Последний коршун - Полетаев Самуил Ефимович (бесплатная регистрация книга .TXT) 📗
Нюрка раскрыла рот, но так ничего и не могла сказать. Платочек сбился на плечо.
— На вот, сумку неси, — сказал ей отец.
— Ты ей, папка, не давай, я возьму.
— Ладно, держи.
Кузя достал из-за пазухи трубку и стал рассматривать Нюрку, как жука в микроскоп. А та всё крутилась внизу, всё никак в толк не могла взять, откуда он взялся.
— Пап, а ты чего мне привёз? — спросил Кузя, когда ему надоело рассматривать Нюрку.
— На вот. — Отец подал ему гайку. — Гляди не оброни.
Кузя опустил гайку за пазуху и пощупал её через рубаху. Дома у него уже была целая коробка отцовских подарков — гвоздей, болтов и бракованных трубок, из которых он мастерил паровоз.
— Завтра вместе строить будем, ладно?
— Ладно.
Кузя сидел на плечах у отца, как в седле, колупал из сумки свежую булку, болтал ногами и смотрел через трубку на ребят, семенивших возле своих отцов. Он видел сразу всех, и его тоже видели все.
— Ты откуда? — удивлялись ребята.
— Ниоткуда.
— Это как же — ниоткуда? С луны свалился, что ли? Из космоса прилетел?
— Ни из какого ни из космоса. Ниоткуда — и всё!
Когда поднялись на косогор, Кузя спрятал трубку за пазуху и сказал:
— Ты, пап, остановись у берёзы.
— А чего там?
— Надо.
Отец с Кузей на плечах послушно встал под берёзой.
— Чуток левее! Теперь правее! — командовал Кузя.
— Чего там увидел?
— А теперь вверх немного подай!
Кузя стащил с ветки фуражку и надел.
— Как её туда занесло?
— Сама вспрыгнула, — сказал Кузя и едко посмотрел на Нюрку, а та давай юлить, как лиса.
— Ой, как ему фуражка идёт! Настоящий в ней железнодорожник!
Кузя сразу подобрел. То-то! А ещё брать не хотели. В груди стало тесно от доброты.
— Папань, я Нюрке булки отломлю, ладно?
— Я и то думаю, чего это ты сам ешь, а сестре не даёшь. А то внизу пошарь — может, чего послаще найдёшь.
Держа за руки своих ребят, шли полем сцепщики, слесари, грузчики, подсобники. От них вкусно пахло металлом и табаком, запахи смешивались с сырым духом чебреца и полыни, с воздухом луга, влажным от вечерней росы. Кузя держал свою подзорную трубку перед глазами и уже видел сквозь перелесок деревню, от которой приятно тянуло горьковатым домашним дымком. Это хозяйки растапливали баньки для дорогих гостей.
Секретное слово
Хозяйство у водовоза Кузьмича небольшое: конь Серко, возок на резиновых шинах и металлическая бочка на тридцать два ведра. И работа нехитрая — развозить воду механизаторам: в прохладную погоду — один раз, а в жаркую — два. Вёрст тридцать приходилось давать, а то и побольше.
Иногда Кузьмич брал с собой внука Василька. Так веселее. Усядутся рядом на передке, оглядываются на бескрайние поля и коротают время в разговорах.
— Как думаешь, Василий, управимся с уборкой в срок? — спрашивал дед.
— Управимся! — обещал Василёк.
— А не шутишь?
— Я шутить не люблю, — хмурился Василёк.
— Ну раз так, тогда поначальствуй, — Дед отдавал ему вожжи, вытаскивал сигарету и озабоченно посматривал на серую тучку: не грозит ли дождём?
Как-то раз собрались в поездку, закачали шлангом в бочку воды, запрягли Серка, а тут дед вдруг схватился за плечо и в лице изменился.
— Что, осколок гуляет? — озабоченно спросил Василёк.
— Он, проклятый! — кивнул дед и присел на ступицу, часто дыша. — С самой войны угомон его не берёт.
— А ты его обмани, — посоветовал Василёк.
— Это как же?
— Полежи малость, он поищет тебя, не найдёт и успокоится.
— Верно, — согласился дед, — Да только кто же людям воды привезёт?
— А я на что?
— А справишься один?
— Ой, дед, не смеши! Что ж я, не ездил с тобой?
— Конь-то с норовом. Послушается ли?
— Послушается, — заверил Василёк и про себя подумал: «Пусть попробует поперёк пойти, я тоже с норовом».
— Ладно, езжай, — сказал дед. — Я маленько оклемаюсь, а там с попуткой тебя догоню.
Пока виднелась водонапорная башня, Василёк норов свой при себе держал, а как выкатили за угор, оглянулся — нет ли кого? — и огрел кнутом Серка.
— Но, травяное брюхо! Прогульщик! Живей поворачивайся!
Конь шарахнулся влево, возок въехал в пшеницу.
— Тпррру, тупая башка! — заорал Василёк и жиганул ещё раз. — Куда прёшь?!
Конь рванулся, да так, что сбросил Василька наземь, а сам зарылся в пшеницу по самую грудь и стал аппетитно схрумкивать там колоски.
— Ах, ты так?! — разъярился Василёк и замахнулся кнутом перед мордой.
Конь захрапел и встал на дыбки, возок попятился задом, утюжа пшеницу. Промчалась встречная машина. Из неё знакомый дядька Савелий погрозил кулаком. Притормозил мотоцикл — это Витька Егоршин грозно поквакал сигналом — и поехал дальше. А тут и вовсе беда — над полем завис вертолётчик Виталий Забелин, летевший опылять поля.
— Ух ты, мамочки! — испугался Василёк, съёжился, закрыл глаза и не открывал их, пока вертолёт не скрылся. Поднялся на ноги, и что же? Конь уплетал и трамбовал пшеницу, не обращая на него никакого внимания.
Так и проторчали в поле, пока на дороге не показался трактор. Из кабины вышел дед, махнул водителю рукой — езжай, мол, — а сам подковылял к возку.
— Вон какие у вас дела! — Он забрал кнут у Василька и ласково погладил коня. — Но, милый!
А конь — ни с места.
— Ты вот что, — сказал дед внуку, — уйди-ка лучше. Видать, осердил ты его не на шутку.
Василёк отошёл от возка, а конь упёрся — и дед ему не указ!
— Уберись с его глаз, говорят тебе!
Василёк присел в пшенице, дед причмокнул и тихо сказал коню:
— Ну не серчай, дружок, ты же у меня умница, сознательный…
И только тогда конь вышел на дорогу. Дед умостился на передок и покатил, а Василёк следом семенит. Конь разогнался, Василёк приотстал.
— Дед, а дед, не гони так!
Кузьмич сбавил ход. Василёк поравнялся с возком.
— Мне можно сесть?
— Ты не у меня, а у Серка спроси! — строго сказал дед.
Конь передёрнул ушами и фыркнул.
— Видишь, не хочет с тобой разговаривать.
— Дед, а ты сам попроси его.
— Ну ладно, только ты отвернись.
Дед сошёл с возка, пошептался с конём и кивнул.
— Ладно, садись. Разрешил.
Василёк осторожно устроился рядом и замер. Возок опять покатил, оставляя за собой облако пыли.
— Что, от души наглумился над ним, признавайся?
— А чего он с дороги попёр! Обрадовался!
— Так ты бы слово сказал, он бы тебя и послушал…
— Так я ему говорил разные слова.
— Говорил, да, видно, не те. А ведь он только секретного слова слушается.
— Это какого же секретного? — заинтересовался Василёк.
— Оно у каждого своё. Словом этим коню что ни прикажи — всё исполнит.
Серко замедлил шаг, прислушиваясь к разговору. Дед закурил сигарету, пустил дымок из-под усов.
— А Серко памятный конь у меня. Я на нём в Берлин в сорок пятом въезжал.
Василёк наморщил лоб и посмотрел на коня.
— Это на нём-то? Во-первых, его в сорок пятом на свете не было…
Дед усмехнулся.
— Этого не было, зато уздечка на нём с того самого Серка солдатского. И характером похож — лёгкий на обиду, зато и отходчивый. Сколько тот Серко всего перевозил — страсть! Как услышит артиллерийский налёт, так ложится безо всякой команды. Отпустил я в госпитале бородищу, вернулся в родную часть: кто такой?! А Серко сразу признал.
— Это как же? — удивился Василёк.
— А я слово секретное вспомнил.
Василёк испуганно уставился на коня.
— Ой, дед, а не заливаешь?
— Отродясь не врал! Ни людям, ни коням. И обидным словом не угощал, как некоторые. У коня тоже гордость своя.
Василёк присмирел и теперь почтительно смотрел на Серко, который уже весело мчал по дороге, хвостом охлёстывая оглобли то справа, то слева. Вокруг, насколько хватало глаз, волнами ходила пшеница, вдали качалась цепочка комбайнов, а в небе опять гудел вертолёт. Уж не его ли, Василька, выглядывает Виталий Забелин? На всякий случай Василёк прижался к деду.
