Час двуликого - Чебалин Евгений Васильевич (чтение книг .txt) 📗
Стискивал губы Омар-хаджи, врезал чернилами в бумагу от сердца идущие бешеные слова.
— Вот и ладненько. А теперь, для надежности, подпись вашу. Не там — под каждым словом подпишитесь, не скупитесь на росписи... и число под ними... под каждым словом. Вот так. Теперь не откажетесь. Благодарю. Можете отдыхать.
Митцинского увели. Быков, сгорбившись, долго смотрел на бумагу. Взял фотографию Митцинского, приложил к бумаге, очертил квадрат и вырезал его ножницами. В квадрате осталось одно слово: «Жду». Внизу стояла подпись Омара-хаджи, число, месяц.
Быков уголком подклеил квадрат с обратной стороны фотографии, полюбовался на изделие своих рук. Позвал телеграфиста, сказал:
— Записывайте. — Стал медленно диктовать:
ГрозЧК задержан эмигрант Омар Митцинский. В связи с изменившейся ситуацией во изменение предыдущей операции прошу выслать в наш адрес следующую почтотелеграмму:
«Фильтрационной комиссией БатумЧК задержан реэмигрант Омар Митцинский с вашей визой. Причина задержания — отсутствие анкеты-поручительства от ближайших родственников. В Чечне проживает брат Омара Осман Митцинский. Просим срочно выслать заполненную им анкету-поручительство. Образец прилагаем. В случае незаполнения анкеты реэмигрант изолируется нами в лагерь до особого распоряжения».
Тов. Гогия, вторую телеграмму пошлите от имени самого Омара. Ее содержание: «Осман, ради аллаха поторопи заполнение анкеты. Шлю фотографию. Жду. Омар».
30
Гваридзе постучал в дверь, сказал подошедшему караульному:
— Я прошу отвести меня к Быкову. То, что необходимо сказать ему, не терпит отлагательства до утра. Только, пожалуйста, тише... Ребенок только что заснул.
Караульный доложил Быкову:
— Товарищ Быков, Гваридзе требует принять его. Говорит, имеет что-то важное сказать.
Гваридзе ввели. Быков поднял голову, отметил: постарел инспектор, залегла на лбу горькая складка.
— Я слушаю, Георгий Давыдович.
— Я не способен жить в таком состоянии больше ни минуты. Даже червь, когда его раздавят, извивается в конвульсиях, а я человек! И я хочу жить! И не просто дотянуть дни свои... мы с женой ночи напролет читаем письма крестьян и говорим о них... Омерзительно — волочиться по жизни никому не нужным...
— Успокойтесь, Георгий Давыдович, — сказал Быков.
— Мне трудно говорить... одним словом, могу ли я еще быть полезен? Не комитету... они меня распяли... могу ли я принести пользу Грузии, той Грузии, чьи письма вы мне дали?
— Можете, — сказал Быков. — Я жду вас второй день. Поверите, сны про вас вижу, Георгий Давыдович, вот до чего дошел. Домой к ночи идти боялся, а вдруг вы явитесь с этими словами. Ну вот. Это хорошо, что вы здесь. Времени у нас совсем не осталось. Самая неотложная ваша помощь будет в том, если вы продолжите голодовку, конечно в разумных пределах. Ну еще хотя бы денька два потерпите. Можно?
— Я попробую, — ошеломленно согласился Гваридзе.
— Вот за это спасибо. Уж постарайтесь, сделайте одолжение, — сказал Быков, прикрыл глаза. — Тем более что голодовка вам даже на пользу. Как бы это сказать... инфантильность ваша пропала начисто. Между прочим, опасная штука инфантильность в наши годы. Вы что-то хотели сказать?
— Шестого октября, то есть в день моего отъезда, на границе Грузии и Чечни, близ селения Зеури, в заброшенной каменоломне должны были зарыть партию оружия для Митцинского — это на случай благоприятного впечатления о его организации. Меня тревожит одно: поскольку мой провал был запланирован, вероятно, сведения о тайнике ложные. Тем не менее я счел своим долгом сообщить о нем.
— Вы правы, Георгий Давыдович, — пронзительно смотрел на Гваридзе Быков, — абсолютно правы. Сведения о тайнике дали вам ложные. Вам, но не вашему дублеру. Ишхнели, будучи арестованным, сообщил о настоящем местонахождении тайника, и мы приняли меры. Оружие переправлено в другое место. За откровенность — спасибо, откровенность двух сторон в переговорах — залог их успеха. Как супруга, малыш?
— Благодарю, вполне сносно.
— Может, есть смысл перевести их в Грузию, в селение, где они жили до вашего ареста?
— Я спрашивал жену об этом. Не хочет. У нее неотразимый довод... — Гваридзе болезненно усмехнулся, отчего складками собралась обвисшая кожа на щеках.
— Какой?
— Где она еще услышит русские романсы в тюремном исполнении.
— Ясно. Я, кроме романсов, и арии оперные могу. Вот мы с вами по оврагам да буеракам сейчас помотаемся, а там, глядишь, и до оперы дело дойдет. Вы как насчет того, чтобы по лесу верхом прогуляться, свежим воздухом подышать?
— Можно узнать, зачем?
— Можно. Просьба у нас к вам, Георгий Давыдович, дело свое продолжить, с каким сюда шли. Вы же к Митцинскому шли с инспекцией? Вот и пойдете. И инспекцию сотворите, и отзывы сочините — все как положено. Загвоздка в том, Георгий Давыдович, что никто, кроме вас, этого дела не осилит, не по зубам оно никому, а польза от него... я даже сказать не могу, какая неоценимая польза для Грузии просматривается. Детали мы потом уточним. А сейчас идите переоденьтесь. Там для вас одежда приготовлена.
Гваридзе пристально смотрел на Быкова. Спросил, судорожно дернув кадыком на худой шее:
— Вы... что же, были уверены, что я соглашусь?
— Был, Георгий Давыдович, — вздохнул Быков. — Одежда вам, пожалуй, велика будет. Однако вернемся — подгоним.
Они вернулись к вечеру. Гваридзе, порозовевший, пьяный от слабости и лесного духа, невесомо опустился в кресло, грея в ладонях горячую кружку с чаем. Рядом на столе лежали два сухаря с маслом.
Быков зажег на столе лампу. Расхаживая по кабинету, стал говорить:
— Итак, вы неделю блуждали по лесу, в оврагах прятались, заметали следы после побега. В аулы не заходили, опасаясь любопытных глаз. Ваша пища — кизил, мушмула, терен, груши. Общую картину ущелий приметили хорошо? Или мы слишком уж галопом по Европам?
— Беглецу, у кого от страха глаза велики, не до географии. Запомнил в общих чертах.
— Резонно. Поехали дальше. Ваше поведение с Митцинским: резкое, озлобленное, на грани истерики. В самом деле, какого черта, вы натерпелись, наголодались, измордованы страхом, во многом вините Митцинского — почему не подстраховал Челокаева, который встречал и провалил встречу. Но тут важно не переиграть, вся истерика должна рассосаться после пищи, ванны, сна. Главное для вас — конечный результат. А он налицо — вы у цели, живы, приступаете к задаче, ради которой явились, то есть сотворить инспекцию. Мы пойдем на потерю оружия, о котором сообщил Ишхнели, оно доставлено в Чечню, зарыто в заброшенной родовой башне. Мы проезжали мимо, я вам показывал. Это ваш козырной туз в случае подозрения к вашей байке с побегом. А подозрение неизбежно, будьте к этому готовы.
— Ничего, — усмехнулся Гваридзе, — вы его рассеете.
— Это как? — удивился Быков.
— Прикажете ему прочесать лес силами охранных сотен, он же член ревкома, как мне сказали, — обязан подчиниться. Вы неделю ищете, вас сверху припекает, начальство побегом разгневано моим.
— Так-так, — с интересом глянул Быков, — мы, пожалуй, не только мюридов его потревожим, тут не грех кое-кого и покрупнее подключить. Эк у нас ладненько дуэтом выходит. Заметано. Поехали дальше. Ваша косвенная, вторичная задача: удержать Митцинского от поспешных, опрометчивых действий. Мы начали операцию по его изъятию. Поэтому ваша цель — удержать меджлис от восстания прежде времени, если оно вплотную назрело. Вы — персона грата, полпред мощной, военизированной организации — паритетного комитета, от вас во многом зависит: присоединится ли Грузия к выступлению Чечни. Повторяю: это, если возможно.
Ваша главная задача — отправить отзывы об организации Митцинского в два адреса: в паритетный комитет и грузинскую колонию в Константинополе, отправить со связными Митцинского.