Когда пируют львы - Смит Уилбур (чтение книг txt) 📗
– Память возвращается, верно?
– Но что случилось? Я помню только обрывки. Доктор сказал… – Гаррик быстро огляделся. – Он сказал, что генерал подписал мое представление к награде. Значит, Челмсфорд жив. Мой брат и отец, возможно, тоже.
– Нет в жизни счастья, Коки. Доктор тебе посочувствовал – ты такое сделал с одной ногой! – и навел справки о твоей родне. Да все без толку.
– Почему? – в отчаянии спросил Гаррик. – Если жив Челмсфорд, они тоже могут быть живы.
Коротышка покачал головой.
– Челмсфорд разбил главный лагерь в месте, которое называется Исандлвана. Он оставил там гарнизон и все фургоны и припасы. И повел летучий отряд, но зулусы обошли его и напали на лагерь, а оттуда направились сюда, к броду. Как ты знаешь, мы удерживали их два дня, пока не подошла летучая колонна Челмсфорда.
– Но моя семья, что с ней?
– Твой отец был в лагере Исандлвана. Он не спасся. Твой брат был в колонне Челмсфорда, но он был убит в одной из стычек до главной битвы.
– Шон мертв? – Гаррик недоверчиво покачал головой. – Это невозможно. Они не могли его убить.
– Ты не поверишь, как легко они это делают, – ответил кокни. – Для самых лучших достаточно нескольких дюймов стали куда надо.
– Но не Шону. Ты его не знаешь. Тебе не понять.
– Он мертв, Коки. И он, и твой папаня, и еще семьсот человек. Диво, что мы живы.
Он заворочался, устраиваясь на матрасе поудобнее.
– Генерал произнес речь о том, как мы здесь оборонялись. Самый славный подвиг в истории британского оружия или что-то в этом роде. – Он подмигнул Гаррику. – Пятнадцать представлений к кресту старой Вик. Ты среди них. Вот и скажи, Коки, разве это не здорово? Что сделает твоя подруга, когда ты явишься домой с гремящим гонгом на груди?
Он посмотрел на Гарри и увидел, что у того на щеках слезы проделали дорожки в грязи и гное.
– Послушай, Коки. Ты герой. – Он отвел взгляд от плачущего Гаррика. – Помнишь… помнишь, что ты сделал?
– Нет, – хрипло ответил Гаррик. «Шон, ты не можешь оставить меня одного. Что мне делать теперь, когда тебя нет?»
– Я был рядом с тобой и все видел. Могу рассказать, – сказал кокни.
Он говорил, и воспоминания возвращались к Гаррику, заполняя пустоту в его сознании.
– Это было на второй день, и мы отбили двадцать три атаки.
– Неужели двадцать три?
Гаррик сбился со счета, для него это был сплошной надвигающийся ужас. Но и сейчас он чувствовал страх, вставший комком в горле, и ощущал его в остром запахе своего пота.
– Потом они нагромоздили дрова под стенами госпиталя и подожгли их. Зулусы бежали по двору с вязанками хвороста, падали под нашими пулями, бежали другие, хватали хворост и тоже падали, но третьи доносили его до стены. Потом бледно-желтое на солнце пламя, мертвый зулус, упавший в костер, горелый запах мяса смешивается с дымом.
Мы пробили отверстие в задней стене, начали вытаскивать больных и раненых и переносить их по берегу. Парень с ассегаем в спине закричал, как девчонка, когда его подняли. Едва эти кровожадные дикари увидели, что мы выходим, они напали снова. С той стороны. – Он показал перевязанной рукой. – Тут парни из склада не могли их достать, и у бойниц оставались только мы с тобой и еще несколько человек, все остальные выносили раненых.
Среди зулусов был один с синим пером цапли в головном уборе – знаком индуны. Он возглавлял нападение. Его щит был выкрашен белым и черным, а на запястьях и лодыжках гремели боевые трещотки. Гаррик выстрелил, когда этот зулус полуобернулся, подзывая воинов, и попал ему в напряженные мышцы живота, раскрыв его, как кошелек. Зулус опустился на четвереньки – внутренности розово-лиловой массой тянулись за ним.
– Они добежали до двери госпиталя, и мы не смогли стрелять в них из окон: не позволял угол.
Раненый зулус пополз к Гаррику, рот его дергался, а взгляд не отрывался от лица Гаррика. В руке он все еще держал ассегай. Другие зулусы били в дверь, и один из них просунул копье в щель и отодвинул засов. Дверь открылась.
Гаррик смотрел, как зулус ползет к нему по пыли и его розовые влажные внутренности раскачиваются под ним, как маятник. Пот ручьями бежал по лицу Гаррика и капал с подбородка, губы дрожали. Он поднял ружье и прицелился зулусу в лицо. Но выстрелить не мог.
– И тут ты сорвался с места, Коки. Я видел, как отошел засов, и понял, что в следующую секунду ворвется толпа и против их копий у нас на таком расстоянии не будет ни единого шанса.
Гаррик выронил ружье, и оно с грохотом ударилось о пол. Он отвернулся от окна. Не мог видеть, как ползет эта раненая тварь. Ему хотелось убежать, спрятаться. Вот оно, главное, – спрятаться. Он почувствовал знакомое мерцание за глазами, все вокруг посерело.
– Ты был ближе всех к двери. И сделал единственное, что могло нас спасти. Хотя не понимаю, как у тебя хватило на это смелости.
Пол был уставлен патронными ящиками, усеян пустыми гильзами – медными, блестящими и предательскими под ногой. Гаррик споткнулся; падая, он вытянул руку.
– Боже! – Маленький кокни содрогнулся. – Продеть руку вместо засова… Я бы никогда на такое не решился!
Гаррик почувствовал, как его кость треснула под напором навалившихся зулусов. Он стоял, глядя на неестественно согнутую руку, на дрожащую под натиском дверь. Боли не было, немного погодя все окончательно посерело, и он оказался в тепле и безопасности.
– Мы стреляли сквозь дверь, пока не расчистили двор с той стороны. И только тогда смогли вытащить твою руку, но ты был без сознания. И с тех пор не приходил в себя.
Гаррик посмотрел за реку. Он думал: похоронили Шона или он стал добычей птиц?
Лежа на боку, он подтянул колени к подбородку, свернулся. Однажды, еще жестоким маленьким мальчиком, он раздавил панцирь краба-отшельника. Мягкий жирный живот краба был таким уязвимым, что сквозь прозрачную кожу виднелись внутренние органы. Краб тогда свернулся в такой же защитной позе.
– Думаю, ты получишь орден, – сказал кокни.
– Да, – согласился Гаррик.
Ему не нужен был орден. Он хотел вернуть Шона.
Глава 20
Доктор Ван Роойен подал руку выходившей из коляски Аде Кортни. За пятьдесят лет он не стал равнодушным к чужому горю. Но научился скрывать это – ни следа горечи не было в его глазах, или вокруг рта, или на морщинистом усатом лице.
– Он молодцом, Ада. Руку ему починили неплохо – для военных хирургов. Она срастется прямо.
– Когда их привезли? – спросила Ада.
– Часа четыре назад. Всех раненых из Ледибурга привезли в двух фургонах.
Ада кивнула. Он смотрел на нее из-за щита своей профессиональной невозмутимости и поражался переменам в ее облике. Кожа Ады стала сухой и безжизненной, как лепесток засохшего цветка, губы были упрямо поджаты, а вдовий наряд делал ее вдвое старше.
– Он ждет вас внутри.
Они поднялись по ступеням церкви, и небольшая толпа расступилась, пропуская их. Окружающие приглушенно здоровались с Адой, слышались обычные для похорон слова. Было еще несколько женщин в черном с распухшими глазами.
Ада и доктор вошли в прохладу церкви. Скамьи передвинули к стенам, освобождая место для матрацев. Между матрацами ходили женщины, на матрацах лежали мужчины.
– Тяжелых я держу здесь, где могу за ними присматривать, – сказал у нее за спиной доктор. – А вот и Гарри.
Гаррик встал со скамьи. Его рука на перевязи неловко свисала с груди. Он хромая пошел им навстречу, деревянный протез гулко стучал по каменному полу.
– Ма… – начал он и замолчал. – Шон и па…
– Я приехала забрать тебя домой, Гарри.
Ада говорила быстро, поморщившись при звуках этих двух имен.
– Их нельзя оставлять там, нужно…
– Пожалуйста, Гарри, поедем домой, – сказала Ада. – Поговорим об этом позже.
– Мы все очень гордимся Гарри, – сказал доктор.
– Да, – подтвердила Ада. – Поедем домой, Гарри.
Она с трудом сдерживала рвавшееся наружу горе – огромное в таком маленьком пространстве. Повернулась к двери – нельзя, чтобы это видели. Нельзя плакать на людях, нужно дойти до коляски.
