Поселенцы (= Пионеры) [старая орфография] - Купер Джеймс Фенимор (читаемые книги читать txt) 📗

— Этого и не нужно, Натти: я защищаю свой выстрѣлъ только изъ-за чести. Животное можно оплатить нѣсколькими доллерами, но чѣмъ можно вознаградить за честь носить оленій хвостъ на шапкѣ? Подумай только, какъ могъ бы я осмѣять двоюроднаго брата, который во всю зиму принесъ домой только куропатку да пару сѣренькихъ векшъ.

— Да, да, Темпль; дичь теперь все становятся рѣже, чѣмъ болѣе распространяется порубка лѣса, сказалъ Натти, качая головой. Было время, когда я убивалъ изъ моей хижины тринадцать оленей, не считая молодыхъ. Чтобы имѣть медвѣжій окорокъ, стоило только не поспать ночь, и можно было навѣрно сказать, что убьешь медвѣдя изъ щелей блокгауза; да притомъ и уснуть не было возможности, потому что волки своимъ воемъ держали насторожѣ. Вотъ и Гекторъ, сказалъ Натти, дружески похлопывая по широкой спинѣ большой черной съ желтыми пятнами охотничьей собаки, съ бѣлымъ хвостомъ и лапами; посмотрите, какъ волки прорвали ему горло. Это случилось въ ту ночь, когда они хотѣли вытащить y меня дичь изъ трубы. Да, собака вѣрнѣе инаго христіанина: она никогда не забываетъ своего друга и не противится той рукѣ, которая ее кормитъ.

Въ обращеніи стараго охотника было что-то особенное, что сильно привлекло къ нему вниманіе Елизаветы, такъ что она разсматривала его наружность и одѣяніе. Онъ былъ такъ высокъ и худощавъ, что казался выше, чѣмъ былъ на самомъ дѣлѣ. На головѣ y него была теплая, хотя довольно потертая лисья шапка. Лицо его было также худощаво, какъ и вся его фигура, но черты выражали крѣпкое и постоянное здоровье. Его кожа получила ровный, красноватый оттѣнокъ отъ холода и вѣтра. Изъ-подъ густыхъ бровей, сквозь которыя начала уже пробиваться сѣдина, блестѣлъ все еще ясный и искристый глазъ.

Его худая шея была обнажена и доступна дождю и холоду; на томъ мѣстѣ, гдѣ застегнуто было его верхнее платье, виднѣлась узенькая полоса клѣтчатаго воротника. Остальная одежда его состояла изъ дубленой кожи оленя, еще покрытой волосами, поддерживаемой пестрымъ поясомъ. На ногахъ y него были надѣты мокасины также изъ оленьей шкуры, украшенные колючками дикобраза; гамаши доходили до колѣнъ и были сшиты изъ оленьей шкуры, равно какъ и панталоны, y которыхъ они оканчивались; вслѣдствіе: этого поселенцы дали ему названіе Кожаный Чулокъ. Черезъ лѣвое плечо надѣтъ былъ ремень изъ оленьей кожи, на которомъ висѣлъ оленій рогъ, до того тонкій, что находящійся въ немъ порохъ виденъ былъ насквозь; сбоку висѣлъ кожаный ягдташъ, изъ котораго онъ бралъ порохъ и вновь набивалъ свое длинное ружье. Пока онъ этимъ занимался, судья, заботливо осмотрѣвъ раны убитаго оленя, сказалъ;

— Я былъ бы очень радъ, Натти, еслибы могъ приписать себѣ честь и право на убитое животное. Положимъ, что отъ меня произошелъ выстрѣлъ въ шею, въ такомъ случаѣ животное мое, такъ какъ второй былъ уже безполезенъ, — мы называемъ это актомъ суперэррогаціи.

— Называйте это какъ хотите учено, сказалъ охотникъ, держа лѣвой рукой ружье, a правой, придавивъ оловянную крышку своего ягдташа, вынулъ кусокъ кожи, пропитанной саломъ, ввернулъ въ нее пулю, и, продолжая говорить, съ силой втиснулъ ее въ стволъ. — Называйте какъ хотите, но все же не вы убили оленя, онъ палъ отъ руки болѣе молодой, чѣмъ ваша и мои.

— Какъ вы объ этомъ думаете, молодой человѣкъ? шутя сказалъ судья спутнику Натти. Кинемъ жребій, и если вы проиграете, то деньги принадлежать вамъ. Что вы на это скажете, пріятель?

— Я вамъ скажу на это, что оленя убилъ я, гордо сказалъ молодой человѣкъ, облокотясь на ружье, столь же длинное какъ и y Натти.

— Итакъ, вы стоите двое противъ одного, значить, перевѣсъ на вашей сторонѣ; мнѣ приходится faire bonne mine an mauvais jeu, и надѣяться, что вы продадите мнѣ, оленя. Было бы очень оригинально, еслибы я не сумѣлъ воспользоваться его смертію.

— Мнѣ нечего тутъ продавать, отвѣчалъ Кожаный-Чулокъ, въ которомъ мы узнали нашего стараго друга, Соколинаго Глаза, — потому что часто случалось мнѣ видѣть, какъ еще прыгали животныя, раненыя въ шею. Я не изъ тѣхъ людей, которыя любятъ оттянуть то, на что другіе имѣютъ полное право.

— Натти, сегодня вы упрямо держитесь своихъ правъ, сказалъ судья Темпль, въ веселомъ расположеніи духа. Какъ вы думаете, молодой человѣкъ, достаточно дать за оленя три доллера?

— Прежде чѣмъ я отвѣчу на это, надо разрѣшить настоящій вопросъ о правѣ, такъ чтобъ всѣ были довольны, отвѣтилъ молодой человѣкъ скромно, но съ выраженіемъ, далеко не соотвѣтствовавшимъ его наружности. Какимъ количествомъ крупной дроби заряжено было ваше ружье?

— Пятью, милостивый государь, возразилъ судья: развѣ вы находите это недостаточнымъ для убіенія оленя?

— О, конечно, было бы достаточно и одной дробины, отвѣчалъ тотъ, подходя къ дереву, изъ-за котораго вышелъ; но вспомните, что вы выстрѣлили по этому направленію, и въ этомъ деревѣ находятся четыре пули.

Судья освидѣтельствовалъ на елкѣ свѣжіе слѣды, покачалъ головою, и отвѣчалъ:

— Вы приводите доказательства противъ себя самого, молодой человѣкъ. Гдѣ же пятая пуля?

— Здѣсь, сказалъ молодой человѣкъ, откинувъ плащъ и показывая на сюртукѣ отверстіе, откуда струились капли крови.

— Боже! съ ужасомъ вскричалъ судья: — я терялъ здѣсь время, когда ближній мой страдалъ отъ моей руки, не издавъ даже жалобы. Садитесь скорѣе въ сани, молодой человѣкъ; мы находимся недалеко отъ нашей деревни, гдѣ можемъ получить медицинскія пособія; все необходимое будетъ доставлено на мой счетъ. Вы должны остаться y меня до совершеннаго выздоровленія, и даже долѣе, если вамъ понравится.

— Благодарю васъ за доброе намѣреніе, но я не могу имъ воспользоваться: y меня есть другъ, который будетъ сильно безпокоиться, если я не возвращусь, да притомъ и рана легкая — кость не повреждена; все же я думаю, что вы согласитесь на мое право на оленя.

— Согласиться! сказалъ взволнованный судья: я вамъ навсегда даю право стрѣлять во всѣхъ моихъ владѣніяхъ и лѣсахъ, если это вамъ вздумается; доселѣ никому не дано было такого права, кромѣ Кожанаго-Чулка, который, вѣроятно, съ удовольствіемъ раздѣлить его съ вами. Но я откупаю y васъ оленя, и взамѣнъ возьмите вотъ это.

Старый охотникъ стоялъ спокойно, пока судья высказывалъ это, потомъ проворчалъ про себя:

— Многіе утверждаютъ, что право Натти стрѣлять на этихъ горахъ гораздо древнѣе права Темпля запрещать ему это.

Не обращая вниманія на слова Натти, молодой человѣкъ вѣжливо поклонился судьѣ и сказалъ ему учтиво, но съ твердостью:

— Извините меня, судья Темпль, но мнѣ нужна эта дичина.

— Но за эту сумму вы можете купить любаго оленя, сказалъ ему судья. Возьмите, пожалуйста, вѣдь это сто доллеровъ.

Молодой человѣкъ, казалось, колебался минуту; но вдругъ лицо его покрылось краской, и онъ вторично съ низкимъ поклономъ отвергъ предложеніе. Въ этотъ моментъ Елисавета встала, откинула вуаль и настоятельно сказала:

— Конечно, вы не обидите такъ моего отца, отяготивъ его совѣсть сознаніемъ, что онъ оставилъ въ лѣсу безъ помощи человѣка, котораго ранилъ. Прошу васъ, поѣдемте съ нами и согласитесь посовѣтоваться съ докторомъ.

Юноша все еще колебался; но въ это время судья подошелъ къ нему, съ нѣжнымъ усиліемъ толкалъ его и заставлялъ войти въ сани.

— Вы не найдете помощи ближе чѣмъ въ Темпльтонѣ, такъ какъ жилище Натти на разстояніи часа ѣзды. Натти успокоить вашего друга, a завтра я самъ отвезу васъ на родину, если вы будете на этомъ настаивать.

— Да, мой милый, сказалъ Кожаный Чулокъ, стоявшій все это время задумчиво, облокотясь на ружье, это будетъ въ сущности самое лучшее, если ты пойдешь съ ними, такъ какъ рука моя уже не годится, какъ въ старое время, для того, чтобъ вырѣзать пулю. Да, тридцать одинъ годъ тому назадъ, во время войны, я цѣлыя семьдесятъ англійскихъ миль шелъ по дикой пустынѣ съ пулей въ бедрѣ, и только уже потомъ твердой рукой вырѣзалъ ее карманнымъ ножемъ. Старый Чингахгокъ подробно помнитъ это дѣло. Я встрѣтилъ его съ толпой Делаваровъ, преслѣдовавшихъ шайку Ирокезовъ, и при этомъ оставилъ краснокожему память, которую онъ, вѣроятно, унесъ съ собой въ могилу. Я схватилъ его сзади, и всадилъ ему въ обнаженную кожу три пули такъ близко, что всѣ три можно было покрыть доллеромъ. Да, да, судья, я долженъ былъ прибѣгнуть къ оленьему заряду, такъ какъ потерялъ форму для пуль, но ружье было такъ вѣрно, что зарядъ не разсыпался такъ, какъ изъ этихъ двуствольныхъ штукъ, съ которыми вовсе не сподручно ходить на охоту.