Ожерелья Джехангира - Сигунов Петр Николаевич (читаем книги онлайн TXT) 📗
Тайменей в Горбиачине, к сожалению, не оказалось, и мне пришлось вместо тувинских кобыл подгонять спиннингом северных оленей — очень упрямых, пугливых и глупых животных.
Тринадцатого июля наш непомерно длинный аргиш (караван из оленей) перекочевал к большому безымянному водопаду на Горбиачине. Поставив палатки, все торопливо залезли под марлевые противокомариные пологи и в ожидании, когда повар сварит на костре гречневую кашу, занялись нудной картежной игрой — преферансом. А я, плотнее нахлобучив на лицо накомарник, схватил спиннинг и побежал к безымянному водопаду. Поднялся на вершину черной долеритовой скалы. Отполированная весенними льдинами, она блестела, как стекло.
От черной скалы, прямо поперек реки, ступенчатой лестницей тянулся крутой обрывистый уступ. Выше уступа река была бесцветная и прозрачная. Белоснежной лавиной рушилась она вниз, в котел, кружилась, бурлила, металась и, вырвавшись из котла, мчалась уже иной — изумрудно-зеленой. А дальше, где спускались к воде карликовые кустистые березы и чахлые полярные лиственницы, утомленная, обессиленная, она лениво расплывалась голубоватым разливом.
Я пристегнул к леске тяжелую блесну и забросил ее в самую пучину, где река брызгалась пеной. Течение мгновенно, словно щепку, подхватило блесну, жилка натянулась.
Да разве может в таком кипящем хаосе водиться рыба? Но не успела блесна скрыться под воду, как из бурной глубины сверкающей ракетой вылетел таймень, полоснул серебристую пену оранжевым хвостом и снова нырнул в глубину. Я почувствовал тяжесть засевшей рыбы. Жилка взволнованно трепетала, отзываясь на ритмичные упористые движения тайменя. Сладкая истома сковала мое тело. Наконец-то она, долгожданная добыча! Ведь там, в Саянских горах на Сыстыг-Хеме, я даже не успел почувствовать, что такое борьба с великаном сибирских рек. Ошалев от азарта, я вытащил его так неожиданно, так быстро и для себя и для тайменя, что он потом долго прыгал на берегу, словно разъяренная кобра, не даваясь нам в руки. Но теперь, теперь-то я испытаю всю прелесть поединка.
… — Спокойней, рыболов, спокойней! — шептал сам себе.
Когда блесна вышла из пены в тихую заводь, я не увидел на крючке никакой рыбы — это был просто обманный эффект бешено вертевшегося «Байкала»
«Ну что ж! Спокойней, рыболов, спокойней!»
Снова закинул блесну в пенистую пучину. И сразу же почувствовал слабые толчки, как будто кто-то играючи баловался блесной. Но жилка не натянулась, как прежде, а провисла и пошла против течения, кто-то упрямо поволок ее к обрывистому уступу — наперекор ревущей стихии. Я быстро начал крутить катушку, и таймень с крючком в пасти послушно, без малейшего сопротивления подплыл к берегу. Он лежал под скалой, лениво помахивая хвостом, словно привыкшая к цепи подхалимная дворняжка. Я с волнением смотрел на его бурую широкую спину, раздумывая, как вытащить такого гиганта — рыбацкий багорик остался в лагере…
Я намотал жилку на руку и резким рывком приподнял рыбину из воды. На какой-то миг она оторопела и вдруг круто изогнулась. На тройнике остался маленький белый кусочек от губы, а на ладони глубокие красные кольца, выдавленные жилкой.
Бросил блесну снова. Таймень жадно схватил ее и неожиданно ринулся вниз к тихому голубоватому разливу с такой скоростью, что катушка, поставленная на тугой, стальной тормоз, затрещала, как испуганная сорока. Из всех сил я тянул тайменя к себе, а он не слушался. Похоже было, что я играл с подводным великаном в «перетяжки». Но силы были неравны… Раздался щелчок, похожий на выстрел из мелкокалиберной винтовки. Мимо лица с рокотом промелькнуло свинцовое грузило и шлепнулось далеко за спиной. Блесна же осталась у победителя.
Я призадумался. Значит, нельзя играть с тайменями в «перетяжки». Игрушки плохие, если лопается даже польская миллиметровая жилка, которую никто из геологов не в силах был перервать.
— Спокойней, рыболов, спокойней! — повторял я. И все-таки не смог сделать спокойного заброса. Жилка соскочила с катушки. Получилась бородища погуще африканских джунглей. Пришлось сесть на скалу и, чертыхаясь, распутывать злополучные петли, узлы, витки. А тем временем блесну опять заглотал таймень.
«Пусть плавает. Вот расправлюсь с бородой и вытащу»— решил я. Когда «парик» наконец был распутан, я попытался подвести лосося к берегу, а он, шельмец, залег между валунами и никак не хотел реагировать на мои действия. Жилка накрепко захлестнулась вокруг подводных камней — мертвый зацеп.
Итак, новое открытие: в прятки да в «ожидалки» тоже нельзя играть с тайменями. Нужна иная, более гибкая тактика — не слишком наступательная, но и не очень робкая.
Таймени почему-то перестали брать блесну. Белый тусклый диск полярного солнца склонился над водопадом и повис неподвижно, точно Земля остановилась. Пена наполнилась белыми лучами, в каждом пузырьке плавало свое солнце. Никелированная блесна словно растворялась в этом серебристом сиянии.
Прицепил желтую латунную блесну — она ярким золотом заиграла в солнечном потоке. И таймень сразу же ее заметил, толкнул мягко и неуверенно. Я наматывал леску осторожно. Казалось, не рыба, а тяжелое затонувшее бревно волоклось под водой.
Никаких движений, никаких признаков жизни! И вдруг стремительный скачок в сторону, удилище задрожало, катушка пронзительно завизжала: «Ах, сорвется, ах, сорвется!» Утащив с собой больше половины лески, таймень всплыл далеко от водопада — в тихом голубом разливе.
Позиция на крутой скале была явно невыгодная, катушка почти опустела. Если он сделает еще один такой рывок — прощаете блесны! Здесь даже иголкой приходится дорожить. Но иголку еще можно найти у какого-нибудь запасливого геолога, а блесен и крепких занозистых якорей ни за какие деньги не достанешь.
Зажав в одной руке спиннинг, цепляясь за шероховатости и выступы камней, я начал карабкаться к разливу, где скала покато уходила под воду, — там легче было одолеть рыбу. Пробираюсь медленно и осторожно, чтобы не сорваться в реку со скользких отполированных глыб и не упустить добычу. Катушка поставлена на тормоз, жилка по-прежнему угрожающе натянута, словно тетива лука.
Таймень колышется на волнах, царственно распластав плавники и выставив наружу красный край хвоста. Он утомился, он отдыхает, пытается лечь на дно, запрятаться под камни, но я не пускаю — тяну к себе. Таймень упирается, никак не удается стронуть его с места. Я все время чувствую, как он сердито мотает головой, дергает за леску. Пугаясь темной стены берега, он отплывает на середину реки.
Вот наконец и пологая площадка, заросшая кустами карликовой березы. Подвожу тайменя к берегу, идет послушно. Вот он уже совсем близко, вот уже ясно видна зубастая оскаленная пасть.
Сердце так и стучит: «С пуд! С пуд! С пуд!» А может, и на все два. Заметив человека, таймень резко шарахнулся в сторону, нырнул и, выскочив на поверхность, заскользил, едва касаясь брюхом гребней волн. С такой скоростью, наверное, мчатся касатки, преследующие акул.
Мчится великан! Багряные плавники раскинулись, как у морской летучей рыбы. Он ворвался под пенистый водопад и, разбивая огненным хвостом белые пузыристые хлопья, завертелся шальным волчком. И вдруг запрыгал свечами — высоко, упруго, круто.
Я сорвал с лица черный душный накомарник. Тысячи кровососов облепили щеки, лоб, шею, полезли в глаза, в нос. Но я не чувствовал боли.
Факелом мелькал оранжевый хвост, на могучем упругом теле радугой переливались солнечные блики, и водопадные брызги, смешиваясь с брызгами, летящими от тайменя, горели разноцветными искорками. Катушка восторженно рокотала, леска гудела веселым басом, и сердце мое колотилось от счастья: «Спуд! С пуд!»
Когда таймень перестал плясать, удалось подвести его к берегу. Он устало хлопал жаберными крышками, завидев меня, встрепенулся и опять запрыгал буйными высокими свечами. Тогда я с головой накрылся плащом, сел поближе к уступу. Таймень уставился на меня выпуклыми бесчувственными глазами. Я не шевелюсь, и таймень лежит спокойно — неподвижная фигура человека похожа на глыбу скалы.
