Мой друг Сенька - Свинцов Владимир Борисович (читаем бесплатно книги полностью .TXT) 📗
— Га-а! — крикнет он, и вся мелюзга — и утята, и гусята, и лебедята бросятся со всех ног в камыши. Затихнут там, затаятся. Ждут, когда старый гусак прокричи! отбой:
— Го-го-го!
Запищит обрадованно мелюзга, высыплет из камышей, и опять начнется возня. Только старый гусак да лебедушка не принимают участия в общем веселье. Вон, в небе маленькая черная точка высоко-высоко, но в любой момент она может разрастись в злого коршуна. Камнем падет он на зазевавшегося птенца, и тогда не жди пощады. Со стороны берега лиса подстерегает. Лежит за кустом, словно полено недвижное, водой до желтизны вымытое. Лежит час, другой… Но стоит гусенку приблизиться к манящему зеленой травкой бережку — метнется лиса молнией, прыгнет далеко в воду, схватит острыми зубами доверчивого птенца и поминай как звали. Человек вон идет прибрежными кустами. Он не опасен. Он — друг. Но почему идет крадучись?
— Га-а! — вскрикнул, опомнившись, старый гусак.
Кинулись лебедята к лебедушке. Запрятала она их под широкие крылья и поплыла изо всех сил к спасительным камышам. Но раскатился гром над озером. Пыхнули дымком кусты. Уронила лебедушка гордую голову в голубую, прохладную воду, захлопала крыльями. Упали белоснежные перья, и понесла их волна вслед испуганным лебедятам. Пищат они жалобно, путаются в траве, на мать оглядываются, а она лежит недвижным белым комом, взъерошенная, мертвая. Подплыл к ней человек на лодке. Схватил безжизненное тело. Затолкал в мешок, заторопился к берегу, заплескал веслами…
— Го-го-го! — прокричал отбой тревоги старый гусак.
Высыпали утята и гусята из камышей. Закрякали утки, подзывая своих детенышей. Но не слышно крика лебедушки, не зовет она лебедят, не согреет в холодные ночи, не укроет от злого коршуна, не оборвет сильным клювом траву, петлей стянутую на шее…
Пищат осиротелые лебедята. День пройдет, второй, третий… И не станет лебедят. Малые они еще, не выживут…
Придет снова весна. Снова прилетят на озеро утки. Тяжело плюхнутся на воду гуси. Забегают по прошлогоднему подтопленному камышу водяные курочки. Заугукает выпь. Забьет тревогу старый гусак, завидя в небесной сини злого коршуна… Все будет как прежде, как каждую весну, как каждый год. Лишь никогда не будет здесь белоснежных лебедей. Не разбудят утро они хрустальным криком своим. Не взмахнут широкими крылами, не выгнут красивую шею, не посмотрятся в зеркало воды… Не услышите вы больше:
— Клыч-клу-у! Клыч-клу-у! Клыч-клу-у!
Мама Вася
Однажды, будучи по делам в Москве, я, через своего знакомого, совершенно случайно приобрел месячного щенка — дочь чемпиона Советского Союза по лосю, медведю, кабану среди западносибирских лаек — Боню. В самолете я не выпускал ее из рук, все еще не веря в удачу. Боня мирно спала, посапывая крохотным носом, и не доставляла абсолютно никаких хлопот.
Но зато дома, стоило только опустить щенка на пол, как раздался такой жалобный плач, что я поспешил снова взять его на руки. Мы срочно приготовили уютное местечко в картонном ящике, постелили мягких тряпок, и я вновь попытался сбыть щенка с рук, но не тут-то было — опять плач. «Ничего, — решил я. — Поплачет-поплачет и перестанет». Но прошло пять минут, десять… Да к тому же Боня имела такой тонкий и пронзительный голос, что сердце мое разрывалось на части.
Дело к вечеру, а Боня не унимается. Понять ее плач можно, ведь она потеряла мать, братьев и сестер, а теперь тепло хозяйских рук. И я не выдержал, подошел, поднял ее, прижал к себе. И сразу, словно кто-то выключил звук, — тишина. Кладу на место — рев! Я внимательно осмотрел щенка, все в порядке. В чем же дело? Неужели придется держать его на руках всю ночь или класть с собой в постель?
«Нет, нужно приучить», — твердо решаю и кладу свое сокровище в очень уютное, с моей точки зрения, приготовленное специально для щенка место. Но наши вкусы оказались разными — опять плач, вой, писк — весь арсенал сразу.
Мои домочадцы улеглись спать, а я, усталый с дороги, рассерженный, носил Боню на руках из комнаты в комнату и укачивал, как маленького ребенка.
Проходя через зал, я увидел на обычном месте, в кресле, нашего кота Васю. Он свернулся во внушительный, с женскую шапку, пушистый ком и спал. Это его постоянное состояние. По-моему, если он и просыпался раз в сутки, так только для того, чтобы перевернуться на другой бок. Был он серый, большой и лохматый. И меня вдруг осенило — ну-ка, пусть этот лежебока поработает. Я растянул его в кресло во весь рост, он даже не открыл глаз. Положил ему под бок Боню. Никакой реакции. И только когда та стала настойчиво что-то искать на его животе, Вася открыл один глаз и, наверное, хотел встать — лапы и хвост его дернулись. Но толи сон ему сладкий снился, то ли от лени он совсем потерял способность двигаться, только глаз закрылся, и Вася продолжал спать. Боня, уткнувшись ему в живот носом, тоже заснула. Она, очевидно, посчитала, что спит со своей мамой.
Я на цыпочках прокрался в свою комнату и юркнул под одеяло. Поспать бы с полчасика, а еще лучше часик, пока эта плакса не поднимет своим ревом.
Проснулся я только утром. Вспомнил про щенка. Вскочил и заглянул в зал. Боня сидела верхом на Васе и усердно сосала у него ухо. Тот хмурил лоб, дергал хвостом, но глаз не открывал, притворялся спящим.
Так Боня спала с котом Васей, ела с ним из одной чашки целый месяц, пока не пришла пора ей перебираться во двор, в вольер.
В апреле мне подарили еще одного щенка — курцхаара Юту. Опять плач о потерянных родственниках, опять угроза бессонной ночи. Но я уже имел опыт и, мысленно извиняясь перед Васей, быстренько подсунул щенка к нему. Вася не то чтобы был доволен, но стерпел. А утром знакомая картина — Вася в кресле, на нем Юта сосет ухо. Но зубы у Юты поострее, потому-то Вася и дергается всем телом и изредка протестующее открывает рот.
И опять целый месяц Юта и мама Вася, так мы теперь звали нашего кота, спали вместе, ели из одной чашки, пока не пришла пора Юте перебираться в вольер к Боне.
С неделю мама Вася отсыпался, потом, почувствовав одиночество, стал проситься во двор. Он, конечно же, слышал веселый лай и возню своих «дочерей».
Боня заметно подросла и уже походила на взрослую собаку, да и Юта была больше кота раза в два. Увидав маму Васю, они подняли такой радостный лай, так стремительно прыгнули навстречу, пылая родственными чувствами, что я поопасался пустить к ним кота. Мама Вася тоже раздумывал, сиди у меня на плече и щуря глаза. Зато Боня и Юта неистовствовали в своей радости.
Подождав, когда они немного успокоятся, я все же пустил маму Васю в вольер. «Дочери» кинулись к нему и сначала облизали его от ушей до кончика хвоста, потом от избытка чувств Боня схватила маму Васю за голову. Юта за хвост и потащили каждая к себе в конуру, в разные стороны. Мама Вася недолго крепился и заорал благим матом. Мне пришлось срочно спасать его от проявлений дочерней любви.
Немного отдышавшись, мама Вася взобрался на столб вольера и стал приводить себя в порядок, изредка бросая сердитые взгляды на своих «дочерей» и выговаривая:
— Кто вас только воспитал такими… Найти бы вашу маму да обсосать ей уши…
Немного пообсохнув и выговорив все, что думает о современной молодежи, мама Вася с достоинством удалился в кресло. А Боня и Юта долго крутились у забора вольера в надежде еще хоть раз выразить свою любовь маме Васе.
