Наш человек в Гаване - Грин Грэм (е книги TXT) 📗
Он и сам не понял, что сказал, пока она не высадила его у дома и не отъехала.
3
Милли сказала:
– Ты выпил только кофе и ничего в рот не взял, даже сухарика.
– Что-то не хочется.
– А потом пойдешь и наешься на банкете у своих коммерсантов, – будто не знаешь, что твой желудок не выносит краба по-мавритански!
– Даю тебе слово, я постараюсь не есть ничего лишнего.
– Лучше бы ты как следует позавтракал. Поешь пшеничных хлопьев – они впитывают весь алкоголь.
В этот день рядом с ней была дуэнья.
– Ну, ей-богу же, не могу. Мне не до еды. Не приставай. Нет у меня аппетита.
– Ты приготовил речь?
– Старался, но я ведь не оратор. Понятия не имею, почему они попросили меня.
Но его мучило, что теперь он, кажется, знает, почему. Кто внушил эту мысль доктору Брауну – вот что нужно было узнать любой ценой. Он подумал: «Но ведь цена – это я сам!
»
– Пари держу, что ты произведешь там фурор!
– Ну нет, я сделаю все, чтобы не произвести там никакого фурора.
Милли ушла в школу, а он остался сидеть за столом. На картонной коробке с хлопьями «Уитбрикс», которые всегда покупала Милли, был напечатан отрывок из последних приключений Мальчика с пальчик. В коротком рассказике с картинками Мальчик с пальчик встретил крысу величиной с рослого сенбернара и обратил ее в бегство, прикинувшись кошкой и замяукав. Это была очень незамысловатая история. Вряд ли ее можно было рассматривать как ценное назидание молодому поколению, вступающему в жизнь. За двенадцать купонов, вырезанных из таких коробок, фирма обещала духовое ружье. Коробка была почти пуста, и Уормолд принялся вырезывать купон, аккуратно водя ножом по пунктирной линии. Он уже обрезал последний угол, когда в комнату вошла Беатриса. Она спросила:
– Чем это вы занимаетесь?
– По-моему, духовое ружье может пригодиться нам в конторе. Не хватает всего одиннадцати купонов.
– Я не спала всю ночь.
– Наверно, выпили слишком много кофе?
– Нет. Это из-за того, что вам сказал доктор Гассельбахер. Насчет Милли. Пожалуйста, не ходите на банкет.
– Ну, пойти-то я, во всяком случае, должен.
– Вы и так делаете достаточно. В Лондоне вами довольны. Я сужу по тону телеграмм. Что бы там ни говорил Генри, Лондон вовсе не захочет, чтобы вы шли на бессмысленный риск.
– Он прав, когда говорит, что если я не пойду, они попробуют что-нибудь другое.
– Не бойтесь за Милли. Я не спущу с нее глаз.
– А кто будет смотреть за вами?
– Я сама выбрала эту профессию. Вы за меня не отвечаете.
– Вы бывали уже в таких переделках?
– Нет. Но и начальника такого у меня еще не было. Вы словно ткнули палкой в осиное гнездо. Знаете, обычно наша работа – чистая канцелярщина: картотека и скучные телеграммы. Убийства – не наша область. И я не хочу, чтобы вас убивали. Понимаете, вы какой-то настоящий, а не персонаж из «Бойз оун пейпер». Ради бога, оставьте вы в покое эту дурацкую коробку и послушайте, что я вам говорю!
– Я читал про Мальчика с пальчик.
– Вот и оставайтесь с ним сегодня дома. А я пойду и куплю вам все предыдущие коробки этой серии, чтобы вы могли прочитать про него с самого начала.
– Готорн говорил здравые вещи. Мне только надо быть поосторожней с едой. Ведь и в самом деле важно установить, кто они такие. Тогда я по крайней мере отработаю полученные деньги.
– Вы и так сделали больше, чем нужно. Незачем вам ходить на этот проклятый банкет!
– Нет, есть за чем. Хотя бы из гордости.
– Перед кем вы хотите покрасоваться?
– Перед вами.
Он пробирался по холлу гостиницы «Насьональ» мимо витрин с итальянской обувью, датскими пепельницами, шведским стеклом и сиреневыми английскими фуфайками. Дверь в банкетный зал, где всегда заседало Европейское коммерческое общество, загораживал стул, на котором расположился доктор Гассельбахер – он явно кого-то поджидал. Уормолд замедлил шаг; он не видел доктора Гассельбахера с той самой ночи, когда тот сидел в мундире улана на кровати и вспоминал прошлое. Члены коммерческого общества, направлявшиеся в банкетный зал, останавливались и заговаривали с доктором Гассельбахером, но тот не обращал на них внимания.
Когда Уормолд поравнялся со стулом, на котором сидел доктор, тот сказал:
– Не ходите туда, мистер Уормолд.
Он говорил громко; слова его дрожали в загроможденном витринами холле, привлекая всеобщее внимание.
– Как поживаете, Гассельбахер?
– Я оказал: не ходите туда.
– Слышу!
– Они собираются вас убить, мистер Уормолд.
– Откуда вы знаете, Гассельбахер?
– Они хотят вас там отравить.
Кто-то из приглашенных остановился и стал смотреть на них с улыбкой. Один американец спросил:
– Да неужели тут так уж плохо кормят?
Все рассмеялись.
Уормолд сказал:
– Уйдите отсюда, Гассельбахер. На вас все смотрят.
– Вы все-таки пойдете?
– Конечно; я ведь один из ораторов.
– У вас есть Милли. Подумайте о ней.
– Не бойтесь за Милли. Я вернусь целым и невредимым, Гассельбахер. Ступайте.
– Хорошо, но я хотел вас удержать, – сказал доктор Гассельбахер. – Я буду ждать вашего звонка.
– Я позвоню вам из дому.
– Прощайте, Джим.
– Прощайте, доктор.
Уормолд оторопел, услышав, что доктор Гассельбахер назвал его Джимом. Он вспомнил, как не раз подумывал в шутку: только сидя у его смертного одра и отказавшись от всякой надежды, доктор Гассельбахер назовет его по имени. Его вдруг охватили страх, одиночество, тоска по родине.
– Уормолд, – произнес кто-то за его спиной.
Он обернулся. Перед ним стоял Картер из фирмы «Ньюклинерс», но для Уормолда в этот миг Картер был английской землей, и английской спесью, и английской пошлостью – всем тем родным и надежным, что заключалось в самом слове: Англия.
– Картер! – воскликнул он, словно Картер был тем человеком в Гаване, которого ему больше всего хотелось встретить; и в этот миг так оно и было.
– Чертовски рад вас видеть, – сказал Картер. – Не знаю здесь ни души. Даже моего... даже доктора Брауна.
Трубка и кисет оттопыривали его карман; он погладил их, словно надеясь обрести бодрость в этом привычном жесте, может быть, он тоже испытывал сейчас тоску по родине.
– Картер, познакомьтесь с доктором Гассельбахером, это мой старый друг.
– Здравствуйте, доктор. – Картер сказал Уормолду: – Искал вас вчера вечером по всему городу. Никак не могу попасть в те злачные места, о которых вы говорили.
Они вместе вошли в банкетный зал. Трудно было объяснить, почему Уормолд испытывает такое доверие к своему соотечественнику, но с той стороны, с которой шагал Картер, он чувствовал себя в безопасности.
В честь генерального консула банкетный зал был украшен двумя большими флагами Соединенных Штатов, а маленькие бумажные флажки указывали, как в ресторане аэровокзала, места представителей различных стран. Во главе стола красовался швейцарский флажок – там должен был сидеть президент, доктор Браун; был тут даже флажок Монако – он стоял против места монакского консула, одного из крупнейших экспортеров сигар в Гаване. В знак уважения к августейшему бракосочетанию [имеется в виду брак князя Монакского с американской киноактрисой Грейс Келли], его посадили справа от американского генерального консула. Когда Уормолд и Картер вошли в зал, гостям разносили коктейли, и к ним сразу же подошел официант. Показалось ли это Уормолду или же официант и в самом деле так повернул поднос, что последний оставшийся на нем «дайкири» оказался как раз под рукой у Уормолда?
– Нет. Не хочу, спасибо.
Картер протянул руку, но официант уже двинулся к служебному выходу.
– Может, вы предпочитаете сухой «мартини», сэр? – спросил чей-то голос.
Он повернулся. Это был метрдотель.
– Нет, нет, я не пью коньяк.
– Шотландское виски, сэр? Херес? «Дедушкин коктейль»? Что вам угодно?
– Я сегодня не пью, – сказал Уормолд.
