Натуралист на Амазонке - Бейтс Генри Уолтер (бесплатные серии книг txt) 📗
Цена какаовой плантации в районе Обидуса — 240 рейсов, т.е. 6 пенсов за дерево, что гораздо выше, чем в Камета, где урожай, мне кажется, не так велик. Лес здесь перед посадкой расчищают, и деревья растут рядами… Мелкие земледельцы все очень бедны. Труда затрачивается немного: одна семья обычно управляется со своей собственной небольшой плантацией из 10-15 тыс. деревьев; правда, во время уборки урожая соседи помогают друг другу. Жизнь этих людей представлялась мне легкой и приятной: вся работа проходит в тени и занимает всего несколько недель в году. Только неисправимой беззаботностью и праздностью можно объяснить, что здешние люди не окружили себя всеми роскошными произведениями тропиков. Они могли бы развести вокруг своих домов сады из самых лучших плодовых деревьев, выращивать кукурузу, завести коров и свиней, как то наверняка сделали бы разумные поселенцы из Европы, вместо того чтобы праздно полагаться на один только урожай маленьких плантаций и довольствоваться постным столом из рыбы и фариньи. Что касается, обработки какао, то они не придумали никакого способа хорошо отделять семена от мякоти или как-нибудь систематически сушить их, поэтому, хотя естественный продукт хорошего качества, он покрывается плесенью еще до того, как попадает на торговые склады, и цена его едва достигает половины того, что стоит какао из других частей тропической Америки. Амазонский край — родина основного вида шоколадного дерева — Theobroma cacao; дерево это растет в изобилии в лесах верховьев реки. Культивируемая форма, по-видимому, нестойка; тем не менее деревьям уделяют мало внимания, а то и вовсе не уделяют, и даже прополку проводят очень плохо. Плантации обыкновенно, довольно стары и разведены на низменной почве около реки, а потому их затопляет, когда река поднимается на несколько дюймов выше своего среднего уровня. Здесь сколько угодно возвышенной земли, вполне пригодной для какаового дерева, но она не расчищена, и недостаток рабочей силы и инициативы мешает устройству новых плантаций.
20-го мы миновали последние дома в Обидусском округе, и речной пейзаж вновь принял свой обычный дикий и заброшенный вид, который лишь в малой степени скрашивал разбросанные там и сям человеческие жилища. Вскоре мы вошли в колею размеренной жизни на борту нашего маленького ковчега. По ночам Пена не плыл; действительно, наш небольшой экипаж, утомленный дневными трудами, нуждался в отдыхе, да и ветер ночью дул редко. Мы обыкновенно привязывали лодку к дереву, выпустив изрядное количество каната, чтобы ночевать поодаль от берегов с их москитами, которые хотя и кишели в лесу, но в это время года редко летали над рекой на большом расстоянии от берега. Сильное течение в 30-40 ярдах от берега ставило куберту против волн и удерживало нас на середине реки. Мы все спали на открытом воздухе, так как по вечерам в каютах стояла гнетущая жара. Пена, сеньора Катита и я подвешивали свои гамаки треугольником между грот-мачтой и двумя крепкими столбами, установленными на приподнятой палубе. Кроме обычной нашей одежды, достаточно было укрываться одной только простыней, потому что понижение температуры ночью на Амазонке никогда не бывает столь значительным, чтобы воспринимать его иначе, нежели как чудесную прохладу, сменившую изнурительный послеполуденный зной. Вставали мы обычно в час, когда первый луч зари проглядывал над длинной темной полосой леса. Наше платье и гамаки бывали тогда насквозь пропитаны росой, но это не воспринималось как неудобство. Индеец Мануэл, чтобы стряхнуть с себя сон, обыкновенно нырял в реку с носа судна. Купаться ранним утром — привычка всех индейцев и индианок; иногда они купаются, чтобы согреться; температура воды нередко значительно выше, чем воздуха. Мы с Пеной оставались в гамаках, пока Катита готовила неизменную чашку крепкого кофе; она делала это с поразительной быстротой, раскуривая свою первую утреннюю трубку. Щедрые хозяева речных судов дают по чашке кофе, подслащенного черной патокой, или по порции кашасы каждому матросу команды; Пена давал кофе. Покончив с кофе, принимались за дневной труд. В этот ранний час редко дул ветер, и, если у берега вода была спокойна, матросы гребли, в противном же случае продвигаться вперед можно было только прибегнув к эспии. В некоторых местах сильные течения проходили у самых берегов, особенно там, где берега отступали, образуя длинные бухты, или энсеады, как их называют, и тогда мы очень слабо продвигались вперед. В таких местах берега состоят из рыхлой земли, на богатом рассыпчатом растительном перегное растет пышный лес, и течения почти ежедневно уносят большие участки его, так что река на несколько ярдов от берега загромождена упавшими деревьями, ветви которых колышутся в волнах. Когда встречались выступающие мысы, нашей слабой команде было не по силам вытянуть куберту на веслах против вихрящихся потоков вокруг этих мысов; в таких случаях нам приходилось переходить к другому берегу реки, нередко плывя милю-другую вниз по течению. По мере того как наступал день, обыкновенно поднимался легкий ветерок, и тогда мы сносили гамаки вниз, поднимали все паруса и весело неслись дальше. Пена по большей части предпочитал стряпать обед на берегу, где ветер дул слабее или его вовсе не было. Около полудня в эти безветренные дни мы высматривали какой-нибудь тенистый уголок в лесу, где было бы достаточно свободного места, чтобы развести костер. Я тогда мог часок поохотиться в соседней чаще и неизменно бывал вознагражден, открывая какие-нибудь новые виды животных. Впрочем, в продолжение большей части нашего путешествия мы останавливались около дома какого-нибудь поселенца и разводили огонь в гавани. Перед самым обедом мы по установившейся привычке купались в реке, а затем в соответствии с обычаем, принятым повсюду на Амазонке, где он уместен, по-видимому, в связи с легким рыбным столом, выпивали по половине чайной чашки чистой кашасы — abre, т. е. «отверстие», как называют это здесь, и принимались за обед из вареной пираруку, бобов и бекона. Раз или два в неделю мы ели курицу с рисом; на ужин, после захода солнца, часто бывала свежая рыба, пойманная нашими матросами вечером. По утрам было прохладно и приятно, пока не близился полдень, но после полудня жара становилась почти невыносимой, особенно в резко изменчивую, бурную погоду, которая тут преобладала. Тогда мы забирались в тень парусов или спускались к нашим гамакам в каюту, предпочитая задыхаться, нежели страдать на палубе от изнурительного солнечного зноя. Мы прерывали путешествие обыкновенно около 9 часов, выбрав безопасное место, где ставили судно на ночь. Прохладные вечерние часы были восхитительны; стаи свистящих уток (Anasaututnnalts), попугаев и испускающих хриплые вопли ара пролетали одна пара за другой на отдых с мест, где добывали свой корм, между тем как пылающее солнце быстро опускалось за горизонт. Тут начиналась кратковременная вечерняя хоровая песнь животных: главными исполнителями были обезьяны -ревуны; их страшный, неестественный рев усугублял то ощущение заброшенности, которое охватывало нас, когда тьма сгущалась вокруг. Вскоре появлялись светляки самых разнообразных видов; они летали кругом среди деревьев. С наступлением ночи в лесу все умолкало, лишь изредка вскрикнет древесная лягушка да застрекочут монотонно лесные сверчки и кузнечики.
За 20-е и два следующих дня мы продвинулись вперед очень мало, так как ветер был неустойчив. Сухой сезон в этом году был очень короткий; обыкновенно он продолжается в этой части Амазонки с июля до января, с коротким промежутком в ноябре, когда идут ливни. Река должна была опуститься футов на 30-35 ниже своего верхнего уровня, но в этом году вода упала всего футов на 25, и ноябрьским дождям не видно было конца. Чем суше погода, тем сильнее дует восточный ветер; теперь ветра с востока не было вовсе или же он дул слабо в продолжение всего лишь нескольких часов после полудня. До сих пор я видел великую реку только в сиянии солнца; теперь мне предстояло быть свидетелем того, как ведет себя река в бурю.
