Не открывая лица - Далекий Николай Александрович (книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
Тарас умолк, печально взглянув на Учителя.
— Он ничего им не сказал?
— Ничего. Меня было сперва в пот ударило — слышу называют Васю по имени и фамилии. Что такое, думаю, неужели сказал? Гляжу, а на столе у коменданта фотография Нины Возняк лежит. Помните Нину из девятого “А”? Еще она на сцене Наталку играла. Вася с ней дружил… Ну, я и понял, откуда им имя и фамилия стали известны. Больше они ничего не узнали.
Учитель поднял голову. Несколько секунд он молча, грустно, с суровой нежностью смотрел на Тараса.
— Что ж ты о себе ничего не расскажешь, — спросил он. — Тебе тоже досталось?
— Не без этого, Иван Петрович. Но я терпел. Вот уже вижу: нет моих сил — вспомню Васю, и сразу мне легче. Я им концерты устраивал…
Тарас невесело, но самодовольно улыбнулся.
— Помните, как я “Злоумышленника” Чехова на вечерах художественной самодеятельности читал? Даже премию получил… Так я им из этого рассказа целые куски шпарил, на свой лад, конечно. Сильно помогало. На что обер-лейтенант умный гад был, и тот сразу не смог разобраться… Я на полоске засыпался, один мешок с полоской был, а полицай ее заприметил… Так и этот обер-лейтенант, вижу по его глазам, сомневаться начал… Ну, а с лейтенантом, который вместо убитого комендантом остался, мне было легче. Он тоже учитель… Лекции мне о арийской расе читал. Смеху было… На шпиона сватал… Я говорю — согласен. Только, думаю, вы, гады, зевнете, как этого “шпиона” и след простынет. Нет, дай ему мину сперва. Я не выдержал и засмеялся. Он мне по зубам заехал. Говорит: улыбаться не будешь. А потом совесть замучила: ранку мне йодом смазал. Я понял, Иван Петрович, — немцы не один в один, а — разные. Мне Курт всю историю рассказал, как у них с Гитлером произошло… Хороший, умный парень. Иду с ним, а все не верится — неужели друг, неужели все понимает и нам сочувствует.
Учитель поднялся и заходил по землянке.
— Тех, кто пришел на нашу землю с оружием, мы будем беспощадно бить, — сказал он. — Но мы воюем не с немецким народом, а с фашизмом. Даже в минуты самого горького горя об этом нельзя забывать…
Командир партизанского отряда склонился над спящим Куртом Мюллером и заботливо поправил на нем сползшую набок шинель.
— Устал солдат… — сказал Тарас.
— А ты? — с легкой усмешкой посмотрел на него Учитель.
— Что ж я… — неопределенно повел плечом хлопец. — Я — другое дело… Вы сами говорили — партизанам уставать нельзя. Прикажете сейчас идти на задание — пойду.
— Отдохнешь — получишь новое задание, — кивнул головой Учитель.
— Снова подрывать эшелончик доверите? — блеснул глазами хлопец.
— Нет. Это смогут сделать другие.
Увидев на лице Тараса разочарование и обиду, Учитель продолжал:
— Новое задание у тебя будет тяжелое и серьезное. Ты, Тарас, выдержал экзамен на “отлично” и в то же время проявил особые способности. Ты — большой талант. Вот мы и дадим тебе такое задание, на котором ты свой талант должен показать в полном блеске.
Тарас напряженно смотрел на командира, стараясь понять, о каком задании он говорит.
— Разведка? — спросил хлопец, нетерпеливо облизывая губы. — Вроде Ласточки?
— Да. Ласточка тоже блестяще выдержала экзамен. Если она останется живой, ты, пожалуй, с ней не один раз встретишься.
— Я один пойду?
— Нет, вдвоем.
— С кем?
— Очевидно, с нашей радисткой.
— С этой новенькой? — удивился Тарас. — Она не пройдет…
— Ты должен будешь провести ее.
— Далеко?
— Далеко. Дорога будет трудной и опасной. Но если доведешь куда надо — это будет стоить врагу не одного, а, может быть, сотни эшелонов.
— Тогда проведу, — сказал Тарас. — Только немного обучить ее надо. Знаете, Иван Петрович, какие они, девчонки…
— А Ласточка? — засмеялся Учитель.
— Ну, Ласточка… — восхищенно произнес хлопец — Это тоже, я вам скажу, особый талант.
— Может быть, и у Березки талант обнаружится. Увидим… А сейчас выполняй приказ командира — спи.
28. СТРЕЛКА № 5
Шипящий, отдувающийся паром локомотив долго пыжился, пока сдвинул с места длинный тяжелый состав и потянул его со станции.
Прасковья Кулик — высокая, плечистая женщина, в теплом платке, полушубке, валенках стояла у своей стрелки, сумрачно, исподлобья наблюдая, как темные, со снегом на крышах, теплушки медленно серыми тенями проплывают в полосе слабого света ее фонаря. Стрелочница знала: эшелон идет на фронт, и теплушки битком набиты гитлеровскими солдатами. Вид таких эшелонов неизменно вызывал у Прасковьи мрачное, тоскливое настроение. “Значит, есть еще сила у Гитлера, — горестно думала женщина — Без конца шлет и шлет своих солдат”. Совсем иные чувства вызывали у нее идущие в обратную сторону санитарные поезда. Стрелочница жадно пересчитывала вагоны и старалась определить число раненых. Эти уже отвоевались…
Поезд, громыхая на стрелках, начал ускорять свой ход. Вслед за теплушками показалось несколько пассажирских вагонов, находившихся в середине состава. Конечно, в этих вагонах ехали офицеры. “Спят, чтоб вам навеки заснуть проклятым”.
Неожиданно в одном из окон пассажирского вагона замигал свет, озаряя белый четырехугольник заиндевелого стекла со светлым круглым пятнышком посередине. Освещенное окно быстро проплыло перед глазами Прасковьи, и свет погас, но в то же мгновение стрелочница увидела, что в соседнем окне опускается рама. Сама по себе — эта опущенная рама не привлекла бы особого внимания стрелочницы, но в окне появилась неясная фигура, и когда вагон отошел метров на тридцать от стрелки, какая-то тень оторвалась от него и упала вниз, в темноту.
— Что еще за диковинка? — удивилась Прасковья. — Не то шинель выбросили, не то сам человек прыгнул. А зачем ему было прыгать из окна? И окно-то крайнее, у тамбура… Происшествие!
Темные теплушки бежали одна за другой, и казалось, им не будет конца. Но вот мелькнула последняя, с вишнево-красным фонарем позади. Фонарь быстро удалялся и, уменьшившись до маленькой точки, погас, точно искра, улетевшая в морозную мглу.
Ритмичный гул поезда постепенно затихал. Прасковья направилась было к своей будке, но у дверей передумала и, освещая дорогу фонарем, зашагала рядом с рельсами в ту сторону, куда ушел поезд. Вскоре до ее слуха донесся слабый стон, и она увидела темное пятно, медленно движущееся ей навстречу. Несомненно, по снегу с большим трудом полз какой-то человек. Прасковья быстро спрятала фонарь под полу своего полушубка и остановилась в нерешительности. Ее остановил не страх, а другое чувство. Если бы стрелочница точно знала, что перед ней кто-либо из гитлеровцев, она бы, конечно, не стала спешить к нему на помощь. Нет, Прасковья и пальцем не пошевелила бы в таком случае — сломал себе шею, ну и замерзай, черт с тобой. Утром найдут… С нее взятки гладки… Начнут допрашивать, скажет — ничего не видела и не слыхала. Ее дело — стрелки. Эшелон проследовал выходную стрелку благополучно…
Пятно на снегу перестало двигаться. Снова послышался стон, затем бормотание. Вдруг Прасковья ясно услышала несколько немецких слов. Сомнений не было — на снегу лежал гитлеровский офицер или солдат. Не открывая фонаря, Прасковья осторожно попятилась и, не оглядываясь, поспешно зашагала к будке.
В будке топилась маленькая железная печка. Пылающий уголь бросал сквозь щели дверцы на деревянный пол дрожащие розовато-золотистые отсветы. Стрелочница закрыла за собой поплотнее дверь, поставила фонарь на пол и, сдвинув платок на затылок, медленно провела рукой по лицу.
Прасковья была мужественной женщиной, с твердым и решительным характером. Однако сейчас на сердце у нее было как-то неуютно. Не то чтобы она жалела о своем поступке. Нет. Но все-таки там, на снегу, в нескольких шагах от ее будки, замерзал человек.
“Так разве это человек, это — враг, — успокаивала себя Прасковья. — Сотни тысяч бы их там замерзало — не пожалела бы, а только обрадовалась”. “Так то оно так, — отвечал ей другой голос, — сотни тысяч ты бы не пожалела, а одного жалко, он ведь еле-еле полз и стонал, как женщина…”
