Первая любовь - Коковин Евгений Степанович (читать книги полные .txt) 📗
– Хотел козам отдать, да ладно уж…
Я тоже вспомнил о своем букете и поспешил отдать его сегодняшнему имениннику, моему другу Косте Чижову. Тут были астры, георгины, анютины глазки…
Костя смущенно взял букет, повертел его и потом спросил у меня:
– А что если я их тоже подарю?
– Кому?
Костя решительно подошел к капитану команды «Луизы» Карлу Свенсену и подал ему цветы. Норвежец широко улыбнулся, взял цветы и обнял Костю, а его товарищи захлопали. Рукоплескал и весь стадион.
– Это на дружбу! – сказал Костя.
– Спасибо, – сказал норвежец и повторил: – На дружбу! Хау хапи ай ам!
– Он говорит, что очень счастлив, – перевел Павлик Жаворонков.
Костя был героем. И главное, все это видела Оля. Я радовался за друга и втайне завидовал ему.
Когда мы возвращались на «Октябрь», Иван Пантелеевич все время шел с Костей и расхваливал его. Вот такие ребята никогда не ударят лицом в грязь и не уронят честь команды советского парохода.
А через час я снова слышал ворчливый голос боцмана, раздающийся со спардека:
– Эй, парень, ты забыл, что находишься на палубе «Октября»?! Я тебя в одну минуту приучу к порядку.
Эти слова относились к Косте Чижову, который нечаянно обронил на палубу кусок пакли.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
ОЛЯ ЗАБОЛЕЛА
Дед Максимыч вернулся с рыбалки. Вместе с ним приехал лесник Григорий. За то время, которое я его не видел, он почти не изменился, был такой же загорелый, могучий и застенчивый.
– А где Илько? – спросил Григорий.
– Он у Кости Чижова. Я сейчас его позову.
Я сбегал к Чижовым и привел Илько к нам.
Лесник любовно оглядел своего питомца.
– Ну, моряк, когда у тебя отпуск? – спросил он, усаживая Илько на стул. – Поедем ко мне! У меня теперь хозяйка есть. Козу теперь сам не дою, да и с горшками и ухватами дел больше не имею.
Мама расставила на столе посуду и разлила по тарелкам уху из свежих, привезенных дедом окуней.
– Ох, – воскликнула мама, – я чуть и не забыла. Для тебя, дедушка, припасено. И гостя как раз угостим!
Она достала из посудного шкафа и поставила на стол бутылку и два маленьких стаканчика.
– Вот за это спасибо, Татьяна, – сказал дед. – Невестка у меня, Григорий Нилыч, заботливая. Давай-ка пропустим под ушку!
Григорий выпил стаканчик, потом – второй, но от третьего отказался, как ни упрашивал его дед.
– Достаточно, – сказал он, отодвигая стаканчик. – Я ведь, Максимыч, до этого не охоч. Разве изредка, когда застынешь, или с устатку маленько. Вот дай-ка я с Илько потолкую.
– Ну-ну, – согласился дедушка. – Потолкуй, а я с дороги прилягу пока. Наломался на веслах.
Почувствовав, что Григорию хочется побыть с Илько наедине, я вышел на улицу.
В саду играл духовой оркестр. Может быть, там, на гулянье молодежи, Оля?
На горбатом мостике, перекинутом через Соломбалку, я неожиданно встретил Галинку Прокопьеву.
Я остановился и тихо сказал:
– Здравствуйте.
Она тоже остановилась, и я испугался. Я думал, что Галинка усмехнется, как обычно. Но она не улыбалась. Глаза ее были грустные.
– Вы знаете, Оля заболела, – сказала она и вдруг отвернулась.
– Заболела? А где она?
– Дома… лежит. До свидания! – И девушка, должно быть, чтобы не показать своих слез, быстро отошла от меня.
– Постойте! – крикнул я, но она не обернулась.
Я бросился было за Галинкой, надеясь расспросить ее обо всем, но она уже скрылась. Вероятно, она вошла в какой-нибудь дом.
Что мне делать? Я знал, где живет Оля, но пойти к Лукиным не решился.
Оркестр в саду играл задорную «Венгерку». Мне встречались и обгоняли меня веселые парни и девушки. Всюду слышался смех. А мне было грустно и очень тяжело на душе. Если бы хоть на одну минуту я мог увидеть Олю!
…Меня мучило желание повидать Олю, узнать, что случилось. Через день «Октябрь» снова пойдет в море, и я останусь в тревожном неведении.
Можно зайти к Лукиным под предлогом взять у Оли какую-нибудь книгу. Можно написать Оле записку и послать с кем-нибудь из маленьких ребят. Или подкараулить врача, когда он выйдет из дома Лукиных, и разузнать у него о болезни Оли.
Возвратившись на свою улицу, я долго стоял у ворот, издали наблюдая за домом, где жила Оля. Никто в дом не входил, никто из него не выходил.
Дома я вырвал из тетради страничку и, пристроившись у кухонного стола, принялся за письмо.
«Оля! – написал я. – Галя сказала, что ты заболела. Что с тобой – меня это очень беспокоит…»
Подумав, я зачеркнул последнюю фразу. Пришлось писать заново.
«Можно ли к тебе зайти, навестить? Может быть, принести какую-нибудь книжку или еще что-нибудь? Скоро я скова ухожу в рейс. До свидания. Д. Красов»
Конверта у меня не было, и я свернул записку пакетиком, подобно аптекарскому с порошками.
Как назло, ребятишек на улице не оказалось. Вдруг я услышал голос Илько:
– Дима! Где ты?
«А если попросить Ильке?» – подумал я и крикнул:
– Илько, иди-ка сюда!
– Что ты там делаешь? – спросил он, выходя на крыльцо.
– Илько, – сказал я тихо. – Я хочу что-то тебе сказать. Только пообещай мне, что ты об этом никому не расскажешь, даже Косте.
– Если нельзя, то не буду говорить.
– Пойдем на переднюю улицу… Вон видишь тот дом с зеленой крышей, одноэтажный. Там живет Оля Лукина. Она болеет. Сходи, Илько, к ней, снеси эту записку и попроси ответ. Только никому ни слова.
Илько взял записку и взглянул на меня:
– А что ты ей написал?
– Илько, – мой голос натянулся, как струпа. Я почти не соображал, что говорю. – Илько, если я скажу тебе, что люблю ее, ты не поверишь и будешь смеяться.
Я сказал это и испугался.
– Почему я буду смеяться? – спросил Илько. – Я не буду смеяться.
Понимал ли меня Илько, понимал ли он, что я переживаю?
Сколько прошло времени, пока не было Илько, я не знаю. Может быть, минут пятнадцать, а может быть, час. Наконец он вернулся и подал мне записку.
– Меня не пустили, – прошептал Илько. – Мне сказали «нельзя». Вот она тебе написала, пока я ждал.
– Спасибо тебе, Илько. Пойдем домой.
В ответной записке Оля писала:
«Дима! Я болею, и ко мне прийти нельзя. Спасибо, что вспомнил. До скорого свидания. О. Л.».
Несколько раз перечитал я записку. Слова «до скорого свидания» особенно обрадовали и взволновали меня. Во-первых, они говорили, что Оля скоро выздоровеет, во-вторых, что она согласна со мной повидаться и поговорить. Мне хотелось прыгать от счастья.
Через день наш «Октябрь» снова вышел в море, в очередной рейс.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
РАЗГОВОР С КОСТЕЙ
Вторая половина навигации проходила в жестоких штормах.
«Октябрь» совершил еще три рейса. Стоянки в Архангельске были короткие. Дома приходилось бывать мало. Теперь мы с нетерпением ожидали отпуска. Илько мечтал о поездке к Григорию. Конечно, я собирался поехать с ним.
Каждый раз по возвращении из рейса я надеялся повидать Олю. Но мне никак это не удавалось. Или Оля все еще болела, или в те часы, когда я смотрел из окна или простаивал у своих ворот, она не выходила на улицу. Не встречал я и ее подругу.
В свободное время в море мы занимались английским языком, сражались в шахматы, читали и мечтали о том времени, когда по окончании школы получим дипломы.
Нам сообщили, что наш маленький китайский товарищ Ли с погибшего английского парохода остался в Советском Союзе и помещен в детский дом. Это известие было восторженно встречено всей командой «Октября». А мы с Костей и Илько решили в ближайшее же время навестить Ли.
Костя так и остался на «Октябре» машинистом. На пароходе его любили и уже уважали, как взрослого члена экипажа. Из-за коротких стоянок нашей футбольной команде играть почти не удавалось, но слава «классного» игрока после встречи с норвежскими моряками крепко упрочилась за Костей.
