Дочь снегов. Сила сильных - Лондон Джек (мир бесплатных книг .TXT) 📗
Вэнс часто любовался этим образом, и чем больше он вглядывался в него, тем сильнее разгоралось в нем желание снова увидеть Фрону Уэлз. Он ожидал этого события с трепетом, с восторгом, точно предчувствуя, как сильно оно повлияет на всю его жизнь. Эта девушка казалась ему новой, свежей женщиной, не похожей на все, что он встречал до сих пор. Из очарованной дали ему улыбалась пара светло-карих глаз и рука, нежная и в то же время сильная, манила его к себе. Во всем этом скрывалось какое-то непобедимое обаяние, похожее на аромат греха.
Нельзя сказать, чтобы Вэнс Корлис был очень влюбчивым человеком или до тех пор жил монахом, но воспитание придало его жизни несколько пуританский уклон. Расширив свой кругозор и увеличив запас знаний, Вэнс до известной степени освободился из-под влияния суровой матери, хотя оно и не исчезло бесследно. Внушенные с детства принципы продолжали гнездиться в глубоких тайниках души, превратившись в неотъемлемую часть его личности. Освободиться из-под их влияния он был не в силах, и они, хоть и слабо, все же сказывались в его воззрениях на людей и мир, искажали его впечатления и очень часто, когда дело касалось женской половины рода человеческого, предопределяли его оценку. Вэнс гордился широтой своих взглядов: ведь он допускал существование трех типов женщин, тогда как его мать признавала всего лишь два. Он чувствовал, что перерос ее. Женщины бесспорно делятся на три типа: хороших, дурных и таких, которые не вполне хороши и не вполне дурны. Однако это не мешало ему думать, что последние в конце концов неизбежно становятся дурными. Их шаткая позиция между добром и злом неуклонно вела к гибели. Это была лишь промежуточная ступень, отмечающая переход сверху вниз, от лучшего к худшему.
Все это, конечно, могло быть справедливо, но, при отсутствии точных определений в посылках, выводы неизбежно должны страдать догматизмом. В самом деле, что считать хорошим и что дурным? Вот тут-то и сказывалось влияние матери, мертвые губы которой нашептывали ему ответ. Да и не одной только матери, а многих поколений, вплоть до того далекого предка, который первым оторвался от земли и взглянул на нее сверху вниз. Ибо, как ни далек был теперь Вэнс Корлис от земли, в нем, помимо его воли, жило влечение к ней, охранявшее его от гибели.
Не следует, однако, думать, что он тотчас же подобрал для Фроны ярлык согласно своей классификации и унаследованным им представлениям. От этой мысли Вэнс решительно отказался, предпочитая составить себе мнение об этой девушке позднее, когда соберет больше данных. И в этом собирании данных тоже таилась своего рода прелесть, ибо это был тот великий критический момент, когда чистота протягивает мечтательные руки к грязи и отказывается назвать ее грязью, пока не запятнает своих одежд. Нет, Вэнс Корлис не был подлецом, но, поскольку чистота есть понятие относительное, его нельзя было назвать и чистым. Если под ногтями у него не было грязи, то объяснялось это не тем, что он усердно следил за их чистотой, а тем, что ему не случалось соприкасаться с грязью. Добродетелен он был не по сознательному желанию и не потому, что зло внушало ему отвращение, а по той простой причине, что ему не представлялось случая совершить что-либо дурное. Но это, разумеется, совсем не доказывает, что при известных обстоятельствах он стал бы дурным человеком.
Вэнс Корлис представлял собой продукт оранжерейного воспитания. Вся его жизнь протекла в исключительно благоприятных гигиенических условиях. Он дышал не воздухом, а искусственно выработанным озоном. В хорошую погоду его выводили на солнце, в сырую — прятали от дождя. Достигнув же, наконец, самостоятельного возраста, он оказался чересчур занятым человеком для того, чтобы уклониться от проторенной дорожки, по которой мать научила его ползать и ходить. И по этой же дорожке он продолжал уверенно двигаться и теперь, не задумываясь над тем, что лежало по ее сторонам.
Жизненная энергия дается человеку в ограниченном количестве. Если истратить ее на что-нибудь одно, для другого уже ничего не останется. Так случилось и с Вэнсом Корлисом. Занятия и физические упражнения в колледже поглощали всю энергию, которую вырабатывал его организм, питаясь здоровой и обильной пищей. А заметив некоторый избыток этой энергии, он спешил растратить его в обществе матери и светских знакомых, которых она любила собирать за своим чайным столом. В результате из него вышел образцовый молодой человек, которого матери без трепета подпускали к своим взрослым дочерям. Очень здоровый и крепкий молодой человек, не растративший своих сил в беспорядочной жизни, очень образованный молодой человек, с инженерным дипломом Фрейбергского горного института и званием бакалавра искусств Йельского университета, наконец, молодой человек, в достаточной мере обладающий выдержкой и силой воли.
Однако главная добродетель его заключалась в следующем: он не застыл в той форме, которую отлила его мать. В нем сказались черты атавизма, и Вэнс во многом напоминал того предка, который некогда оторвался от земли. Но до сих пор эта сторона наследственности не пробуждалась в нем. Он жил в привычной, устойчивой среде, не требовавшей от него никакого напряжения, никаких усилий. Между тем самый склад характера Вэнса не оставлял сомнений в том, что лишь только явится необходимость, он сумеет приспособиться и примениться к обстоятельствам под непривычным давлением новых условий. Истина о катящемся камне, быть может, вполне справедлива, но, тем не менее, в схеме жизни неспособность застыть на месте является превосходнейшим качеством. Эта подвижность и была самым крупным достоинством Вэнса Корлиса, хотя он и не сознавал этого.
Но вернемся к рассказу. Вэнс с глубокой сдержанной радостью ожидал встречи с Фроной Уэлз, а тем временем часто заглядывался на солнечный образ, который хранился в его душе. Как ни щедро сыпал он деньгами, переправляясь через Перевал и по озерам (лондонские синдикаты никогда не скупятся в подобных случаях), Фрона добралась до Даусона на целых две недели раньше него. Правда, деньги помогали ему преодолевать препятствия, но Фрона пользовалась таким могущественным талисманом, как имя Уэлз, и все препоны сами собою рушились перед ней.
Приехав в Даусон, Корлис потратил недели две на то, чтобы приобрести себе сруб, представить куда нужно свои рекомендательные письма и устроиться поудобнее. Все это понемногу уладилось, и на следующий вечер, после того как река окончательно стала, он направился к дому Джекоба Уэлза, удостоившись чести сопровождать туда миссис Шовилль, жену комиссара по золотым делам.
Корлис не поверил глазам, — паровое отопление в Клондайке! Но в следующий момент, раздвинув тяжелые портьеры, он перешел из передней в гостиную. Да, это была настоящая гостиная. Его мокасины из оленьей кожи утопали в пушистом ковре, а глаза с изумлением остановились на Тернеровском пейзаже, изображавшем восход солнца. В комнате были еще другие картины и несколько художественных бронзовых вещиц. Огромные сосновые поленья ярко пылали в двух каминах, выложенных голландскими изразцами. В глубине стоял рояль, и кто-то пел. Фрона вскочила со стула и поспешила ему навстречу, протягивая обе руки. До этой минуты Вэнсу казалось, что солнечный образ, запечатлевшийся в его мозгу, в совершенстве передает ее облик, но эта озаренная огнем фигура, это юное создание, полное жизни, тепла и радости, совершенно затмило первое впечатление. Сжимая ее руки в своих, он испытывал глубокое волнение, это был один из тех моментов, когда непостижимый восторг кружит голову и заставляет кровь быстрее пробегать по жилам. Голос миссис Шовилль привел его в себя, хотя первые слоги лишь смутно дошли до его сознания.
— О! — воскликнула она. — Вы с ним знакомы?
И Фрона ответила:
— Да, мы встретились по дороге из Дайи сюда. А те, кому довелось встретиться на этом пути, никогда не забудут друг друга.
— Как это романтично!
Жена комиссара по золотым делам всплеснула руками. Несмотря на свои сорок лет, солидную комплекцию и флегматический темперамент, она была очень экспансивна и постоянно изливала свой восторг в рукоплесканиях и восклицаниях. Ее муж уверял за ее спиной, что, если бы сам Господь Бог сподобил его супругу встретиться с ним лицом к лицу, она наверное всплеснула бы своими пухлыми руками и воскликнула: «Как это романтично!».
