Нежное Сердце - Фалькенгорст Карл (читать книги полностью .txt) 📗
— Бейте до крови! — кричал все более свирепевший атаман, и базингеры повиновались и еще сильнее полосовали спину своей жертвы.
— Остановитесь! — вскричал Араби. — Так нельзя, Сади, будь же благоразумен. Они еще убьют его, а мертвый — нем. Заставь его говорить, пока он еще жив.
Но Лиса и теперь отпирался, хотя от боли чуть не лишился чувств. Его грубо подняли, но несчастный в изнеможении тотчас же опять упал и лежал на земле без чувств, — по-видимому, не слыша, что говорили его палачи.
Последние собрались вокруг него тесным кругом. В своем возбуждении они не заметили, что рабы, пришедшие с Лисой, убежали из серибы в селение динков.
— Он и вправду оглох, — сказал Араби, — пусть придет в себя!
— Побоями вы ничего не добьетесь! — закричал Ахмет.
— Я знаю лучшее средство, привяжите его к тому дереву, — приказал он одному из базингеров, — я покажу вам, как надо справляться с ними. Динка и нельзя было не привязать: он едва стоял на ногах.
— Твоя прическа испортилась, — издевался над ним Ахмет, взъерошивая его рыжие примятые волосы. Обращаясь к Араби, он заметил:
— Не правда ли, хорошая мишень? Вот бы вашим египетским солдатам!
При этом он вынул из-за пояса пистолет, встал перед динком, поднес ствол к его глазам и сказал:
— Лиса, слушай хорошенько, что я буду тебе говорить. Я, Сади и Араби будем в тебя стрелять, мы искалечим тебе все члены, если ты не скажешь, где вы сохраняете слоновую кость. Ты молчишь? Ну, Сади, ты — старший, начинай!
Но Сади отказался.
— Ты молод и глуп, Ахмет, — возразил он, — я не хочу застрелить его: тогда он вовсе будет нем. Ведь ты — не Белая Борода, ты прицелишься в руку, а попадешь в сердце. Не свинец развяжет ему язык, а огонь! Эй, люди, несите горячие головни! — И он сам побежал к тому месту в серибе, где всегда поддерживали огонь.
Как фурии, поспешили теперь Сади и несколько базингеров к привязанному, который в виду грозящей пытки пал духом. Он умолял оставить его в живых и сознался, что на краю большого болота, примыкающего к хребту гор, на месте, отмеченном группой канделарсфорбий, зарыта слоновая кость.
Среди базингеров раздался дикий крик радости.
— Как далеко отсюда? — крикнул Сади.
— Вчетверо дальше, чем до ворот смерти! — ответил Лиса слабым голосом.
— Он должен проводить нас туда, он должен нам показать клад! — раздавались смешанные голоса.
Динка отвязали, и из ворот серибы вскоре повалила с песнями и криком необузданная толпа по направлению, указанному Лисой.
Почти все базингеры последовали за своими предводителями, большинство без ружей, вооруженные только топорами и кирками. В серибе осталось всего человек тридцать, и после сцены варварского истязания в ней теперь воцарилась глубокая тишина.
В деревне же динков, напротив, было очень шумно. Весть, принесенная убежавшими из серибы рабами, была встречена жалобами и плачем. Жалобы и стоны еще выросли, когда с высоты увидели разъяренную толпу, двигающуюся по долине в сопровождении вождя негров. Негры плакали о своей слоновой кости, единственном имуществе, которое им удалось уберечь от трутней, живших напротив. Но они вскоре успокоились, когда увидели направление, по которому теперь шли базингеры: дорога эта все-таки не вела к настоящему кладу. Среди негров на некоторое время наступила тишина, прерываемая только иногда радостными криками. Но потом деревня оживилась, и после обеда в воротах серибы появилась толпа вооруженных негров, человек до ста, которые быстро направились к долине по той же тропинке, по которой прошел Сади со своими помощниками. Со стороны серибы не принималось никаких мер, чтобы воспрепятствовать выступлению динков: базингеры без своих предводителей потеряли голову.
Вновь восстановилась тишина и в долине, и на обоих холмах, но из-за палисадов обеих крепостей постоянно появлялись головы, смотревшие или на долину, или на неприятельское укрепление напротив. Солнце уже заходило на небе, когда Гассан возвращался усталым шагом домой по этой безлюдной местности. Лицо его было искажено; ему не удалось побороть своих предчувствий. День был мучителен — какова-то будет ночь? — думал он. Раньше совесть его была покойна; отчего же теперь она мучит его неотступно? В этом был виноват не один Понсар; нет, уже с тех пор, как приехал Белая Борода, в душе Гассана началась борьба. В первый раз после долгих лет он вновь увидел хорошего благородного человека, на котором не тяготело никакой вины или проступка, который мог каждому прямо посмотреть в глаза. В первый раз приходилось Гассану наблюдать изо дня в день счастье, доставляемое человеку с чистой совестью, счастье, которое он уже так давно утратил. Сначала ему не верилось, чтобы честный человек мог зайти сюда, где поселились одни подонки общества, и считал Белую Бороду простым притворщиком. Теперь он думал иначе: он уже не сомневался в его безусловной честности. Только таинственность относительно пещеры духов бросала некоторую тень на этого благородного человека. Действительно ли там зарыта слоновая кость? Гассан не хотел больше довольствоваться одними предложениями; ему необходимо было окончательно убедиться в полной безупречности Белой Бороды.
Владетель серибы не может по целым дням предаваться своим размышлениям, не может предоставлять самому себе шайку разбойников: с ней вечные неприятности. Вон уже опять бежит ему навстречу один из базингеров! Опять пристанет с каким-нибудь глупейшим известием!
Гассан замедляет шаг, негр стоит перед ним. Он говорит порывисто, Гассан с трудом может разобрать его, мысли Гассана путаются… Вдруг, как молния осеняет его сознание, что положение очень опасное.
Прошло всего несколько часов, а между тем все изменилось. В самом деле, не только имущество его, но уважение к нему и его могущество, даже жизнь была поставлена на карту! И решение его участи зависело от исхода сражения, происходившего около болота! И он не мог даже бежать туда на помощь!
Гассан поспешно взбежал на холм, чтобы взглянуть на толпу оставшихся в серибе солдат. Человек тридцать! К нему возвратилось мужество: он раньше одерживал победы и с меньшим числом людей.
Солнце заходило на далеком западе. В долине было тихо: не видно было ни посла, возвещающего об исходе битвы, не слышно было ни малейшего шума. Минута проходила за минутой… они казались часами, а кругом — все та же мертвая тишина, иногда только прерываемая ревом быков в деревне динков. Но вдруг вдали послышались какие-то звуки… Что это, шум сражения или крик обратившихся в бегство? Нет, это псы лают при наступлении ночи.
Но Гассан теперь успокоился: в голове его созрел твердый план, и он собирался как раз привести его в исполнение. Гассана не легко победить! Горе динкам!
Он выбрал из оставшихся солдат лучших двадцать человек и с этим небольшим отрядом тихо вышел из серибы, чтобы взять приступом деревню динков. Предприятие это было очень рискованное, и днем его ожидало бы позорное поражение, но теперь ему благоприятствовала ночь: приступ обращался в нападение.
Динки, ослабленные вследствие отсутствия своего предводителя и выступления храбрейших воинов, все забились в деревню, как стадо овец; никто не решался выйти за частокол, они не поставили даже передовой стражи и ничуть не подозревали нападения Гассана, так как знали, что его силы ослаблены. У главных ворот, выходивших к серибе, стояла на страже толпа мужчин, с того же места открывался самый красивый вид на долину, откуда должны были вернуться воины, отправившиеся за тем, чтобы освободить взятого в плен и изувеченного вождя.
Но Гассан осадил крепость не с той, готовой дать отпор нападению, стороны; пользуясь темнотой, он обогнул холм, и базингеры успели вырубить брешь в палисаде, прежде чем динки заметили появление неприятеля.
Горсть храбрецов бросилась ему навстречу, но вскоре динки были отбиты ружейными выстрелами, и несколько минут спустя шайка Гассана уже подходила к ближайшим домам деревни, а вскоре над этими домами взвилось яркое пламя, перебрасываемое легким ветром с одной соломенной крыши на другую. Пожар охватил всю деревню, и красное зарево осветило картину беспорядочного бегства спасавшихся динков; оно озаряло также толпу чернокожих, выступавших в это время из леса и быстро направлявшихся к серибе, а также и тех, кто бежал впереди негров, кого они преследовали. Впечатление, произведенное видом горящей деревни на тех и других, было весьма различно: в толпе обратившихся в бегство он вызвал крики радости, в толпе же победителей, в отчаянии остановившихся у опушки леса, слышались стоны.
