Четырехкрылые корсары - Халифман Иосиф Аронович (читать бесплатно полные книги .TXT) 📗
Так я получил представление о том, что можно включать в понятие «строительный инстинкт» общественных ос.
Но рассказ об открытии отвлек меня от последовательного изложения записей. В них запротоколирован дальнейший ход строительных работ после того, как на фундаменте появились стебельки ножки. Доставляя один за другим круглые комочки пульпы, осы вклеивали их в вершину сооружения.
Странно — не правда ли? — называть вершиной точку, растущую книзу.
Осы средними и задними ножками крепко держатся за вершину, передняя же пара и жвалы обрабатывают принесенный шарик. Небольшие, 15х5 миллиметров, шарики наращиваются словно в беспорядке. В конечном счете, однако, конусы постепенно опускались от плоских оснований, накрепко приклеенных в гнезде № 1 — к нижней поверхности стенной полки, а в гнезде № 2— на балке под брезентовым верхом.
На конце стебелька обоих сооружений оса чуть не пополам переламывалась в месте соединения груди с брюшком: голова, грудь и первая пара ножек находятся по одну сторону, брюшко и следующие две пары ножек — по другую сторону конуса. Действуя жвалами и первой парой ножек, строительница, вращаясь вокруг вершины конуса, как на оси, продолжает наращивать будущее гнездо.
Когда в № 1 наметились округлые поначалу контуры открытых книзу мисочек, выше их на расстоянии, равном высоте тела осы, появилось тонюсенькое плоское горизонтальное колечко. По мере того как вырастали внизу стенки ячей и росло их число на ножке, росло также и колечко, превращаясь в начало первого слоя оболочки, окружающей и покрывающей сот. Вскоре ножка с ячейками полностью скрылась под оболочкой. В конце концов только в самом низу оболочки против ножки осталось небольшое отверстие — леток. Но еще до этого над первым слоем оболочки начали расти второй, третий…
А происходило это так: первый был готов едва ли не на треть, когда оса закончила надстройку стенок первых двух ячей и заложила основания третьей и четвертой.
Затем строительница вновь вернулась к листку оболочки, удлинила его и опять занялась ячеями. Так оно и продолжалось, пока над первым слоем оболочки, несколько выше по стебельку, не появилось плоское колечко — начаток второго листка.
Напомню: плоское колечко, с которого начинался первый слой оболочки, оттягивалось над донцами ячей на высоте полного роста осы. Расстояние между следующими листками оболочки вдвое меньше. Почему? Потому что оса тремя ножками одной стороны тела, скажем правой, держится за новое колечко снизу, изнутри, другими тремя — левыми — сверху, извне, снова сама для себя оказываясь измерительным прибором.
Дальше работа на какое-то время превращается словно в упражнение из трех номеров: ось с ячеями — первый листок — второй листок; ось с ячеями — первый листок — второй листок… А когда края первого слоя оболочки сблизились, оставив внизу незастраиваемый леток, распорядок работы изменился. Трехзвенность сохранилась, но содержание сместилось: ось с ячеями — удлинение второго листка — закладка третьего: ось с ячеями — удлинение второго листка — закладка третьего…
Так все и продолжалось, пока второй листок не дотянулся внизу до летка…
Крупное гнездо лесной осы сильвестрис. Вот о таких гнездах, замеченных в лесу, и рассказал Микола пасечникам
Этот лаз — проход внутрь окруженного оболочкой гнезда — достаточно широк дли двустороннего движения: здесь свободно могли разминуться и улетающая и возвращающаяся осы. Между тем в обоих гнездах жили все еще по одной только осе-основательнице. Так снова в плане сооружения проявились будто предусмотрительность, предвидение, учет перспективы возможного развития.
Оба гнезда стали бумажным подобием махоньких капустных кочанов, сантиметра по 4 в диаметре и почти полых, с сотиком из нескольких ячеек вместо кочерыжки.
Конечно, никакого оборудовании для наблюдения в вагончике не было. Я располагал только исправными часами, а времени у меня было не занимать. В каждой записи помечены поэтому час и минута начала и конца каждого события. Закладка оснований всех трех гнезд продолжалась примерно по три часа, оттягивание ножки от 90 до 120 минут, сооружение первой и второй ячеи — минут по 60 (это уже только в двух сохранившихся гнездах).
Оса прилетает, неся в передних ножках прижатый к телу комочек строительной массы, опускается на кровлю сота, словно отдыхает, зачем пробирается на передний край строительных работ и, разжевав доставленный шарик в темную полоску, примащивает ее к концу листа. Опираясь о него третьей парой ножек, она передними ножками и жвалами обрабатывает материал.
Наконец, словно насытившись жеванием пульпы, оставляет лист и убегает на сот, на ячеи, где уже вывелись из отложенных яиц первые личинки. Что делает там оса, теперь не рассмотреть. Но продолжительность пребывания ее в гнезде возросла.
Когда оболочки полностью скрыли под собой соты, хронометрирование рабочего дня осы пришлось вести упрощенно: «оса внутри гнезда», «оса вне гнезда» (вне гнезда — значило «в полете», когда оса вовсе отсутствует или на «стройке верхнего слоя оболочки», где ее можно наблюдать).
Тут быстро обнаружилась разница в поведении ос № 1 и № 2. Первая несравненно больше времени проводила в полетах, вторая — внутри гнезда. Зато вторая меньше времени тратила на сооружение оболочек. Когда впоследствии оба гнезда были сняты и рассмотрены, на первом оказалось вдвое больше листков. Строительная площадка гнезда № 1 находилась на более освещенном месте, и здесь, видимо, требовалось укрытие поплотнее.
Впрочем, обе осы внутри гнезда и на его оболочке проводили куда больше времени, чем в полетах. Этому нельзя было не удивиться: мы так привыкли видеть ос в полете, рыщущими в поисках корма или бьющимися о стекло, что итоги хронометрирования показались неожиданными: с учетом ночных часов (а летом ночи коротки) оса бывает дома вдвое дольше, чем в полетах.
Много данных хранит наивный этот дневник: нашлось в нем место, например, и для справок о том, как пользовались осы левым и правым окнами при вылетах и возвращении, в разные часы лётного дня…
Записи в дневнике были даже не стенограммой, а, скорее, стенографическим шифром из коротких значков и помет. Хорошо, что я давно уже разобрал их сам, иначе тетрадь могла бы и не ожить.
А вот зарисовки, сделанные карандашом и обведенные плохонькими чернилами, выцвели почти начисто… Вспоминаешь историю некоторых пометок и невольно завидуешь наблюдателям, утверждающим, что они, сидя на походном стульчике перед гнездом с машинкой на коленях, выстукивают записи, так сказать, с натуры.
Какая удивительная сноровка!
Насекомые действуют подчас с лихорадочной быстротой. Если пытаться вести учет времени, успеваешь делать только одно- или двухбуквенные значки, каждый из которых означает целую процедуру: для расшифровки же их требуются многострочные разъяснения. Не случайно — замечу сейчас — появились в записях Вагнера и Малышева буквенные коды, похожие на алгебраические знаки.
На одиннадцатый день оса № 1 не вернулась из очередного полета, и жизнь гнезда замерла. Личинки погибли. Гнездо № 2, однако, продолжало жить и расти. Основательница не прекращала трудов.
Но не повезло и ей.
К вечеру восемнадцатого дня жизни гнезда № 2 собралась гроза. Леша вернулся с пасеки раньше обычного и недалеко от вагончика возился в палатке, громыхал пустыми коробами ульев, потом рубил гнилушки. Мне все было хорошо слышно.
Не слышал я только жужжания осы № 2, которая где-то задержалась. В ячеях ее гнезда личинкам уже подходило время окукливаться. Конечно, они не застынут, если останутся одни, даже если ночь будет прохладная, но все же лучше мамаше быть в такую пору при детях.
Они появились в вагончике почти одновременно: уставший после долгого дня Леша — он пошел в дверь, и оса № 2 — она влетела в окно. Видно, и она устала. Влетела в окошечко, пронеслась к летку гнезда под потолком, но, похоже, не рассчитав, промахнулась, ударилась о холщовый верх, как не раз уже бывало, рухнула на пол.
