Виннету - вождь апачей - Май Карл Фридрих (мир бесплатных книг TXT) 📗
С первого взгляда юный индеец произвел на меня глубокое впечатление. Чувствовалось, что это хороший человек и выдающаяся натура. Мы испытующе разглядывали друг друга, и вдруг мне показалось, что в его серьезных темных, бархатных глазах промелькнула симпатия ко мне.
– Вот мои спутники и друзья, – сказал Клеки-Петра, представляя сначала отца, а потом сына. – Это Инчу-Чуна, Доброе Солнце, вождь мескалеро и верховный вождь всех племен апачей. А это его сын – Виннету, совершивший, несмотря на свой молодой возраст, столько добрых дел, сколько десять воинов не совершают за всю жизнь. Слава его прогремит по всей прерии и Скалистым горам.
Слова Клеки-Петры прозвучали несколько высокопарно, но, как я позже убедился, были справедливы. Рэттлер издевательски засмеялся:
– Этот молокосос уже наделал столько дел? Именно наделал, это наверняка воровство, разбой и грабеж. Мы-то уж знаем. Все краснокожие грабят и воруют.
Это было тяжкое оскорбление, но трое пришельцев сделали вид, что не расслышали. Они обступили медведя и принялись его осматривать. Клеки-Петра нагнулся, внимательно обследовал раны и сказал, обращаясь ко мне:
– Он сдох от ударов ножом, а не от пуль.
Видимо, из укрытия он видел, что произошло, слышал нашу с Рэттлером ссору и теперь подтвердил, что я прав.
– А это мы еще посмотрим! – напыжился Рэттлер. – Что ты понимаешь в медвежьей охоте, горбатый бакалавр? Снимем шкуру с медведя и увидим, какая рана оказалась смертельной. Я не дам себя обмануть гринхорну!
При этих словах Виннету тоже склонился над медведем, ощупал его раны и спросил на хорошем английском языке:
– Кто бросился на него с ножом?
– Я.
– Почему мой юный белый брат не стрелял?
– При мне не было оружия.
– Здесь лежат ружья!
– Они не мои. Те, кому они принадлежат, побросали их и залезли на деревья.
– Идя по следу медведя, мы услышали испуганные крики. Уфф! Белки и скунсы залезают на деревья при появлении врага, мужчина же должен сражаться; если он отважен, то победит самого сильного зверя. Мой юный белый брат отважен, почему его здесь называют гринхорном?
– Потому что я впервые на Диком Западе и совсем недавно здесь.
– Бледнолицые – странные люди. Юношу, который с ножом бросается на страшного гризли, называют гринхорном, а те, кто со страху лезут на деревья и воют там от ужаса, считают себя опытными вестменами. Краснокожие справедливы, у них мужественный не может называться трусом, а трус – отважным.
– Мой сын правильно сказал, – подтвердил отец, его английский был немного хуже. – Этот бледнолицый уже не гринхорн. Тот, кто убил серого медведя, храбрый герой. А если он к тому же спас других, то заслуживает благодарности, а не оскорблений. Хуг! Я сказал!
Как велика была разница между моими белыми коллегами и презираемыми ими индейцами! Чувство справедливости склонило краснокожих к свидетельству в мою пользу, что требовало немалого мужества: ведь их было трое, а они выступили против вестменов. Но это не испугало индейцев, и они спокойно, с достоинством, медленным шагом прошли мимо нас. Мы последовали за ними. Инчу-Чуна увидел вбитые в землю вешки, остановился и, обернувшись ко мне, спросил:
– Что это значит? Бледнолицые хотят измерить эти края?
– Да.
– Зачем им это?
– Чтобы построить дорогу для огненного коня.
Выражение спокойной задумчивости исчезло с лица старого индейца. В нем загорелся гнев.
– Ты пришел с этими людьми? – спросил он.
– Да.
– Ты измерял вместе с ними?
– Да.
– И тебе платят за это?
– Да.
Смерив меня презрительным взглядом, он с упреком обратился к Клеки-Петре:
– Ты говоришь нам красивые слова, но они лживы. Вот мы увидели бледнолицего с отважным сердцем, искреннего и честного, а спросив, что он здесь делает, выяснили: за деньги ворует нашу землю. Бледнолицые могут выглядеть хорошими или плохими, но внутри они все одинаковы.
Должен признаться, что в тот момент я ничего не сумел сказать в свое оправдание. В душе я испытывал стыд, так как вождь был прав.
Во время схватки с медведем геодезисты со старшим инженером укрылись в палатке и наблюдали оттуда в щелочку за происходящим. Завидев нас, они вышли и, с недоумением поглядывая на неизвестно откуда взявшихся индейцев, принялись расспрашивать, как удалось справиться с медведем. Рэттлер отрезал:
– Мы застрелили его, и на обед будут медвежьи лапы, а вечером – окорок.
Трое гостей взглянули на меня – неужели промолчу? Я не вытерпел:
– Медведя не застрелили, это я заколол его ножом. Вот эти люди признали мою правоту, но пускай Хокенс, Стоун и Паркер, когда вернутся, рассудят нас. Пусть они скажут свое слово, а пока я никому не позволю прикоснуться к медведю.
– Какого дьявола! Буду я еще прислушиваться к их мнению! – взорвался Рэттлер. – Пойду со своими людьми и освежую медведя, а кто нам захочет помешать, получит дюжину пуль в живот!
– Не кипятитесь, мистер Рэттлер, не то лопнете! Я ваших пуль не испугаюсь, не то что вы медведя, и запомните: меня не загоните на дерево. Впрочем, я разрешаю вам отправиться на ту полянку, но лишь для того, чтобы предать земле вашего товарища. Нельзя же его так оставлять.
– Кто погиб? – испуганно спросил Бэнкрофт.
– Да Роллинс, – ответил Рэттлер. – А погиб из-за чужой глупости, мог бы и уцелеть.
– Как это? По чьей глупости?
– Он вместе с нами бросился на дерево и уже почти вскарабкался, но тут прибежал этот гринхорн и раздразнил медведя. Тот в ярости бросился на Роллинса и разорвал его на куски.
Это была уже такая наглая ложь, что я от возмущения в первый момент потерял дар речи. Опомнившись, спросил Рэттлера:
– Вы уверены в этом, сэр?
– Да! – И он вытащил револьвер, приготовившись к нападению.
– Вы настаиваете на том, что Роллинс мог спастись, а я помешал ему?
– Да.
– А разве медведь не схватил его еще до меня?
– Ложь!
– Что ж, придется заставить вас сказать правду.
Выбив левой рукой у него револьвер, правой я нанес такой сильный удар в скулу, что Рэттлер отлетел на шесть шагов. Вскочив на ноги, он выхватил нож из-за пояса и кинулся на меня, рыча, как разъяренный зверь. Отразив удар, я со всей силы стукнул его кулаком по голове, и он без сознания рухнул у моих ног.
– Уфф, уфф! – удивился Инчу-Чуна, забыв на миг об обычной индейской невозмутимости, но в следующее мгновение его лицо снова приняло непроницаемое выражение.
– Олд Шеттерхэнд! – вырвалось у геодезиста Виллера. Я изготовился отбить нападение дружков Рэттлера, однако ни один из них не решился подойти ко мне, хотя злоба душила их.
Отваги у этих трусов хватило лишь на то, чтобы вполголоса посылать мне проклятия.
– Мистер Бэнкрофт, – потребовал я, – хоть раз призовите Рэттлера к порядку. Он все время ищет со мной ссоры. Добром это не кончится. Отошлите его, а если вы этого не сделаете, то уйду я.
– Ого, сэр, неужели это так серьезно?
– Да, серьезно! Вот его нож и револьвер, не отдавайте ему, пока не успокоится, иначе, смею вас заверить, я буду защищаться и просто пристрелю его. Можете называть меня гринхорном, но я закон прерии знаю: того, кто угрожает ножом или револьвером, позволено убить на месте.
Я говорил только о Рэттлере, хотя имел в виду и остальных «славных» вестменов. Разумеется, они все поняли, но промолчали.
Инчу-Чуна обратился к инженеру:
– Мое ухо слышало, что среди бледнолицых ты имеешь право приказывать. Так ли это?
– Да, – ответил Бэнкрофт.
– Я должен поговорить с тобой.
– О чем?
– Узнаешь. Но ты стоишь, а мужчины во время разговора должны сидеть.
– Ты хочешь быть нашим гостем?
– Это невозможно. Как я могу быть твоим гостем, если это ты находишься на моей земле, в моем лесу, в моей долине и в моей прерии? Пусть белые мужчины сядут. А что за бледнолицые идут сюда?
– Это наши люди.
– Пусть сядут с нами.
Сэм, Дик и Билл возвращались с прогулки. Будучи опытными вестменами, они очень удивились, увидев индейцев, и еще больше обеспокоились, узнав, кто те такие.
