Песни чёрного дрозда - Пальман Вячеслав Иванович (читать книги без сокращений txt) 📗
Так вот он, Хоба-второй, продолжение рода! Это настоящий дикарь, которого не так просто приручить, тем более после всего случившегося на его глазах и в присутствии Рыжебокой.
И все же… Не уходят они от места гибели своего вожака. Видимо, ещё долго пробудут здесь, а может быть, останутся на зиму, и тогда представится возможность что-нибудь придумать для восстановления доверия к человеку.
Как все осложнилось!
Александр сделал на карте пометку. Он ещё придёт в эти места.
Оставив оленей, Молчанов перебрался через небольшой водораздел, спустился в долину другой реки; тут Архыз оживился и забеспокоился. Молчанов увидел пятипалые следы, но то были старые следы, вероятно, недельной давности. Лобик…
Насчёт срока давности Архыз имел своё мнение: он усиленно рыскал по густым кустам, и Молчанов с трудом успевал за ним. Совсем неожиданно они наткнулись на след гусеничного трактора и саней. В черте заповедника?!
Александр хотел было сразу пойти по следу, который спускался в долину, чтобы проверить, откуда трактор и зачем приходил в эту глухомань. Но Архыз исчез, долго не отзывался, а когда появился, то с находкой: в зубах у него моталась серая тряпка.
— Что такое? — Молчанов осторожно взял находку, брезгливо развернул. Кусок брезента. А у кармана большая чёрная пуговица, которую он сам когда-то пришил, чтобы пристёгивать клапан, если в карман положена интересная гусеница, бабочка или живой полчок. Остатки его плаща? Того самого, который таинственным образом украден из сеней лесникова дома? Вот так находка! В самом глухом месте, вдали от Семеновского кордона. Странно…
— А ну, Архыз, веди, показывай, — приказал он и через пять минут в кустах увидел целую кучу таких тряпок. Вот он, плащ, вот она, куртка! Вернее, куски одежды, порванной сильной, когтистой лапой. Человеку такое занятие непосильно, да и кому нужно — сидеть и рвать толстый брезент! Очевидно, это сделано медведем. Старые следы вокруг принадлежали Лобику — у кого же ещё такая громадная лапа! Но Лобик не может рвать одежду Молчанова; он знает эту одежду и её запах, только безумие способно толкнуть Одноухого на подобный шаг…
Новая загадка, которую нужно отгадать.
И ещё этот странный трактор. Вот сюда он подтащил сани, здесь разворачивался, сдавал назад. Полозья ткнулись в откос, камни и глина осыпались. Ничего не срублено, вокруг ничего не взято в лесу. Игрушки играли? С этого места сани повезли назад, к речке. Совершенно непонятные выкрутасы. Пьяные, что ли?
Архыз вынюхивал каждый метр земли. Дважды останавливаясь у сваленной бурей осины, он тихо рычал, и шерсть на его спине приподнималась. Кто из ненавистных ему сидел на этой колоде? Вот и окурок в траве. По окурку ничего не восстановишь.
— Идём, — сказал Молчанов собаке, и они двинулись следом за трактором в сторону южной границы заповедника.
След привёл к старой дороге на усадьбу чайного совхоза. Через час или полтора Молчанов стоял во дворе механических мастерских этого совхоза и оглядывался вокруг с видом комиссара Мегрэ, выследившего преступника. В углу двора сиротливо стояли сани. Те самые.
Подошёл механик.
— Вот на этих санях, — сказал Молчанов, — кто-то таскался в заповедник.
— Было такое дело! — Механик улыбнулся. — Медведя ловить ездили. А кто приказал — не скажу. По-моему, ваши тут были, с директором договаривались.
— Поймали медведя?
— А как же!
— Вы сами видели?
— Вот как вас вижу. На санях клетка, значит, железная, а в ней здоровущий медведь. Весь совхоз сбежался смотреть.
— Куда увезли его? — Сердце Молчанова готово было выскочить, так волновался он. Ведь речь шла о Лобике! Теперь он не сомневался, что Лобик в беде.
— Припоминаю, разговор шёл об отдельном лесничестве. Ну, где самшитовая роща. Там, значит, решили зоопарк открыть. Кран пригнали, клетку перегрузили и быстренько уехали. В лёжку лежал тот медведь. И не поднялся, не глянул.
— Кто-нибудь сопровождал его?
— Лесники были, я их не знаю.
Попутная машина нашлась не сразу, но нашлась. Молчанов подсадил в кузов Архыза, запрыгнул сам и поехал в сторону города-курорта. Чтобы избежать неприятностей с Архызом в автобусе, он сунул шофёру трояк и упросил довезти прямо до отдельного лесничества.
Уже вечерело, когда он выпрыгнул из кузова полуторки, чуть-чуть не доехав до конторы лесничества. Постоял на дороге, размышляя — зайти ему в контору или нет. Не зашёл, а, покрепче намотав на руку поводок, двинулся по узенькому асфальту в гору, откуда группами шли последние экскурсанты, оживлённо делившиеся впечатлениями от всего только что увиденного.
Калитку в тисо-самшитовую рощу закрывали около семи.
Не доходя до неё, Молчанов свернул правее, обошёл низом домик музея и обслуги, продрался сквозь густой ежевичник и очутился на берегу реки, куда примыкала роща. Здесь они посидели с Архызом, дождались полной темноты и только тогда поднялись по опустевшим дорожкам к главному входу в парк, где стояла железная клетка с медведем.
Электрическая лампочка на столбе жёлто и тускло освещала будку контролёра у входа и клетку. Служанка поставила медведю ведро с вечерней едой, заперла дверку и ушла. Никого во всей роще.
Молчанов приблизился. Тёмная туша медведя лежала головой к лесу, как раз откуда он шёл. Архыз вильнул хвостом. Александр вгляделся: одно ухо зверя сторожко следило за новыми пришельцами. Сомнения исчезли. Это Лобик. Виноватая улыбка раздвинула губы Молчанова. Что же ты, Одноухий, не двинешься, не проявишь себя? Или не рад, что мы пришли к тебе, друг?..
— Лобик, — тихо произнёс он. — Ты ли это? Не узнаешь? Смотри, и Архыз со мной, вот он, Архыз, видишь? Встань, подойди к нам. Ну, поднимись же, мы пришли помочь тебе…
В тусклом свете блеснули глаза медведя. Что выражали они — сказать невозможно.
Молчанов ждал. Прошла минута-другая.
Большой, грузный зверь приподнялся, отвёл глаза, так и не взглянув на Человека с собакой, повернулся и лёг мордой к дороге, где днём толпились ненавистные ему люди.
Движение это не нуждалось в оценке. Не хочу видеть!
Александр Егорович тяжело вздохнул. Не ожидал. Он сел на землю около клетки и закрыл лицо ладонями. Что можно сделать с живым существом!..
«Тоскуй не тоскуй, а есть-то надо…»
В словах женщины, которая кормила медведя в клетке, была несложная жизненная истина, проверенная многими поколениями.
Первые два дня Лобик ничего не ел и не испытывал желания есть, хотя в углу клетки все время стояло ведёрко с похлёбкой, а на полу, часто возле самого носа, лежали куски хлеба, пряники, конфеты. Это старались сердобольные посетители самшитовой рощи. И каждый раз удивлялись, почему медведь не подбирает. Другие так сами клянчат. Видно, больной, вот и не ест. Поправится, тогда — с удовольствием.
Лобик на самом деле был нездоров. Его болезнь врачи могли бы отнести к разряду душевных. Все у него было в норме, только жить не хотелось. И это была самая тяжёлая болезнь. Жить не хотелось…
Отделённый от леса, от свободы железными прутьями, постоянно окружённый любопытными туристами, пленник всецело ушёл в себя. Не только решётка, но и воздвигнутая им самим глухая стена безразличия, равнодушия, тоски отделила его от остального мира. Вскоре он забыл детали пленения, лица лесников, так коварно заманивших его в клетку, но все случившееся постоянно связывалось в сознании с запахом Человека и собаки, предавших его.
Ушла свобода, а с ней ушла и жизнь. На что она?
Рухнуло доверие, с таким трудом выросшее за этот год.
Ничего не осталось.
Лобик не ел и не вставал. Лишь когда ночь спускалась на рощу и горы, когда смолкал гул близкого города и пустели дорожки в самой роще, он позволял себе встать на ослабевшие лапы и начинал осторожно ходить вдоль четырех стенок своей тюрьмы. Он в сотый раз исследовал каждый уголок клетки, трогал один за другим прутья, ковырял пол. Становился на задние лапы и проверял прочность потолочной решётки. Вдруг что-нибудь ослабело за день, порвалось, согнулось, исчезло?..
