Владетель Ниффльхейма (СИ) - Демина Карина (мир книг .TXT) 📗
— Я должен дойти!
— Дойти, — соглашается Мьёлльнир. — А не доползти.
— Какая разница!
Никакой. Главное ведь результат. И Алекс доберется. Пусть даже не так быстро, но…
Небо затрещало и мост вздрогнул. Его подняло, все сотни тысяч плит и столько же прогнивших рамок, и опустило, вернув все на хлипкие опоры из древних копий. А слева небо треснуло, впуская солнце.
Издали оно казалось нарисованным, с ярко-желтой сердцевиной и алыми лучами, которые загибались и таяли в воздухе. И лишь шипение туч да волна жара, накрывшая Алекса, свидетельствовали, что солнце — настоящее. Оно поднималось выше и выше, пока вовсе не исчезло в черных грозовых облаках. Молнии скрестились клинками, и распороли небо, выпуская дождь.
— Теперь на брюхе поползешь? — ехидно поинтересовался Мьёлльнир.
— Иди ты нахер… я домой хочу! Я не просился сюда! И не герой я! Понимаешь? Не герой!
Струи хлестали по рукам и лицу. Благо, одежда и так была мокрой. Таял туман, и Биврёст отмывался.
Красный. Оранжевый. Желтый. Зеленый. Голубой. Синий. Фиолетовый. Семь цветов поблекшей акварели смывало дождем. Лужи расползались, достигали краев моста и мощными потоками устремлялись вниз. Если Алекс встанет, его просто-напросто снесет.
— Не герой я… не герой… и домой хочу! Хотел… и хочу, да!
Он поднялся еще на несколько ступеней, которые, как назло, становились все круче. Алекс цеплялся за плиты, сплевывал воду, радуясь хотя бы тому, что вода пресная.
— Однажды… давно, так давно, что нельзя сказать, когда именно — миры старятся по-разному.
Голос Мьёлльнира рокотал в голове, как будто бы это там небесные водопады устремлялись вниз, чтобы сродниться с морем.
— Но не важно, когда. Жил-был хёвдинг из славного рода, сын Трюгга могучий, секиродержатель. Не раз доводилось чертить ему путь по долине касаток. И многажды славные бури мечей он дарил крылатым валькириям…
Дождь прекратился сразу и вдруг, но вода еще долго скользила по промытым дорожкам на камне.
Алекс шел. На четвереньках, придерживаясь моста лишь самыми кончиками пальцев и не находя в себе сил подняться с колен.
Он слушал размеренную речь Мьёлльнира и желал, чтобы тот заткнулся.
— Но встретился раз на пути его Хельги, в жилах которого йотуна кровь ледяная текла, руки подобны дубам были старым, сердце же каменной тверже сосны. И в час дорассветный сошлись два героя на мира краю, на острове Волчьего зуба. Долго боролись они. Все щиты раскрошились, иззубрились мечи. Стрелы иссякли, копья небо пронзили…
Пальцы оторвались от ступеней, но тут же Алекс едва не поскользнулся, рухнул на колени, а потом и вовсе распластался на разноцветной спине Биврёста. Впрочем, молот это не заткнуло.
— На спину Хельги опрокинул героя. Горло коленом прижал и, дыханья лишив, убить вознамерился. Страшен был йотуна взгляд леденящий…
Алексу удалось встать на колени. Он полз, перебирая ступень за ступенью, понимая, что движется слишком медленно, что не успеет дойти.
— В самое сердце проник он, оттуда и в печень. Плакать принялся Трюгга сын славный. Всяк умолял не лишать его жизни. И согласился враг благородный, в знак же победы своей попросил в жены отдать старшую дочь. На крови клятву скрепили и слышали слово камни утесов да черная кошка.
Ведь главное, что Алекс дойдет. Разве легче будет кому-то оттого, что он свалится? Разобьется? В этом вообще смысла никакого…
— Но лишь повернулся Хельги спиною, как Трюгга сын подло нож свой вонзил в самую печень. Хлынула ру?да на камни, густо текла, берега украшая. Трюггассон спешно добил ледяного убийцу. Сам же сказал себе так: «Я схитрил. Видели боги, и Бельвёрк могучий — с честью победу я одержал!». Небо смолчало. И море смолчало. Лишь черная кошка, сидя на камне, пила горячую сладкую кровь. В спину глядела она Трюггассону и улыбалась в усы.
Лужи просыхали. От них оставался белесый налет, который тут же трескался и трескал сам камень, сдирая яркие его краски. Они облазили чешуей бабочкиных крыл, липли к штанам и ладоням, оставались на них следами позора.
Нет никакого позора в том, чтобы выжить!
Нет позора!
— На берег ступил кольцедробитель славой овеян. Себя он назвал победителем Хельги. Рассказывал громко всем, что боролся и как поборол, наземь обрушил йотуна сына, и жизнь его отнял верным ножом. Славу кричали ему храбрецы и громкую вису сложили. Лишь черная кошка, вплавь перебравшись на берег, щурилась хитро и в спину глядела.
Бездна, проглотившая дождь, вновь наполнялась туманом, пряча от глаз скалы и уступы.
Но Алекс знал — они есть.
— Домой отправился Космобородый, щит алый подняв над драккаром своим. И многих встречал он огнем и железом. И крови бессчетно волнам отдал. Смеялись крылатые дочери грома, свистели ветра и череп Имира багрянца был полон. И все говорили: вот хёвдинг, подобный делами героям, что мир сотрясали во славу богов. Лишь черная кошка хитро? улыбалась да в спину смотрела.
Здесь нет кошек, да и вообще ничего, кроме тумана, который крадется по следу Алекса. И Алекс слышит шаги.
Идут. Догоняют.
Торопят.
Алекс не станет бежать: опасно бегать над бездной.
— И вот Трюггассон сказал кошке так: чего ты желаешь? Готов был отдать и злато, каменья, людей, корабли, но кошке-то что до людского богатства? Мяукнула лишь и исчезла в ночи.
Мьёлльнир замолчал. И Алексу стало совсем жутко, прямо до слез. Всхлипывая, он карабкался, переползал со ступеньки на ступеньку, спеша преодолеть их как можно больше. Туман догонял.
— Дальше! — потребовал Алекс, останавливаясь. Всего на секунду, чтобы перевести дух. — Дальше что было?
— Он начал убивать кошек. И черных, и рыжих, и белых, всяких, которых встречал. Он ненавидел их столь же люто, сколь ненавидел данов и свеев. А потому резал, колол, топил и жег. Только одну, ту самую, которая пила из лужи кровь Хельги, так и не сумел поймать.
Туман тотчас вылепил десяток кошек. У них были нелепые раздутые головы и тоненькие лапки, которые разъезжались и разрывали тело надвое.
— Кошки ведь не было, так? — Алекс поднялся. — Не было никакой кошки?
— Не было, — согласился Мьёлльнир. — Кошки не было. А страх был. Страх…
— Я знаю: страх — убивает.
И то, что идет по следам Алекса, не слишком-то торопясь, потому что не сомневается: бежать некуда, оно тоже собирается убить.
Когда-нибудь потом.
А ступени закончились. Биврёст превратился в ленту, разноцветную, как рукоять старого ножа, который отец хранил в память о чем-то, а о чем — не говорил. И как на ноже, на мосту виднелись глубокие царапины. Некоторые плитки вывалились, и бездна лукаво поглядывала на Алекса снизу.
Первый шаг дался с трудом, а второй был ничуть не легче первого, но в конечном итоге это уже не имело значения. Впереди, вспарывая рыхлые туши туч, поднимались горы.
— Знаешь, — сказал Алекс, придерживая рукоять Мьёлльнира. — Мне здесь как-то… не нравится.
Не было позвонков и костей, не было штыря, который держал кости. И рог, преградивший путь, вовсе не золотом пылал. Медь позеленела от времени и в прикосновении была скользкой, противной. Но Алекс все равно взял рог в руки, содрогаясь от отвращения.
Но дуть передумал.
Алекс шел над бездной, разглядывая ее в прорехи плит. И удивляясь тому, что еще совсем недавно боялся. Бездна злилась на Алекса, протягивала бесплотные лапы, но не имела сил схватить и стащить с моста. Мьёлльнир молчал, и каким-то совсем уж нехорошим было это молчание.
Приближались горы. Базальтовые звери с седыми гривами ледников, с редкой шерстью снега и разверстыми пастями ущелий. Звери кричали голосами ветров, и Алекса оглушал этот крик.
— Если ты хочешь, — очень тихо произнес Мьёлльнир, — то еще не поздно уйти.
— И до конца жизни гоняться за кошками?
Обындевевшие ресницы норовили слипнуться, глаза резало осколками льда, но Алекс шел, уже не думая про мост и про бездну, про то, что упадет или замерзнет. И семицветная дорога Биврёста закончилась у гранитного языка.
