Приключения в стране львов - Буссенар Луи Анри (читаемые книги читать txt) 📗
Старый воин вложил саблю в ножны и, взяв в левую руку револьвер, подошел к потрясенному, растерявшемуся «белому» вождю.
Схватив его правой рукой по-жандармски за шиворот, он отчеканил:
— Вы — мой пленник! Солдаты, бросай оружие!
ГЛАВА 15
Обходной маневр Барбантона решил исход битвы. Сунгойя торжествовал полную победу, его соперник попал в плен.
Числа убитых никто не знал, да это никого и не интересовало.
Все внимание победителей было устремлено на пленных. Их, раненных и невредимых, оказалось около пятисот человек. Обезоруженные, крепко связанные, они валялись на солнцепеке, как скот, отобранный на убой.
Фрике и жандарм не без тревоги задавались вопросом: что ждет этих несчастных?
Победители пока занимались лишь тем, что поглощали неимоверное количество пива.
Торжествующий Сунгойя как бы поставил себе целью опровергнуть пословицу — неверную, как и их большинство — будто бы «благодарность — добродетель негров».
На европейцев, оказавших монарху такую сильную поддержку, он почти не глядел.
— Каков болван! — ворчал парижанин. — Дует пиво, а нам ни одного благодарного слова.
— Да, он что-то не особенно предупредителен, — согласился смущенный жандарм.
— Я вовсе не претендую на титул герцога для вас или для себя, но сказать спасибо этому нахалу не мешало бы.
— Боже мой! Что они собираются делать?
— У меня мороз пробегает по коже.
Сунгойя отдал приказ, после которого даже самые отчаянные пьяницы перестали пить. Они бросились к пленным, подтащили их к забору и привязали стоймя к кольям. Побежденные, несмотря на крайне грубое и жестокое обращение, вооружились гордым терпением и не издали ни единого стона.
Все было сделано с невероятной быстротой. Вождь встал и объявил, что сначала женщины и дети накажут пленных розгами.
Этого объявления, очевидно, ждали.
Из хижин, вопя и потрясая палками, высыпала целая армия отвратительных мегер и противных маленьких уродцев с толстыми животами и тонкими ножками.
На пленников посыпался град ударов. Они корчились, скрежетали зубами и, наконец, завыли, как звери, с которых заживо сдирают шкуру,
— терпению человеческому есть предел.
Победители тем временем оттачивали свои дрянные сабли, одобрительным хохотом поддерживая истязателей. Покрасневшие от крови палки опускались на спины несчастных реже и реже — мучители стали уставать.
Сунгойя дал знак. Все остановились, тяжело переводя дыхание. Посудины с пивом пошли по кругу. Стар и млад, женщины и дети с жадностью поглощали пьянящий напиток.
Воины покрепче — не раненные и не очень пьяные — подошли с поднятыми саблями к забору, к измученным, истерзанным, облитым кровью пленникам.
Французы поняли. Изверг, которому они сами же помогли одержать победу, собирается отдать приказ о массовых убийствах.
Этого они выдержать не могли.
Оба бросились к негодяю и принялись уговаривать не омрачать победы гнусной жестокостью.
— Ты жил с белыми, — пытался образумить его Барбантон, — ты видел, что они щадят побежденных. Убивать пленного — низость, и если ты хочешь править своим народом по примеру европейцев, то должен перенять их обычаи. Я тебе помог одержать победу и в награду прошу пощадить этих людей.
— Мой друг говорит дело, — с важностью вмешался Фрике. — Пленных нельзя убивать. Если ты это сделаешь, мы сейчас же уйдем и призовем проклятие на твою голову.
— Что же делать? — возразил плут-король на ломаном французском. — Кормить их я не могу — нечем. Отпустить? Они завтра же нападут опять. Продать их в рабство тоже нельзя: вы же сами, белые, этого не позволяете и вешаете тех, кто рабов покупает. Единственный выход — убить врагов. На моем месте они сделали бы то же самое. И вождь должен умереть первым. Всегда нужно лишать жизни того, на чье место садишься. Назад не возвращаются только мертвецы. Вы же, если хотите остаться моими друзьями, не вмешивайтесь в наши дела и уважайте наши обычаи. Я здесь единственный повелитель.
Тиран взмахнул саблей над поверженным королем и снес ему голову одним ударом.
Это послужило сигналом.
За каждой жертвой уже стоял палач. На головы полутысячи куранкосов опустилось отточенное железо.
Но не все палачи-победители оказались такими ловкими, как их «достойный» вождь. У многих сабли не перерубили позвонков пленников или врезались им выше шеи, в череп. Последовали новые взмахи, новые удары. Слышались нечеловеческие крики, ужасное хрипение.
Кровь брызгала из перерезанных артерий, окатывала заплечных дел мастеров, обливала землю, забор. Образовалось кровяное болото.
Возмущенные союзники по сражению с отвращением повернулись и направились в свою хижину.
Они не присутствовали при дальнейшем изуверстве, когда из тел казненных вырывались внутренности, и дикари, опьяненные вином и кровью, пожирали еще живые трепещущие сердца.
Не желая дольше ни минуты оставаться с людоедами, европейцы принялись укладываться.
Барбантон проклинал свое бегство с «Голубой Антилопы» и объявил, что вернется на яхту, несмотря на присутствие там жены. Весь его воинственный пыл исчез. Изнанка воинской славы предстала перед ним во всей своей ужасающей наготе.
Потрясенный жандарм скинул мундир, сунул саблю в чехол из зеленой саржи и, переведя дух, сам себя, в качестве главнокомандующего, уволил в отставку.
Верный сенегалец, встревожившись, пришел навестить своих хозяев, которых давно не видел.
Лаптоту тоже не по нраву была эта бойня. Он успел стать достаточно цивилизованным, общаясь с европейцами, и поэтому наотрез отказался участвовать в кровавой оргии, чем вызвал недовольный ропот туземцев.
Французы решили возвращаться домой речным путем, но негры, которые могли послужить носильщиками и гребцами, оказались мертвецки пьяны.
Пришлось отъезд отложить.
Настала ночь.
Они поужинали на скорую руку рисом с овощами, испеченными в золе, и легли спать. Сон был тревожный, кошмарный. На всякий случай каждый положил подле себя винтовку. Но за ночь ничего особенного не случилось.
Взошедшее солнце осветило поселок, уже успевший принять почти обычный свой вид: трупы были убраны, о сражении и бойне напоминали только опрокинутые кое-где хижины, выломанный забор, следы пуль на деревьях и еще не просохшие широкие лужи крови.
Сунгойя, протрезвевший, но сильно помятый с перепоя, как хороший сосед, заглянул проведать своих друзей-французов.
Он облачился в английский генеральский мундир, тот самый, в котором красовался вчера его соперник.
Барбантон набросился было на монарха с упреками за вчерашнее, но благоразумный парижанин сразу его перебил.
К чему бесполезные разглагольствования? Сделанного не воротишь. Находясь среди дикарей, необходимо считаться с дикими нравами. Чем ссориться, спорить, лучше молча уложить багаж и уйти.
Монарх, заметив сборы в дорогу членов правительства, очень удивился. По своей наивности он никак не мог понять истинной причины спешного отъезда.
Белые друзья чем-то недовольны? Обиделись на него? За что? Быть может, он чересчур возвысил голос, когда спорил из-за пленных, которым добрые белые люди просили пощадить жизнь? Но ведь он вчера был возбужден — и битвой, и пивом, и ромом. Правда, он казнил пленных, но ведь и у европейцев, ему рассказывали белые матросы, это бывает.
— Неправда! — резко возразил Барбантон. — У нас казнят только пленных бунтовщиков.
— Ну, вот видишь, — возразил негр. — Казнят, стало быть.
— Так это не одно и то же. Тут междоусобица, гражданская война, между собой воюют люди из одной и той же страны.
— Все белые из одной и той же страны, и все негры из одной и той же страны. Есть земля белых людей и есть земля черных людей. Почему же одних можно расстреливать, а других нельзя? Не понимаю. Во всяком случае, дело сделано. Не для того я пришел, чтобы спорить попусту. Сунгойя теперь успокоился, обезопасил себя от врагов, и мы можем с вами позабавиться.
