Нежное Сердце - Фалькенгорст Карл (читать книги полностью .txt) 📗
И Красной Змее принадлежала честь освобождения страны от этой кары, а не ему Белой Бороде-Нежному Сердцу!
Но можно ли верить змее? Не есть ли она мать лукавства и лжи? Чу! Что это вдруг хрустнуло слева в кустах? Что выходит так на широкую поляну? Действительно, это он — кровожадный буйвол; ноздри его раздуваются, глаза горят; он бешено бьет хвостом и взрывает копытами землю. Спокойный вечерний воздух дрожит от его яростного рева. Его не укротишь взглядом, он с бешенством бросается вперед… Да, это действительно мнимо умершее чудовище.
Но Белая Борода уже приготовился: щелкнул курок, — и зычный рев быка слился с отрывистым звуком выстрела. Послышался удар пули, но чудовище осталось невредимо и секунду спустя бросилось вперед.
Белая Борода поспешил укрыться за толстым стволом дерева и снова зарядил винтовку.
Но где же Лео?
Он бросил ягдташ и ружье и, вооруженный только крепким копьем, ожидал среди дороги разъяренного буйвола. Он не хотел отставать от своего хозяина, не оробевшего перед целой дюжиной буйволов.
Стройный негр был похож на торреро из мадридского цирка. Жаль только, что публикой ему служили одни обезьяны и попугаи на вершинах деревьев и что на этой арене нельзя было заслужить шумных аплодисментов.
Лео подпустил зверя на близкое расстояние, потом неожиданно сделал скачок в сторону и нанес ему копьем сильный удар в шею. Копье засело так крепко, что обратившийся в бегство буйвол увлек с собой и борца, и оба повалились в густой кустарник. Буйвол пытался было вскочить, но раздался второй выстрел из винтовки Белой Бороды; на этот раз пуля попала в сердце.
Лео давно вскочил и торжественно наступил ногой на шею побежденного наконец чудовища. В его глазах сияла гордость, и когда Белая Борода с похвалой протянул ему руку, он сказал спокойно:
— Теперь ты видишь, Белая Борода, как охотятся бари!
Глава III
Сериба Гассана
Мнимый мусульманин, — Разбойничье гнездо. — Предводители. — Позорное предложение. — Лео в плену. — Жилая комната и музей. — Четвероногие сторожа. — Книги и картины. — Воспоминания о «Хижине дяди Тома». — Соглашение. — Отправление. — Трутни и пчелы.
Восходящее солнце посылало на землю свои первые лучи и наступление утра уже давно разбудило дневных птиц; люди в серибе Гассана тоже проснулись. У прозрачного ручья, протекавшего посредине поселения, стояли коленопреклоненные фигуры с пестрыми тюрбанами на головах; обратившись лицом к солнцу и высоко воздевши руки, они только что окончили свою утреннюю молитву и теперь собирались совершать омовение, точно следуя предписанию Корана.
Повыше, у того же ручья, вытекающего из красных гранитных скал, перед лучшим из домов также совершал молитву человек, окруженный покорными рабами; по всей вероятности, хозяин этого поселения.
Черные волосы его были покрыты тюрбаном: владелец серибы был мусульманин. Но кто всматривался в черты его лица, тотчас же замечал, что этот человек не принадлежал ни к арабскому, ни к турецкому племени. Его можно было принять за переодетого турком француза.
Дома по суданскому обычаю отличались легкостью постройки. Стены были сплетены из бамбукового тростника, покрытого глиной; на них возвышались конусообразные сплетенные из соломы непромокаемые крыши. Этих жилых хижин насчитывалось до сотни и сравнительно с ними число навесов для товаров было весьма незначительно: их можно было перечесть по пальцам. Нубийцы и туземные негры из племени динка сидели там и сям у хижин; черные женщины и девушки работали, на открытом месте играла группа детей. Все это поселение, местами покрытое тенистыми деревьями, было окружено частоколом из крепкого бамбука.
Расположенное на склоне маленького холма поселение это возвышалось, как цитадель, над деревней динков, расположенной пониже.
Напрасно стал бы искать здесь наблюдатель следы и признаки земледельческой деятельности; судя по малочисленности навесов для товаров, торговые обороты поселения тоже не могли быть значительны. Это была своеобразная торговая станция, какие возможны только в Восточном Судане, вернее — гнездо разбойников в полном смысле этого слова.
Несколько десятков лет тому назад по Нилу действительно поднимались мирные торговцы, чтобы выменивать слоновую кость на сукно, медную проволоку и бусы. Но к концу пятидесятых годов, к которым относится наш рассказ, эти времена давно миновали. Бусы потеряли уже в глазах негров свою прежнюю цену, талеры не всегда были под рукой, а транспорт сукна и проволоки был затруднителен. Однако страна по-прежнему должна была доставлять слоновую кость, но за нее выплачивали своеобразной монетой: порохом и свинцом. Верно ли вы поняли, читатель? Не подумайте, что негру давали в обмен порох и свинец: его просто убивали и завладевали его слоновой костью. Как это делалось и как это было возможно, об этом мы сейчас узнаем.
Гассан, так звали человека в красном тюрбане, окончил свою молитву перед лицом собравшегося народа, затем поднялся и приказал рабам позвать некоторых из своих подчиненных.
Они пришли к дому и сели в кружок под тенистой смоковницей.
Познакомимся поближе к этими господами.
Одного из них звали Араби, на нем был оборванный египетский мундир. Можно было сказать с уверенностью, что этот молодец дезертировал из египетской армии и нашел приют здесь, чтобы безнаказанно продолжать свою буйную жизнь.
Против него сидел Ахмет, настоящий араб. Ему вряд ли было более двадцати лет, но распутный образ жизни исказил его черты, а широкий шрам на правой щеке еще более безобразил некрасивое лицо. Около него примостился турок Сади с лукавыми глазами, горбатым носом и кривыми ногами. Борода его была с проседью, ходил он сгорбившись. В Хартуме его искали уже несколько лет, так как он внезапно исчез из города вместе с доверенной ему кассой. Трое остальных были настоящие нубийцы, грубые, обтрепанные.
Гассан сидел посреди собрания и, казалось, обсуждал со своими сподвижниками важное дело.
Обсуждение в совете семи велись вполголоса, и даже Белая Борода не мог разобрать ни одного слова из их разговора. Он стоял в конце ряда домов направо и кормил молодого страуса. Какое ему было дело до предприятий торговца слоновой костью Гассана? Свою слоновую кость он отправил в Хартум и собирался в путешествие прежде, чем возвратится караван.
Тут Гассан подошел к нему.
— Белая Борода, — начал он, — я отправляюсь со своими людьми в путь. Мы разыскали новый склад слоновой кости. Путешествие наше может продолжиться две-три недели. Прошу вас принять на себя во время моего отсутствия управление серибой!
— Вы отправляетесь в путешествие, Гассан? — возразил удивленный Белая Борода. — Да ведь у вас почти нет запаса товаров, ведь вы тоже ждете свой караван!
— Белая Борода, — сказал Гассан, улыбаясь, — ведь вы знаете местные условия. Ваша система не годится. С ней разоришься.
Белая Борода нахмурился.
— Верно ли я вас понял, Гассан? Неужели вы хотите заняться тем, чем, к позору своему, до сих пор промышляли только нубийцы и турки?
— Я же мусульманин! — шутливо прервал его Гассан.
— Гассан, — сказал спокойно Белая Борода, — вы никогда не хотели мне сказать своего настоящего имени, но что вы христианин и европеец, этого вы не станете отрицать. Мне нет дела до того, что побудило вас скрываться здесь под чужим именем, но до сих пор я думал, что это не может быть что-нибудь дурное; до сих пор я был убежден, что Гассан, несмотря на всю свою суровость по отношению к рабам, все-таки не лишен благородства и предоставит другим грабить беззащитных!
— Белая Борода-Нежное Сердце, — мрачно возразил Гассан, — чего нам считаться! В этой серибе и в этой стране я один неограниченный властелин. Гостеприимство, оказанное мною вам, кажется, сделало вас спесивым?
— Меня спесивым? — воскликнул Белая Борода, отступая на шаг назад. — Как это понимать? Разве я был вам в тягость?
