Не открывая лица - Далекий Николай Александрович (книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
Эльза исчезла. Этот факт не мог вызвать никаких сомнений. Но Маураху страстно захотелось не поверить своим глазам, не послушаться голоса рассудка. Он ошибся! Ведь бывают же такие ошибки, галлюцинации. Эльза, как ни в чем не бывало, спит у себя на полке или спряталась, дурачит его, противная девчонка. Гестаповец оглянулся и увидел стоящего с фонарем проводника. Лицо старика было бледно, губы тряслись. Нет, он не ошибся — совершилось нечто чудовищное, ужасное, непоправимое.
Гестаповец взял у старика фонарь и осветил уборную. На полу лежал ломик, которым проводник скалывал лед со ступенек вагона, швабра с длинной сломанной ручкой (ею была подперта дверь изнутри), сорванная ломиком узкая планка, закреплявшая окно на зимнее время в неподвижном положении. Маурах закрыл дверь на ключ и, знаком приказав старику молчать, поспешил в свое купе.
Прежде всего он еще раз тщательно проверил содержимое портфеля. Все на месте. Эльза не взяла ничего. Ей было не до этого. Еще бы! Она спасала свою шкуру. Маурах осветил фонариком пустую полку Эльзы, пощупал ее мягкий, казалось, еще сохранивший девичье тепло платок, порылся в корзинке, вынув оттуда свою банку консервов, и даже заглянул под лавку, обшаривая лучом фонарика пол и стенки.
Самообладание вернулось к Маураху. Итак, в чем, собственно, его могут обвинить? Он упустил девчонку, выпрыгнувшую на ходу поезда в окно уборной. С какой целью села она в этот поезд? С какой целью выпрыгнула? Никому это не известно. Кто пригласил ее в купе? Тупоголовые летчики, которые дрыхнут теперь сном праведников. Так в чем же виноват обер-лейтенант Герман Маурах? Ему поручили следить за Эльзой? Нет. Это он сделал по собственной инициативе. В конце концов: кто он в данную минуту? Простой пассажир, офицер, командированный на новое место службы. Проверка документов — дело коменданта эшелона. Если он знает свои обязанности, то должен был послать к черту какого-то сующего нос не в свое дело обер-лейтенанта и потребовать у девушки документы. Опять-таки, за чем следил поставленный в тамбуре часовой? “Простите, господин капитан, это был не мой, а ваш часовой”.
Рассуждая таким образом и придумывая всякие доводы в свое оправдание, гестаповец вернулся к проводнику, все еще находившемуся в маленьком помещении между коридором вагона и тамбуром. Маурах открыл дверь и приказал убрать с пола обломки. После этого он внимательно осмотрел подоконник и только тут заметил на кривом гвоздике, которым была прибита сорванная планка, маленький, окровавленный клочок овчины, “с мясом” вырванный из полушубка. Немного размазанной крови виднелось и на раме окна.
Гестаповец не подумал о том, каким удивительным мужеством должен был обладать человек, решившийся на такой отчаянный прыжок, и что породило в нем это мужество. Нет, об этом он не думал. К горлу Маураха снова подступал клубок бессильной ярости, ему хотелось выхватить пистолет и выпустить всю обойму, стреляя в открытое окно, в темную, холодную украинскую степь, куда-то туда, где скрылась вырвавшаяся из его рук отважная советская девушка.
Такое бессильное чувство ярости испытывает жестокий, бессердечный птицелов, заключивший после долгой охоты в клетку редкостную пташку, а на утро обнаруживший клетку пустой и увидевший прилипшее к прутику приоткрытой решетчатой дверцы маленькое окровавленное перышко — единственную памятку, оставленную его былой пленницей.
Тут смятенную душу гестаповца осенила мысль, почему-то раньше не пришедшая ему в голову. Оказывается, при всех крайне неприятных обстоятельствах он все же остался в крупном выигрыше. Имеется телеграмма, написанная рукой Эльзы, пистолет, отобранный у нее, и, наконец, главное, — три великолепных снимка: обаятельная Эльза, советская разведчица, держит под руки двух остолопов-летчиков, умеющих только швырять с поднебесья свои бомбы и лакать спиртное.
Он расскажет начальству все (нет, далеко не все, а только то, что выставит его в выгодном свете). Фотография Эльзы, конечно, уже без летчиков, будет размножена в нескольких сотнях экземпляров и разослана с секретным предписанием во все концы. Эльза, если она спрыгнула удачно, не сквозь землю провалилась. Она обязательно где-нибудь появится, вынырнет и начнет рассказывать сказки о своем дедушке или что-либо в этом роде. Тут-то Эльзу и сцапают. А затем ей придется еще раз встретиться с господином обер-лейтенантом. Он-то будет рад этой встрече…
Маурах вернулся в купе. Фотоаппарат и пистолет, отданный Эльзой ему на хранение, лежали в надежном месте — под его подушкой. Гестаповец приподнял подушку, включил фонарик и обомлел. Под подушкой ничего не оказалось.
— Ы-ы-ы…..
В две — три секунды постель была перевернута, перерыта, но безрезультатно — две маленькие вещицы исчезли. Да, да, исчезли, их нет, они улетучились, испарились, их не существует для Маураха. Эго ясно, как божий день. Гестаповцу стало дурно, он присел на смятую постель и вытер потный лоб Он вспомнил упавший с плеча девушки полушубок, резкие рывки, какими паровоз сдвигал с места состав, толчки локтя Эльзы (какая Эльза? К черту! Эльза — Елизавета, Маруська, Галька или как их там) и понял значение этих толчков. Это же старый прием, при помощи которого отвлекают внимание. Он понял все…
Реакция у этой девушки была мгновенная. Она молниеносно оценивала ситуацию и действовала безошибочно. А какая уверенность, какое знание чужой психологии, какое неподражаемое простодушие. “Вам тоже не спится?” Гром и молния! Ведь она сказала эти слова с глубоко затаенной ядовитой насмешкой, подавляя сонную зевоту, а сама в тот момент наверняка держала взведенный пистолет под полушубком и, вздумай он задержать ее, выстрелила бы первой. Она уложила бы и солдата, и коменданта, если бы он ей подвернулся, всех, кто бы стал ей на пути к жизни, к спасению.
Маурах снова подбил итог: он потерял почти новенький “Контакс”, но благодаря своей ошибке — спас свою жизнь. Это все-таки что-то да значит… И он многому научился за последние часы. Пускай теперь разглагольствуют эти ученые жулики о славянском примитивизме. Вздор. Вредный вздор! Эго — для простаков. Для таких, как Маурах, нужна точная, беспристрастная информация. Черт возьми, он лишился своего фотоаппарата. Очень, очень неприятно… Теперь для него один выход — молчать. Солдат-часовой утром уйдет спать в свою теплушку. Он, собственно, ничего не видел и, кажется, так и не понял того, что произошло. Проводнику приказано молчать, и он будет молчать — эмблема на рукаве мундира Маураха приводит его в трепет. Летчикам Маурах скажет, что Эльза, очевидно, отстала от эшелона. Вот и все. Вполне достаточно на сегодняшний день…
Гестаповец постелил постель и улегся. Но желанный сон не сразу пришел к нему. Было очень жаль фотоаппарата, жаль не только, как утраченную ценность, но и… Черт! Об этом лучше не думать.
Как известно, пленка, которой заряжаются кассеты для аппаратов типа “Контакс”, имеет стандартную длину и рас” считана на 35–36 снимков. Маурах снимал Эльзу в окружении летчиков, когда показатель счетчика снятых кадров находился против цифры 29. Эти двадцать девять кадров, снятых раньше, были посвящены участию Маураха в последней карательной экспедиции. Если проявить пленку и отпечатать все кадры — фотографии украсили бы альбом любого гестаповца: Маурах стреляет из пистолета в затылок старику, Маурах стоит, наступив ногой на труп женщины, Маурах на фоне виселицы и тому подобное. Блестящие, великолепные фотографии! Маурах намеревался сделать альбом и подарить его подрастающему сыну…
Да, такие снимки хороши в альбоме, но если они попадают в руки советских разведчиков или партизан — это совсем другое дело… И самое ужасное, что он, Маурах, будучи, аккуратным и бережливым немцем, написал химическим карандашом на обратной стороне футляра аппарата свою фамилию и, кажется, даже домашний адрес.
“Какая досада, какая непростительная оплошность”, — думал Маурах, засыпая. И как только сладкая дремота склеила отяжелевшие веки гестаповца, ему приснился тревожный сон.
