Владетель Ниффльхейма (СИ) - Демина Карина (мир книг .TXT) 📗
Она представляла себе это место по-всякому. То грубым древним замком, то дворцом с частоколом тонких башен, то вовсе зданием скучным, напоминающим то, в котором расположилась городская мэрия.
Но Хельхейм не был домом. Он был айсбергом.
Глава 7. О пользе памяти
Лед перешептывался. Он ломался изнутри, сдвигал куски, мешая, переворачивая бело-синие кристаллы и вновь сращивая. Он вздыхал, плакал, раздираемый трещинами, и снова вздыхал, касаясь волн, на которых возлежали старые, широкие льдины.
Словно сброшенная шкура.
Лед ждал Джека.
— Ты здесь? Ты здесь… ты здесь…
— Я здесь, — хотелось ответить, но Джек сжал губы и ступил на мост.
И с каждым шагом становилось холоднее.
— Я здесь, — не выдержал Джек, добравшись до льда. На мосту он был непрозрачным и напоминал странный слоеный камень, в котором белое боролось с серым. И чем дальше, тем больше становилось белизны.
— Я здесь!
Джек крикнул и разом осип, глотнув воздуха, жесткого, полного острых снежинок, которые рассекли горло, обеззвучив.
Но ведь Джек здесь! Он добрался до ледяных ступеней, которые вели к темному пятну прохода. И по ступеням поднялся, уже не задумываясь над тем, что творит.
Он нырнул в синюю червоточину лаза, которая мгновенно заросла инеем.
Колотилось сердце. Бешено. Быстро. Лишая способности думать о чем-то, кроме дробного эха пульса, что раздавалось в ушах.
Джек шел. По синему коридору с невообразимо высоким потолком, с прозрачными стенами, сквозь которые проникал свет, преломленный льдом, вымороженный, жесткий и как ничто иное подходящий к этому месту. Дыхание вырывалось изо рта мерцающими облаками, которые тут же осыпались под ноги, и Джеку приходилось наступать на инеистые пятна. Хрустело.
И хруст эхом разносился по коридору, становясь громким, почти таким же громким, как собственное сердце Джека.
Но коридор закончился, и звуки стихли. Они терялись в громадине зала с хрустальными стенами. На них висели люди. Причудливый танец гротескных фигур, где рука касается ноги, а нога опирается на чью-то ладонь, вывернутую, выставленную в неестественном движении. Некоторые из них вовсе вросли в лед, сделавшись почти такими же прозрачными, иные же лишь слегка касались стен, прилепляясь к ним пятками, локтями, затылками. И снег спешил рисовать узоры на мерзлых волосах.
— Неуютное место, не правда ли? — спросили Джека, и он сумел отвести взгляд от искаженного криком лица. — Но по-своему красивое.
В центре зала стояла гора, невысокая, метров в пять-шесть, но увенчанная островерхой короной. У подножия горы, перекрывая путь наверх, сидел человек.
Он сидел на трупе лошади, уже успевшем окоченеть и обындеветь, пусть даже сквозь снег и прорывалась чернота шкуры. Растрескавшиеся копыта стали прозрачны, равно как и сбруя, и лошадь казалась почти свободной.
Человек ей мешал.
Джек узнал его сразу: крупный нос, узкие губы, которые резали слова, и белые косы. Бубен на коленях, перевернутый ободом вверх.
— Что ты тут делаешь? — спросил Джек и поднял копье так, чтобы человек его видел. И тот кивком показал: видит.
— Тебя жду.
— Зачем?
Человек поднялся и сделал шаг. Ботинки его громко скрипели, но чудилось — скрипят кости человека.
— Не подходи!
— Иначе ты меня ударишь? — Варг склонил голову к плечу и потер шею. — Ты как-то слишком уж агрессивен. Бросаться на все, что у тебя вызывает страх — не самая удачная стратегия.
— Я тебя не боюсь!
— Неужели? Ты лжешь Джек. А в этом месте не принято лгать. Оглянись. Все эти люди думали, что раз уж они пришли сюда, то непременно займут трон Хель. И станут владеть Ниффльхеймом.
— А на самом деле?
Нельзя верить Варгу.
Почему?
Потому что нельзя.
— На самом деле они садились и умирали. Но не сразу. И не до конца, — Варг оказался рядом. От него несло по?том и тиной, еще морем с его йодистым гниловатым душком. И городскими дымами. — Хочешь узнать, насколько хватит тебя, Джек? Сто лет? Двести? Триста? Твоя душа накормит Хвергельмир, а он вернет тепло в потоки, которые оживят Ниффльхейм. Знаешь, что особенно интересно? Числа. Двенадцать потоков. Двенадцать пар нервов, которые выходят отсюда…
Палец Варга коснулся Джекова лба.
— …и ведут в тело. А потоки выходят из Ниффльхейма, но соединяют его с высшим миром. Это как сшить тело и голову. Попытка интересна, но бессмысленна, если перебит позвоночник. Она лишь продлит агонию. А это жестоко.
— Ты… ты лжешь!
— Я? Зачем? — Варг развернул Джека и подтолкнул к ступеням. — Если не веришь — иди.
Джек остался на месте. Он смотрел на людей, ставших украшением ледяного дома, а те смотрели на Джека.
Это не правда! Это не правда…
— Правда, — говорит Варг.
— Кто ты такой? — Джек отбегает к самым ступеням, прижимается к горе и копье выставляет. — Кто ты и что тебе от меня надо?
— Ты.
Варг сует руку за пояс и вытягивает веревочку. Тонкую красную веревочку, на которой завязан узел. Веревочка падает к ногам Джека.
— Бери. Развяжи.
— Что это?
— Твоя память. Если ты, конечно, не боишься вспоминать.
— Я не боюсь…
Просто Джек не хочет. Отсутствие желания — это совсем не то же самое, что страх. Но пальцы уже тянут веревку. И узел, казалось, затянутый столь туго, что в жизни не развяжется, распускается сам.
Ничего не происходит.
Совсем ничего.
Только потолок Хельхейма вдруг становится черным и плавится, распуская косы дождя. Капли барабанят по рукам и куртке, оседая на рукавах серебристыми шариками. Шарики же катятся в складки и стекают уже на землю.
В Хельхейме не было земли…
И травы, высокой, мокрой, с пухлыми корнями, в которые забивается грязь.
— Нам надо спешить. Нам надо спешить, — повторяет кто-то и тянет Джека.
Джек упирается ногами в землю, но кроссовки скользят. А женщина останавливается, поворачивается медленно, неуклюже и повторяет:
— Нам надо спешить.
Прическа у нее нелепая. Волосы нарастают башней, на которой не держится капюшон. Женщина то и дело поправляет его, но видно — ей непривычно в этой нелепой куртке, слишком просторной даже для нее. Рукава длинны, и постоянно съезжают, потому что манжеты на липучках ненадежны. И женщину это злит.
А Джеку нравится. Она держит его крепко, и когда рукав съезжает совсем, то собственная рука Джека, пусть и зажатая в крепких пальцах, словно бы проваливается в теплую нору.
Второй вот руке холодно. Джек прячет ее в карман, но тогда идти неудобно — он начинает спотыкаться. А женщина идет быстро, и Джеку приходится почти бежать за ней.
И еще дождь идет. Плотный-плотный, частый-частый.
Под ногами хлюпает. Кроссовки промокли. Носки тоже. И джинсы воды набрали, прилипли до самых колен, и широкие калоши при каждом шаге неприятно ударяли по лодыжке.
Джек устал.
Ему хочется домой и в постель, чтобы под одеяло и с головой. Нет, Джек не боится темноты и чудовищ, потому как знает — все это выдумки — но ему просто нравится лежать под одеялом и сочинять всякие истории. Как будто бы Джек — вовсе не Джек, а…
Кто?
Кто-нибудь. Волшебник. Или разбойник. Или пират, но, конечно, добрый и справедливый, такой, который накажет злых, а добрым поможет. Или вот рыцарь еще, чтоб с драконом на щите. Драконов Джек любит, но в дожде, ночью, о них совсем не думается.
— Скоро, — повторяет в сотый раз кряду женщина, лицо которой почти стерлось в темноте.
Женщины Джек побаивается, а потому покорно идет.
Куда?
В парк. Черные дорожки залиты дождем. Деревья-колонны подпирают небо. Где-то далеко впереди маячит огонек. И заметив его, женщина останавливается.
— Я спасу тебя, — утверждает она, наклоняясь. — Я тебя обязательно спасу. Верь.
— Хорошо.
— Иди туда. Сиди тихо. Что бы ни случилось, сиди тихо.
Она толкает Джека в кусты, и он падает. Ветви хлещут по щекам и рукам, листья царапают кожу, а руке, той самой, которой было тепло, становится очень холодно. Джек поднимается не сразу, он пытается перевернуться на живот, но лишь качается по грязи, пока, наконец, не решается вцепиться в ветки.
