Тень ислама - Эберхард Изабелла (читать полную версию книги .TXT) 📗
Бледная и озабоченная, она улыбнулась ему и следила за ним глазами, пока могла видеть Могаммеда гарцующим между его людьми на сероватом плоскогорье, усыпанном черными пятнами туй.
Дни и недели текли, монотонные для Анбарки, полные неожиданного вначале, а затем покрытые тяжелой скукой для Могаммеда.
В самом деле, он быстро испытал большое разочарование: вместо схваток, о которых мечтал, ружейных выстрелов и военных подвигов, он был вынужден к долгим медленным переходам, лишенным какой бы то ни было прелести, по пустынным тропам крайнего юга, в хвосте верблюжьих обозов.
Ни малейшей атаки, иногда только были слышны вдали редкие ружейные выстрелы.
Нетерпеливые гумье без помехи дошли до Бени-Аббес. Потом их послали в Бехар: там, наверное, заговорят пули. Ничего подобного, и они возвратились, недовольные и усталые. Потом их бросили в Иху и к Атгапиалю. Говорили о преследовании значительной гарка Бени-Гиля… Гумье после форсированных маршей по горам и сквозь чащи нашли пятнадцать изорванных и грязных палаток, нескольких немощных стариков и женщин, бросившихся к их ногам с мольбой о хлебе.
По вечерам, собираясь возле светлых огней в случайных лагерях, всадники Джебель Амура начинали роптать: одно из двух, или руми [25] боялись бандитов запада, или не умели воевать, раз они не атаковали врага и теряли время в бесполезных маршах!
Примитивные номады не понимали ничего в этой современной войне, дублированной политикой, в этой мирной «полиции» на чужой территории. Если бы им позволили воевать самим, дело пошло бы по-иному: так как надо было сражаться с отложившимися бени-гиль и дуй-мениа, со страшными уэль-джерир и с неуловимыми берберами, они бы отыскали их и истребили в самой глуби Тафилала!
Возвращаясь холодным и туманным днем из Бехара, гум втянулся в узкое каменистое ущелье, окруженное невысокими, безводными холмами.
Усталые лошади медленно подвигались, опустив головы. Был рамазан [26] и гумье, угрюмые и голодные, молчали, кутаясь в пыльные бурнусы. Вдруг среди молчания затрещали два-три выстрела. Одна из лошадей упала.
Офицер остановил обоз и гумье выстроились лицом к иссеченному бугру, где должен был находиться невидимый враг.
Огонь открылся снова, меткий и убийственный. Гумье отвечали на выстрелы с увлечением, но их пули бесполезно терялись в скалах. Они же были видимы и расстреливаемы наверняка.
Немногие из пятидесяти гумье Джебель Амура ускользнули с раненым французским офицером из рокового ущелья.
Бу-Гафс, двоюродный брат Могаммеда, не покинул его ни на одно мгновение. Сердце номада билось от радости и волнения: наконец-то война, настоящая война, и он стрелял, как и все другие, наугад, по трусам, не смеющим показаться.
Когда Могаммед покатился на каменистую почву с пронзенною пулею грудью, гум бежал. Бу-Гафс спрыгнул на земь, схватил тело своего брата и бросил его поперек седла. Потом, вскочив на коня под градом пуль, он в галоп догнал гум.
— Собаки не посмеются над сыном Абдель-Кадера! — сказал Бу-Гафс.
И Могаммед заснул последним сном на краю дороги в Бехар, в красной земле.
Зимний вечер, черный, как сажа, спускался над Афлу. Десятка два оборванных всадников ехали крупной рысью на разбитых лошадях. Угрюмые, они едва отвечали на вопросы сбегавшихся толпами женщин, — грациозный слет многоцветных бабочек.
Анбарка, похудевшая и побледневшая, спросила жестом молчаливо проезжавшего Бу-Гафса, закутанного в большой, черный, весь в лохмотьях бурнус.
— Господь был к нему милосерден! — и Бу-Гафс продолжал свой путь, не оглянувшись даже на крик раненого животного, Анбарки. Она раздирала себе лицо, рухнув на землю перед дверью своей комнатушки, отталкивая женщин, пытавшихся утешить ее.
Анбарка, наряженная в розовые шелка и в кисею в блестках золота, под длинными покрывалами из расшитого муслина, скользит по каменным плитам и бедра ее волнуются сладострастно.
На скамейке крикливая «гайта» испускает ноту безмерной, дикой печали, поддержанную звонкими ударами бубнов. И Анбарка собирает белые монеты, просовываемые ей в губы мужчинами.
В ожидании, когда какой-нибудь спаги или бедуин позовет ее на ночь любви, она возвращается на свою скамейку. Но глаз ее пасмурен, на губах ее нет улыбки: она помнит всегда о прекрасном Могаммеде, избранном возлюбленном, спящем там, в далеком Могриде.
ОМЫВАТЕЛЬ МЕРТВЫХ
(Песнь, спетая в палатке, между Афлу
и Тоггином, всадником Могаммедом
ульд Абд эль Кадер Бен Зианом).
Вл. Лебедев
ИЗАБЕЛЛА ЭБЕРГАРД
«Имя Изабеллы Эбер гард, приобщенное к именам Флобера, Маскере и Фромантена, часто вспоминается, когда цитируют тех, кто вызывает в нас представление о Северной Африке».
Огненным летом 1916 года, после раскаленного недвижного дня, поднимались мы вечерами на высокий холм над Ореовицей.
Истомленные огневицей и палящим зноем, мы чувствовали себя счастливыми в наступающей прохладе позднего вечера.
Нам светил золотеющий месяц, легкий ветер доносил свежесть близкого Вардара и аромат отдыхающих от дневного жара цветов.
