой?
— Вы правы. Покой и терпение — только они могут ему помочь. Если удар не вызвал паралича, то вполне возможно, что наш подопечный уже скоро сможет встать с постели. Он будет ходить и даже бегать, не сознавая, однако, что делает. На солнце находиться ему в ближайшее время нельзя, и не надо пытаться задавать ему наводящих вопросов, чтобы вернуть утраченную память. Настанет день, и больной сам начнет удивленно оглядываться по сторонам, узнавая деревья, дома, предметы, которые держит в руках, людей. А потом он вспомнит свое имя и имена своих родных, своего корабля и все другие вещи и события, которые в нынешнем его состоянии выпали у него из памяти.
Примерно так же думал и сам де Вермон. Не просто тяжелый, а тяжелейший случай, но не для лазарета.
— Я знаю нашу лечебницу в Ла-Кале, — сказал он, — и сам видел, как от палящего солнца люди теряют рассудок и впадают в неистовство. Случись нечто подобное, когда этот человек будет лежать в госпитале, и все наши усилия пойдут прахом. А уж об эпидемиях мне и вспоминать не хочется. Тогда в помещение набивается столько больных, что обслуге заниматься каждым в отдельности просто невозможно.
Подвергать незнакомца такой опасности де Вермону ни в коем случае не хотелось. Человек этот, как он понимал, не моряк. Еще там, в море, отрывая его пальцы от дверной ручки, Пьер Шарль обратил внимание на его ухоженные, непривычные к тяжелой работе руки. Такими руками с тросами и парусами, с веслами и балластом не управиться. Узкое лицо и высокий лоб выдавали в нем человека, привычного к умственному труду, к перу и бумаге. Грифель и рисунок, найденные в его карманах, подтверждали догадку, что несчастный мог быть и художником. Все это, разумеется, не могло не вызывать сочувствия француза. Но не только и даже не столько это. Решающим было то, что раненый был жертвой преступления.
— Доктор, — снова обратился де Вермон к врачу, — а что, если я возьму его к себе в дом?
— Не возражаю, при условии, конечно, что будут выполняться поставленные мною требования.
— Не сомневайтесь! — без размышлений заверил француз.
На берегу полуострова, на котором расположен Ла-Каль, он владел прекрасной виллой с большим садом при ней. Имение с незапамятных времен принадлежало семье де Вермонов, столь же давно занимавшихся добычей кораллов. Слуга-француз и несколько негров, несомненно, так же самоотверженно ухаживали бы за незнакомцем, как делали это для своего молодого хозяина.
В списках компании по добыче кораллов Пьер Шарль де Вермон все еще числился служащим, хотя на самом деле это было уже не совсем так. Предприятие, чья деятельность с 1806 года сильно ограничивалась распоряжением дея и конкуренцией англичан, пользовалось своеобразными способностями молодого де Вермона лишь от случая к случаю, в трудных деловых ситуациях.
Большое отцовское состояние позволяло Пьеру Шарлю целиком посвятить себя своим романтическим увлечениям: путешествиям, охоте и прочим удовольствиям, короче — вольной жизни. Он недолго засиживался в маленьком Ла-Кале с его французской обыденностью. Ведь он был в Африке! На этом таинственном Черном Континенте, о котором до сих пор так мало известно. В стране, полной загадочных неожиданностей и невообразимых приключений. А земли, лежащие за отрогами Телль-Атласа, которые были некогда римской Нумидией! Он много читал о них в студенческие годы в римских исторических хрониках. Мировая империя владела в Северной Африке цветущими поселениями; здесь были хлебные закрома Рима. Но с тех пор миновало два тысячелетия всемирной истории, по ущельям Атласских гор и алжирским равнинам пронеслись ураганом оставившие за собою неизгладимые следы вандалы и всадники ислама. Английский ученый доктор Шоу путешествовал по стране несколько десятков лет назад и описал все, что ему встретилось. А для него, Пьера Шарля, вся Африка клином сошлась, что ли, на этом скучном городишке с его добычей кораллов? Может, плюнуть на все это, оставить Ла-Каль и самому сейчас, своими глазами взглянуть на то, что осталось от древнего регентства?
Страсть к приключениям и любопытство ученого влекли его вперед. Поначалу Пьер Шарль предпринимал лишь кратковременные экскурсии в окрестностях Ла-Каля, а затем отважился и на более продолжительные, по нескольку недель рейды по этой древней земле. Особая склонность к языкам и юношеская восторженность всем необычным, связанным с риском и приключениями, сделали вскоре молодого француза великолепным знатоком страны и людей, а смелость, доходящая порой до безрассудной отваги, помогла ему стать отменным охотником.
Однако с обнародованием своих впечатлений и результатов экспедиций этот искатель приключений и исследователь пока не спешил. Ничто не заставляло его сейчас же, немедленно, переводить их в звонкую монету. Он делал свое дело не по обязанности, не был связан ни договорами, ни временем. Его ничуть не волновало, сумеет ли он собраться когда-нибудь с духом и засесть за свои бесчисленные записи и заметки о памятниках римского строительного искусства и свести их наконец в удобопонятное единое целое. Ему все казалось, что не все еще сделано, что надо еще кое-что выяснить: лишь эти недостающие детали позволят ему написать законченный портрет этой древней благодатной земли.
Сейчас, после полугодового пребывания на родине, страсть к охоте просто бурлила в нем. Франция сковывала ее, он истосковался по свободе. Но скоро, очень скоро он снова будет сидеть у костра со своими туземцами, жить одной жизнью с ними. Пьер Шарль де Вермон дружит со всеми. Их не интересуют его богатство и положение в обществе. Для них он просто Эль-Франси. В любом доме, в любой хижине Эль-Франси предложат в знак привета пригоршню фиников. Все относятся к нему с симпатией и уважением — арабы, негры, мавры, кабилы и берберы. Как часто надежные руки туземцев защищали этого отважного охотника от хищников, как часто он сам был примером для них, им восхищались, ему подражали, его враги были их врагами! Он добрался уже до края Сахары, куда дальше многих других путешественников, и удалось ему это единственно потому, что местные обитатели считали его своим. Он не делал непонятных им записей, не донимал расспросами о прошлом их страны, о ее тропинках и дорогах, об ископаемых богатствах, словом, обо всем том, чем путешественники нередко вызывали у туземцев недоверие, страх и желание расправиться с непрошеным гостем. Напротив, Эль-Франси считался молчуном. Рассказывать он предоставлял право тем, у чьего костра находил приют, и узнавал таким образом то, что в собранном вместе и систематизированном виде создавало истинную картину здешнего бытия.
Никогда не говорил Эль-Франси дурных слов о турках — иноземных господах, малочисленном, но напористом и чуждом сантиментов верхнем слое общества, завладевшем гигантской территорией, чьи границы потерялись далеко в пустыне. Берберы и кабилы не таили перед охотником своей ненависти к туркам. Никогда не сделает Эль-Франси ничего, что грозило бы гибелью им, порабощенным. При нем можно говорить свободно и открыто; с его губ не сорвется ничего из услышанного. Так думали туземцы о Пьере Шарле. Он никогда не подведет их, но и помочь им тоже ничем не сможет. Не один раз поднимали здесь оружие против чужеземцев. Однако мощь дея и его янычар всякий раз оказывалась сильнее, ибо население Алжира не было единым народом. Племена, народности и расы упорно не желали объединяться, изматывали свои силы в семейных распрях и племенной вражде — к великой радости маленькой кучки турок, с которыми можно было бы без труда покончить, если бы кому-нибудь удалось объединить все эти храбрые и привычные к войнам общины и племена, возглавить их и обратить против нескольких тысяч чужеземных поработителей.
