Военные приключения. Выпуск 4 - Проханов Александр Андреевич (книга бесплатный формат TXT) 📗
Огонь из пушек и ружей с обеих сторон окутал холм пороховым дымом. Русские, имевшие на Мюльберге всего пять полков и четыре небольшие артиллерийские батареи против фактически всей армии Фридриха, несли огромные потери; князь Голицын был ранен. Наконец, исчерпав все силы и не выдержав атаки превосходящих сил пруссаков, полки начали отходить.
По приказу Салтыкова Румянцев выделил четыре полка из своей дивизии для прикрытия отхода Голицына. Контратака задержала продвижение Фридриха и сорвала его внезапную атаку на Гросс-Шпицберг. Батареи Румянцева успели перенести свой огонь на Кугрунд — овраг, отделявший их холм от Мюльберга, куда ринулась прусская пехота.
Уверенный, что осталось лишь последнее усилие для достижения окончательной победы, Фридрих посылает бюллетени о поражении русских в Берлин. Он рассчитывал на деморализующее влияние хотя бы частичного поражения русской армии. Фридрих не желал никак верить, что разрозненные части русского войска способны держаться и что полки не просто отступили, но также измотали его армию.
— Вперед! — воскликнул Фридрих.
Прусская пехота, построенная в несколько линий, пошла на приступ позиций Румянцева. Там ее встретили ряды русских фузелиров, беспрерывными залпами сбившие наступательный порыв пруссаков.
Вступила в действие русская тяжелая артиллерия, размещавшаяся в крепости. Свои же батареи Фридрих задействовать не мог, ибо песчаная почва препятствовала движению орудий. Так что фактически пехота пруссаков оказалась один на один с русской артиллерией.
— Атаковать! — взывал Фридрих.
Трижды он сам водил пехоту в атаку, и трижды Румянцев отбрасывал ее.
Конницу Зейдлица, считавшуюся лучшей в Европе, Фридрих еще ранее наметил для атаки с юго-востока и юга. Теперь, как посчитал король, пришло ее время.
— Генерал! Вы все видите — только атака!
— Ваше величество, русская артиллерия…
— Только вперед! Промедление для нас — это смерть!
— Мы все будем уничтожены, ваше величество! Я иду.
Зейдлиц сам возглавил атаку своих эскадронов и пал одним из первых. Лучшая конница в Европе была расстреляна еще на подходе. Когда она поворачивала уже в расстройстве назад, вслед ей пошли три лавы русской и тяжелой австрийской конницы. Остатки прусской кавалерии в полном беспорядке откатились к Кунерсдорфу.
Фридриху так и не удалось больше бросить пехоту в новую атаку. Отброшенная в очередной раз к Мюльбергу, она бессмысленно топталась там под огнем русских батарей.
Уловив благоприятный момент, Салтыков приказал:
— Петр Александрович, батюшка, пехоте — вперед.
Русские снова пошли в контратаку на Мюльберг.
Генерал Ведель, так же как и король, не могущий примириться с тем, что победа ускользает из державных рук Фридриха, подошел к своему главнокомандующему и повелителю:
— Ваше величество, позвольте ввести в дело кирасир. Со стороны Кугрунда. Русские батареи не смогут ударить по ним массированно, а их пехоту мы сомнем.
— Действуйте, Ведель!
Генерал лично повел кирасир. Железная стена конницы, появившаяся с востока и северо-востока, вырастая на глазах, рвалась к Шпицу. Залпы батарей не успевали за ее перемещениями. К тому же артиллеристы, ориентированные на другие цели, сейчас запаздывали со сменой позиций. Момент стал воистину критическим. Как вдруг — на войне все часто бывает вдруг, особенно если импровизации долговременно планируются и заранее обязательно готовятся — навстречу кирасирам пошла русская кавалерия. Ее возглавил сам Румянцев, доказывавший правильность своего мнения, что латы и ружья в конной атаке лишь мешают, главное — смелость и благородное белое оружие. Стесненные сталью брони и болтающимися за спинами ружьями, кирасиры уступали в стремительности атак коннице Румянцева. Появившаяся кавалерия Лаудона довершила разгром.
Последней надеждой Фридриха были драгуны принца Вюртембургского и гусары генерала Путткаммера. Подстегиваемая своим королем, впадавшим в истерику ярости, прусская кавалерия отчаянно рвалась к Гросс-Шпицбергу. Ей удалось невероятное — она сумела пройти огненную завесу русской артиллерии, растерзать линии стрелков Шпица и прорваться на вершину холма. И это было все, что она достигла. Русская и австрийская пехота в молниеносном бою штыками опрокинула кавалерию, а артиллеристы Гросс-Шпицберга довершили начатое, открыв по отступающим шквальный огонь. Был убит и доблестный Путткаммер.
После этого пруссаки уже не пытались атаковать. Вскоре пехота генерал-поручика Панина загнала пехоту Фридриха на Мюльберг, где многие нашли свой конец, поражаемые артиллерийскими залпами. Начавшееся отступление прусской пехоты превратилось в повальное бегство.
Армия прусского короля не существовала более. Потери до 17 тысяч, масса дезертиров, в строю осталось не более трех тысяч солдат.
Сразу после сражения, когда союзная конница ушла вдогон отступающим, Румянцев объезжал позицию на Гросс-Шпицберге, дабы отдать своим павшим товарищам последний долг. Огибая небольшую проплешину, на которой, судя по количеству неподвижных тел в русских и чужеземных мундирах, разыгралась особенно жаркая рукопашная, генерал наткнулся на сидящего тут же на чьем-то ранце офицера с окровавленной повязкой на лбу, который, несмотря на это, ловко и довольно бодро бинтовал себе левую руку. Его шпага, покрытая засохшей уже кровью, была воткнута в землю. Тут же рядом валялись и пистолеты, Румянцеву раненый показался знакомым. Приглядевшись, он обрадованно воскликнул:
— Ба! Поручик Попов!
Офицер вскинул глаза и, узнав Румянцева, поспешно вскочил:
— Так точно, ваше превосходительство! Капитан Попов к вашим услугам!
— О, поздравляю с капитаном. Ранены, Дмитрий Николаевич?
— Есть немного, Петр Александрович. Саблей да штыком зацепило.
— Серьезно зацепило-то?
— Пустяки, ваше превосходительство! Чтоб на солдате, да не зажило!
— Ну и хорошо. Хочу поблагодарить вас, капитан. Вас и солдат ваших. Славно, вижу, здесь вы сражались. Теперь уж у Фридриха хребет окончательно сломан.
— Пора уж и сломать, господин генерал-поручик. Кой год воюем. Пора уж дело доделать — и по домам.
— Скучаете по дому?
— По России, Петр Александрович. Дома-то ведь у меня и нет. Всю жизнь с отцом по гарнизонам да домам государственным жил. А умер он, и никого у меня не осталось. А по родине скучаю.
— Скоро, я думаю, двинем по домам.
— Ох, ваше превосходительство, хорошо бы. Да вот сомнение меня берет.
— Это в чем же, Дмитрий Николаевич, ваше сомнение?
— А в том, что коли хотели бы мы быстрее окончить кампании эти, то я бы сейчас не сидел здесь, перевязками своими занимаясь, а гнал бы прусса к Берлину! А то ведь опять дадим ему оправиться. Он же у себя дома. Что ему стоит войско заново набрать!
— Так ведь преследуют Фридриха, господин капитан. Или не знаете вы, что союзные части гонят неприятеля?
— Да видел я все. Отсюда сверху хорошо все видать. Только ведь кавалерия вдогон-то пошла. А ведь вы знаете, ваше превосходительство, что пока пехота своим сапогом куда ни ступила, та земля еще не отвоевана.
— Прав ты, Дмитрий Николаевич, во всем прав. Союзничкам хоть кол на голове теши — ну, никак не хотят вперед идти. Норовят нашей кровью земли себе откупить у Фридриха. Но все равно, я уверен, — конец Фридриха не за горами.
— Вашими бы устами, ваше превосходительство. Поживем — увидим.
— Вот именно, капитан. Поживем. Как там говорят в Европах: короткий язык способствует длинной жизни? Не по чину рассуждаешь. С другими остерегись, а то неровен час…
— Не вчера с елки упали, Петр Александрович! С кем же, как не с вами, и поговорить-то? Не с Фермором же. Он, известное дело, как и Апраксин — царствие ему небесное, — все на Петербург глазами косит, вот на противника смотреть и некогда!
— Капитан!
— Слушаюсь, ваше превосходительство!
— Я не слышал, вы не говорили. Твое дело не рассуждать, а исполнять.
— Так точно! Не сомневайтесь, Петр Александрович. Свой долг мы исполним. Они, — Попов показал рукой на убитых солдат, — выполнили его до конца. Ну, и мы постараемся не подвести. Но ведь обидно! За что гибнем-то? За государство и Отчизну! А генералы наши во славу чего нас под пушки прусские подводят? У меня вот, — капитан рванул мундир: рваный шрам уходил от ключицы вниз, — от Цорндорфа мета на всю жизнь осталась! А Гросс-Егерсдорф? Доколе нам опаснее прусских генералов свои будут? Сколько можно на солдатской крови учиться? Ведь солдаты же все видят! Мне стыдно перед ними, ваше превосходительство!
