Когда боги спят - Алексеев Сергей Трофимович (читаем полную версию книг бесплатно .TXT) 📗
Зубатый продел руки в рукава, взял кепку.
– Поздравляю, – бросил с порога. – Вы очень похожи на бесприданницу.
– Погодите, Анатолий Алексеевич, – вдруг заговорила она со слезой в голосе. – Я не сказала самого главного!.. Мы с Сашей!.. В общем, я беременна. И ношу под сердцем вашего внука. Или внучку. А мне негде жить! Я не сирота, но мои родители... лишены родительских прав. Родных нет... И теперь, когда нет Саши, мне помочь некому!
Играла она правильно, классически, по системе Станиславского, но Зубатый прожил всю жизнь с женой-режиссером, отсмотрел несколько сотен прогонов, генеральных репетиций и премьер, отлично чувствовал фальшь и слышал откровенную ложь.
– Вам нужно учиться актерскому мастерству, – сказал он с порога. – Пока что не верю!
Леша Примак возбужденно расхаживал по коридору, однако сразу ничего не сказал, сробел или опасался чужих ушей, и лишь в машине, когда отъехали от мастерских, вдруг стыдливо проговорил:
– Эту женщину я видел в штабе.
– В каком штабе?
– У Крюкова. Она будто бы подписи собирала, листовки клеила, но чем конкретно занималась, неизвестно. Потому что скоро увидел ее с Крюковым в БМВ, под светофором стояли. Может, просто подвозил, а может, и...
– Ты ничего не перепутал, Леша? – осторожно спросил Зубатый.
– Ее нельзя перепутать, очень уж приметная. Конечно, студенты подрабатывали в избирательную кампанию. Но не столько, чтобы купить подержанную иномарку. Она купила...
– Что ты делал в штабе Крюкова?
– Хамзат Рамазанович в разведку посылал, как самого молодого. Посмотреть, какой народ там крутится...
– Кто его просил? Что за глупости?
– Этого я не знаю... А недели за две до этого она с Сашей приходила к вам.
– Куда – к нам?
– Домой. Я как раз дежурил...
– Почему сразу не доложил?
– Я обещал Саше не говорить. Он попросил меня об этом. Простите. А потом было поздно...
– Ну что же, домой и поедем...
Катя металась по передней в верхней одежде, на полу стоял чемодан – приготовилась ехать в Финляндию. Набросилась, едва Зубатый переступил порог:
– Ты сделал визу?!
– Завтра к вечеру будет. – Он снял пальто.
– Завтра?! К вечеру?! Ты с ума сошел!! – Она стала выпихивать его. – Иди! И принеси визу! Я должна ехать к нашей дочери! Она спит, понимаешь! Я консультировалась, это может быть летаргический сон!
– Не говори глупостей! – рыкнул он. – И прекрати паниковать! Все! Будет виза – поедешь.
– Ты бездушный и бессердечный! Тебе все равно, что случилось с сыном! И все равно, что с дочерью!..
Она подломилась, села на чемодан, стащив с головы шляпу. Он знал: после всплеска эмоций начнется угнетенное состояние и молчаливые слезы на несколько дней, чего допускать нельзя.
– Прости меня, – повинился Зубатый. – Давай не будем злиться друг на друга. Вокруг нас и так много зла...
Катя вроде бы приняла раскаяние, вытерла слезы и спросила тихо:
– Как там папа? Я даже не спросила...
У них были очень хорошие отношения с отцом, однако сейчас, замордованный работой, хозяйством, свекор даже не спросил о снохе.
– Нормально, поклон передавал...
– Я так по нему соскучилась! Если бы ты унаследовал все хорошие черты своего отца...
– Такой уж уродился, извини. Я же принимаю тебя, какая ты есть.
– Это ты о чем?
– У тебя в студии учится женщина по имени Лиза, из Тулы. Высокая, глазастая, на иномарке катается...
– Ну и что? – задиристо спросила жена. – Лиза Кукшинская очень талантливая девушка! И что? Что?!
Отбор студентов вела специально созданная конкурсная комиссия, однако все прослушивания, экзамены и собеседования проходили формально, и учиться в студии стали дети культурной элиты – те, на кого Катя указала пальчиком. По крайней мере, так доносили доброжелатели. Как попала туда иногородняя и великовозрастная девица, было неясно.
– Ты знала, что они с Сашей... Что их связывало?
– На что ты намекаешь?
– Она заявила сегодня, что беременна.
Катя заломила руки:
– Говорила же ей! Зачем? Зачем?!.. Все испортила!
– Хочешь сказать, это правда?
– Представь себе, да! Бедная девочка не смогла пойти на похороны. Ее так рвало!..
– Не надо мне врать! – не выдержал Зубатый. – Я что, беременных не видел?
– Боже, какой ты самоуверенный...
Он не нашел слов, махнул рукой и побежал по лестнице.
– Ты бы лучше нашел старуху! – вслед крикнула Катя. – Ты обещал найти! И спросить, что будет с нашей дочерью!
Он направился к себе в кабинет, но вернулся, хотел добавить что-то еще, однако увидел несчастную, убитую горем жену и лишь проворчал:
– Пора собирать вещи, освобождать помещение. В течение недели мы должны съехать отсюда.
Катя пришла через минуту уже без всяких следов слез и отчаяния. Когда надо, она умела быстро приходить в себя, стремительно переключать свое состояние на прямо противоположное – все зависело от поставленной ею перед самой собой сценической задачи и настроения. Когда-то Зубатому это даже нравилось, поскольку вносило в рутинную семейную жизнь разнообразие и непредсказуемость, но бежало время, росли дети, запас средств и приемов тощал, шло постоянное повторение, и некогда блестящие сценки превращались в проявления капризного, изменчивого характера.
Он знал: избаловать умную женщину невозможно ничем, и потому не скупился, не мелочился и особенно не оглядывался назад, давая Кате возможность реализоваться, ибо отчетливо понимал, что губернаторство не вечно, и рано или поздно придет время, когда резко усекутся возможности, количество друзей и просто угодников. Она тоже прекрасно знала об этом и торопилась ковать железо – рискнула и поставила на площадке филармонии музыкальное шоу в стиле русского ретро и, вдохновленная успехом, решилась на постановку «Князя Игоря» в оперном театре. Провала не было, но и шедевра не получилось – так, костюмированное, балаганное действо.
Первый опасный знак того, что Катя утратила чувство реальности, проявился в неприятии критики: Зубатый мог говорить и говорил все, что думает относительно любой ее постановки, а тут столкнулся с резким отрицанием всякого слова против, и впервые за многие годы случился семейный скандал.
Оказывается, женский ум, даже относительно высокого уровня, не имеет стойкого, врожденного иммунитета против обвальной лести и угодничества, ибо женская душа чиста, открыта для веры и потому, говорят, любит ушами.
– Что ты хотел сказать? – невозмутимо спросила Катя, будто минуту назад не тряслась в истерике. – Ты выгоняешь меня из дома? Почему я должна собирать вещи?
– Потому что это казенный дом и надо освободить его для нового губернатора, – пробурчал Зубатый, доставая из старинного шкафчика коньяк. – Ты же помнишь об этом.
– Здесь будет жить Крюков?
– Будет. Согласно закону области.
– Я не уйду отсюда. Никуда не уйду! Здесь все связано с памятью о Саше. И меня никто не выгонит!
– Выселят через суд, со скандалом и треском.
– И ты ничего не сделаешь?
– Не сделаю.
– Зубатый, я тебя ненавижу!
– От ненависти до любви один шаг...
– И пожалуйста, в моем присутствии никогда не говори плохо о Лизе Кукшинской, – вдруг потребовала жена. – Она единственная одаренная девушка в студии. И это первым заметил Саша. Мне это дорого, понимаешь? Даже если я больше не выйду на работу... Даже если с тобой разойдусь, Лизу все равно не оставлю. Пусть рожает, буду тянуть, пока жива. Да, буду! Саша завещал ее мне, вручил ее судьбу. И судьбу своего ребенка... Она достойна любви и заботы, ты просто не знаешь Лизу...
– Потому что слышу о ней впервые!
– А сам виноват! Никогда не интересовался моей жизнью, жизнью наших детей.
Это было давнее и стандартное обвинение, на которое Зубатый уже не реагировал.
– Как ты думаешь, откуда у этой детдомовской девицы, у этой бедной Лизы, такие наряды, автомобиль? – миролюбиво спросил он.
– Она самостоятельный человек, днем подрабатывает в детских садах, вечерами играет в массовках, а ночами моет полы в театре. И это на пятом месяце беременности!.. Потому что думает о будущем. А потом, она должна выглядеть, что очень важно для актрисы!
