Владетель Ниффльхейма (СИ) - Демина Карина (мир книг .TXT) 📗
— Извини. Пожалуйста, — сказала Белла Петровна, разжимая пальцы.
Она успела отступить на шаг, прежде чем пламя обняло бильвизу.
Та закричала.
Горели воздетые к небу руки, рассыпались пеплом, летели к пруду, падали, покрывая мусорные кучи сероватым снегом. Пылала ива, щедро раздаривая узкие клинки листьев. Шкворчала омела, брызгая зеленым соком, ломаясь в огне с хрустом, как ломались крысы.
Белла Петровна смотрела.
Она не отступила, даже когда огонь метнулся к ней под ноги, чуя запах горючего, когда заглянул и подбросил в воздух канистру, которая лопнула с оглушительным хлопком. В воздухе запахло паленым пластиком. Лишь когда от невыносимого жара занялись волосы самой Беллы Петровны, она очнулась и отступила дальше.
Белла Петровна заплакала. Слезы летели по щекам и падали на руки, почему-то красные, покрытые волдырями ожогов.
Огонь успокаивался. И когда он улегся на черном выжженом пятне, Белла Петровна развернулась и пошла прочь. Она смотрела на свои ладони, кожа на которых лопалась, и думала, что вряд ли сумеет дойти до дома. И поэтому отправилась в больницу.
Она хотела поймать такси, но машины убегали.
Наверное, это было справедливо. Потом пошел дождь. Он нежно, аккуратно, омывал раны, унося пепел, смрад гари и боль. Белла Петровна улыбалась небу.
Возможно, она никогда больше его не увидит…
В больнице ее встретил Вершинин, и это тоже было правильно, хотя сама Белла Петровна не сумела бы объяснить, почему именно. Но вид доктора, пусть и одетого не в халат, но в джинсы и клетчатую рубашку, ее успокоил.
— Здравствуйте, — сказала Белла Петровна и вывернула ладони, показывая лопнувшие волдыри и желтые сгустки сукровицы. — Я вот… нечаянно.
— Я тоже, — Вершинин коснулся руки, что висела на привязи. — Нечаянно. Идемте.
Она пошла за ним, ничуть не сомневаясь, что этот человек сумеет помочь.
Хорошо бы Юленьке. А сама Белла Петровна потерпит как-нибудь. Боль не так и сильна.
Перевязывала медсестра. Она явно нервничала, то и дело бросала взгляды то на Вершинина, то не Беллу Петровну, но с вопросами не лезла. А потом и вовсе исчезла.
— Пить хотите? Есть чай. Есть вода. И спирт тоже есть.
— Спасибо, но… мне, наверное, мужу позвонить бы.
Вершинин раскачивался на стуле, и стул трещал, но не разламывался. Что-то изменилось в докторе, но Белла Петровна не могла никак понять, что именно.
— Знаете, — он поднял руку. — Я наверное, не смогу больше оперировать. Повредил глубокий сгибатель пальцев. Они там думают, что все восстановится. Но такого не будет. Мой сторож меня сторожит. А ваш будет сторожить вас. Это правильно.
Белла Петровна перевела взгляд на свои ладони, забинтованные, они напоминали две клешни в кольцах грязных манжет.
Правильно?
— Я убила человека, — призналась Белла Петровна, и Вершинин, не прекращая раскачиваться, спросил:
— А вы уверены, что он был человеком?
— Она… и нет.
— Тогда все хорошо. Людей убивать нельзя. Но только если людей.
Глава 9. Достоинства прикладной кулинарии
Аллочке стало плохо утром. Семен Семенович сначала услышал, как хлопнула дверь и звук этот, в общем-то обыкновенный, странным образом его встревожил.
Потом дверь вновь хлопнула, уже громче и ближе.
Раздались шаги, мелкие, частые, как будто человек очень спешил, но не мог позволить себе бежать, а потому семенил, быстро, но неуклюже.
На сковородке кипело масло, а в масле плавало сердце, которое за все восемь часов жарки лишь самую малость потемнело. Пару раз Семен Семенович ради интереса тыкал в мясной ком ножом, и теперь разрезы сочились прозрачным золотистым соком.
Запах от сердца шел изумительный.
Но двери хлопали. И множились шаги. Росло беспокойства Семена Семеновича. И когда достигло оно пика, на кухню влетела растрепанная горничная.
— Там это… — сказала она громким шепотом. — Алле Ивановне плохо.
И тогда Семен Семенович испугался.
Он уже успел забыть это чувство, всеохватывающее, парализующее волю и тело, когда остается одно-единственное желание — спрятаться.
Но кипело масло на сковородке, стреляло горячими искрами, и таращилась глупо, испуганно, горничная.
— Врача вызвали? — тихо спросил Семен Семенович, откладывая лопатку. — Вызвали, я спрашиваю?
Кивок. Дрожащая губа. Слезы в глазищах, как будто есть ему время чужими слезами заниматься.
— Хорошо. Иди сюда.
Неуверенный шажок.
— Видишь? Смотри, чтобы масло не выкипало, хорошо? Вот канистра. Вот сковорода. Понимаешь? Я скоро приду.
Он силой сунул в потные ручонки лопатку и бегом бросился наверх.
Аллочке и вправду было плохо. Она лежала поперек кровати, раскинув руки и ноги, словно опасаясь упасть. Голова ее свешивалась на вялой шее, и вторая горничная то приподнимала ее, то выпускала, и тогда голова вновь падала, а волосы накрывали ее, свисая до самого пола.
Аллочку тошнило. Судорога выламывала ее, и руки скребли по атласу, комкали его, силясь найти опору, хоть как-то приподнять непослушное тело. Рот открывался со страшным пустым звуком, из Аллочкиного рта вываливались комья рвоты, падали в вазу с широким горлом. Розы, прежде ее занимавшие, валялись по полу.
— Вон пошла, — сказал Семен Семенович горничной и присел на кровать. — И врача сюда. Немедленно. Иди. Нет, стой. Звони Вершинину.
Он вытащил сотовый и сам нашел нужный номер, набрал и, дождавшись ответа, попросил:
— Приезжайте. Пожалуйста. Берите машину и приезжайте. Я оплачу. Я все оплачу, только приезжайте. Пожалуйста.
Аллочка зарычала и выгнулась, выдавливая из себя очередной осклизлый ком рвоты, который плюхнулся в вазу, как жирная жаба.
— Я… мне плохо, — ей удалось лечь на бок. Аллочка подтянула ноги, сворачиваясь клубком. — Мне плохо.
— Погоди. Сейчас приедет врач. Много врачей. И они что-нибудь придумают. Не один, так другой.
Семен Семенович садился на кровать осторожно, боясь неловким движением потревожить недолгий Аллочкин покой.
— Все будет хорошо.
— Не будет, — упрямо ответила она. — Ты же знаешь.
— Знаю. Поэтому и говорю, — Семен Семенович позволил себе прикоснуться к влажным ее волосам. — Ты просто потерпи. Сейчас ведь медицина и все такое… выходят. И тебя, и ребенка. А не здесь — завтра полетим в Израиль, там вроде врачи хорошие. Или во Францию…
Легко лгать, когда ложь во благо, когда тот, кому врешь, сам желает верить. Аллочка смежила веки. Она дышала мелко, часто, как собака на жаре, и кожа ее белела на глазах, а ногти и губы — синели. И Семен Семенович не знал, что еще сделать, а потому просто рассказывал, как все будет хорошо, если немного потерпеть.
Потом появились врачи. Незнакомый, но солидный, в халате с фирменной вышитой эмблемой и блестящим саквояжем. И Вершинин, который отличался какой-то взъерошенностью, которая бывает, когда сон прерывается неожиданно и, прервавшись, не отпускает человека, а длится и длится. Под влиянием его движения становятся неуклюжими, а взгляд плывет.
— «Здра-вуш-ка», — по слогам прочел он эмблему, вышитую на халате конкурента. — «Здравушка». Центр здоровья.
Конкурент, сопровождаемый сразу тремя помощниками, лишь фыркнул презрительно, по-лошадиному, а Семен Семенович сказал:
— У нас с ними договор.
— «Здравушка»… надо же, какое совпадение.
Вершинин впился пальцами в мочку уха и дернул, как если бы проверял, крепко ли держится это ухо.
— В этом есть смысл. Во всем есть смысл. А вы бы сходили, проветрились. Нам с… коллегой посовещаться надо.
