Военные приключения. Выпуск 4 - Проханов Александр Андреевич (книга бесплатный формат TXT) 📗
При первых неприятельских залпах ближайшее окружение осторожно обратилось к Фермору:
— Ваше превосходительство, не послать ли за подкреплением — ведь Румянцев недалеко. Хотя солдаты и держатся, но ведь известно: кашу маслом не испортишь!
— Ах, господа, — взвинченно вскинулся главнокомандующий, — разве вы не видите, что уже слишком поздно? Его королевское величество Фридрих не таков полководец, чтобы выпустить победу из рук. Но для очистки совести пошлите, пошлите к Румянцеву. Хотя и не думаю, что это что-нибудь изменит!
Почти тотчас же после этих слов командующий исчез, оставив подчиненных наедине с их собственной судьбой. Дурной пример, как известно, заразителен: почти весь генералитет последовал примеру Фермора. Но солдаты и офицеры не воспользовались лукавой подсказкой начальства — армия продолжала бой.
— Не робей, ребята, не робей, — подбадривал солдат совсем еще молодой и зеленый поручик Михайлов в забрызганном своей и чужой кровью мундире. Он морщился, когда кто-нибудь случайно задевал его левое плечо.
— Ништо, сами бы не заробели, — вполголоса ворчали старые солдаты. Но говорили они это вполголоса и с таким расчетом, дабы офицер их не услышал. — А то уж и поярче мундиры тут были, а кака робость напала!
Офицер услышал, наконец, словесные экивоки подчиненных и покраснел. Но не от гнева, а от стыда — действительно, чего уж тут: сбежали…
— Ребята, так ведь долг наш…
— Знаем, ваше благородие, — перебили поручика. — На войну приведены и воевать будем. А смерть что — на то и война, чтоб умирать.
— Отставить разговоры, — теперь уже и рассердился Михайлов. — На войне не умирать, а побеждать должно! Побеждать. Слушай команду! Ружья снарядить! Залпом — пли!
В ответ на ружейный треск пруссаки ответили огнем батарей. Вздыбившаяся земля вновь на мгновенно закрыла солнце. Когда пыльная мгла рассеялась, солдаты увидели лежащих рядом поручика и нескольких своих товарищей.
И тогда правое крыло русских — пехота и кавалерия — пошло в контратаку. Прусские батальоны были опрокинуты штыковым ударом. На левом крыле пехота Обсервационного корпуса, также совместно с кавалерией, не дожидаясь прусского наступления, сама перешла в атаку и полностью разгромила противостоящую пехоту Фридриха. Но отсутствие руководства и управления в русской армии сказывалось все фатальнее: кавалерия противника, втрое превышавшая число русской конницы, терзала фланги. Фридрих умело маневрировал, и ему удалось нарушить боевые порядки неприятеля.
Под беспрерывным молотом артогня, ружейных залпов и конных атак угол русского каре начал пятиться сначала чуть-чуть, потом все сильнее. Еще несколько минут такого движения — и не будет боевого монолита, но лишь толпа, в которой каждый ощущает себя одиноким.
— Стой! — Попов с измученным и насмешливым лицом раскинул руки. В одной руке был пистолет, в другой — шпага. — Докуда бежать думаете? Неужто прямо до России? А сил хватит?
— Хватит! — произнес сивоусый солдат, вызывающе глядя на офицера.
— Это хорошо, — неожиданно легко перешел Попов на мирный тон. — Ежели у тебя сил хватает до дому бечь, может, немного отдашь и сейчас? Пруссакам, а?
— Можно, чего не отдать, — примирительно ответил сивоусый. — Ох, хитер ты, ваше благородие!
Солдаты, окружавшие говорящих, одобрительно загалдели.
— Ну, а если можно, тогда слушай меня! Пробежки ваши на сем кончим! Ружья зарядить. Лечь и ждать: стрелять по моей команде. В штыки идти тоже всем по команде. И кучно.
Через несколько минут вместо беспорядочной толпы лежали, выставив ружья в сторону врага, четыре густых ряда пехоты. Пруссаки приближались.
— Огонь!
Залп для королевской пехоты был неожиданным и весьма ощутимым. Но инерция набравшего силу движения гнала вперед, и остановить их сейчас могло лишь такое же встречное движение. Офицер понял это:
— В штыки! Вперед!
Его солдаты набрали необходимый разгон и встретили пруссаков грудь в грудь.
Мало кто мог выдержать штыковую атаку русской пехоты. Не были исключением и солдаты Фридриха. Хорошо обученные профессионалы, они умели и любили воевать в монолите строя, чаще — с помощью ружейного огня и всегда — под взглядом строгих, но мудрых начальников. Бой на штыках же — бой индивидуальный. Когда ты сам себе командир, когда ты сам для себя решаешь — упасть ли тебе, притворись мертвым в надежде, что пронесет и тебя не заметят, или встретить блеск твердым взглядом. Прусская армия не горела неукротимым желанием положить животы своя во славу короля Фридриха, и поэтому поле боя осталось за русскими. Новая контратака — солдат в атаку гнали унтера и офицеры — и снова после прямой сшибки пруссаки откатились обратно.
Таким был один из островков сопротивления. Преданные и брошенные начальством русские солдаты стояли и умирали каждый на своем месте. Но не отступали.
Румянцева не было в этом сражении — его корпус Фермор направил к Шведту, расположенному также на Одере, в шестидесяти километрах от Кюстрина, где ожидалась переправа неприятеля. Не удовлетворясь этим, Фермор приказал отделить Румянцеву от своего корпуса отряд генерала Рязанова — для осады Кольберга. Румянцев предупреждал главнокомандующего, чем может кончиться подобное распыление сил, но ему не вняли, и теперь, в день боя, он ждал распоряжений Фермора о своих дальнейших действиях.
Постоянно обвиняемый в своеволии, на этот раз он решил дождаться распоряжений командования, хотя, как военачальник, и понимал, что единственное правильное с его стороны действие — идти на соединение с главными силами армии. Но решился ли Фермер на генеральное сражение или опять начнет набившие уже оскомину проволочки мелких стычек?
Начавшаяся вдалеке канонада, все более и более усиливающаяся, положила конец его сомнениям.
— Господин бригадир, приказываю вам завладеть неприятельской переправой.
Бригадир Берг, молча отдав честь, послал свой отряд с места в галоп.
Румянцев обернулся к адъютанту:
— Потрудитесь передать: полкам быть готовыми к выступлению.
По лагерю разнесся шум команд. Все и всё пришло в движение. Началось построение в батальонные колонны. Разговоры в них еще не до конца затихли, как с аванпостов начал приближаться, разрастаясь по мере движения, встревоженный гул. Выскочив из палатки, командир корпуса увидел своего родственника и приятеля — командира одной из дивизий армии князя Голицына.
— Что случилось, князь? Почему вы не с дивизией? И так бледны…
— Граф, мы разбиты. Моя дивизия и все армия. Их больше нет!
— А канонада? — Румянцев выбросил руку в сторону доносящихся выстрелов. — Откуда же тогда канонада? Против кого ведут огонь прусские пушки? Я полагаю, что против наших войск. Другой армии, кроме нашей, господин Голицын, здесь нет! А, может быть, там слышны голоса и наших пушек?
— Петр Александрович! Вы ведь военный человек и знаете, почему бьют пушки. Они убивают нашу армию. И к тому же, слышите? — канонада стихает…
Генералы замолчали. Наступившая тишина, казалось, подтвердила военно-теоретические выкладки Голицына.
— Главнокомандующий? — наконец отрывисто-грубо, почти как ругательство, спросил Румянцев.
— Исчез. В самом начале. То ли убит, то ли убежал.
— А вы?
Голицын побледнел и отвернулся. Говорить им стало не о чем. А вскоре начавшие сбегаться в лагерь Румянцева высшие офицеры армии одним своим видом лучше всяких слов подтвердили и кажущуюся горькую правоту слов князя и сняли остроту заданного ему вопроса: когда виноваты все — отвечать некому.
Румянцев уверился, что сражение проиграно, хотя бой продолжался еще несколько часов, но рукопашный. Ибо противники настолько приблизились друг к другу, их боевые порядки настолько перемешались, что артиллерии уж не было места в сражении — все решало холодное оружие.
Но командир корпуса этого не знал. Сумрачно осмотрев прибившихся к нему офицеров, Румянцев ушел в палатку и отдал приказ адъютанту собрать Военный совет.
Совет был краток. Генерал-поручик Румянцев подчеркнуто игнорировал генералов из главной армии, так что было высказано единственное мнение — его собственное.
