Собрание сочинений в 12 т. Т. 9 - Верн Жюль Габриэль (читать книги полные txt, fb2) 📗

Пройдя беспрепятственно сквозь толпу на площади, Джемс Бербанк вступил в судебную палату и остановился перед судейским столом, куда был вызван без всякого к тому законного основания.

Судьи уже сидели на своих местах. Все это были люди умеренные, честные, пользовавшиеся вполне заслуженным уважением. Каким только обвинениям и угрозам не подвергались они с начала войны с северянами! Сколько мужества и энергии потребовалось им, чтобы оставаться на своем посту… Если до сих пор им и удавалось противиться всем нападкам мятежников, то потому лишь, что вопрос о рабовладении не стоял во Флориде так остро, как в других Южных штатах. Сепаратистские настроения в стране, однако, постепенно усиливались. А с ним росло с каждым днем и влияние смутьянов, авантюристов и бродяг, наводнявших графство. И если судьи вызвали Бербанка на суд по доносу одного из их главарей, испанца Тексара, то лишь уступая давлению бунтовщиков.

Часть джэксонвиллцев, толпившихся в зале суда, встретила владельца Кэмдлес-Бея одобрительным шепотом, другая - враждебным. Однако шепот этот вскоре смолк. Джемс Бербанк стоял перед судьями, уверенно глядя на них, как человек, не знающий страха. И не дожидаясь обычных вопросов, произнес твердым голосом:

- Вы вызывали Джемса Бербанка. Он перед вами.

Ответив коротко и просто на ряд формальных вопросов, которыми обычно начинается всякий допрос, Бербанк спросил:

- В чем же меня обвиняют?

- В произнесении речей и, быть может, даже в совершении действий, противных установившимся политическим взглядам штата Флориды, - заявил председатель.

- И кто обвиняет меня? - осведомился Бербанк.

- Я! - воскликнул кто-то.

То был Тексар. Джемс Бербанк узнал его по голосу, но даже не обернулся и лишь с презрением пожал плечами.

Приспешники Тексара тем временем словами и жестами подстрекали своего главаря.

- Прежде всего, - продолжал испанец, - я обвиняю Джемса Бербанка в том, что он унионист. Уже одно его присутствие в конфедератском штате оскорбительно. Если он северянин по происхождению и по образу мыслей, то почему он не уедет на Север?

- Я живу во Флориде - мне так угодно, - ответил, не оборачиваясь к Тексару, Джемс Бербанк. - Двадцать лет уж прожил я в графстве Дьювал. Если я не здешний уроженец, то во всяком случае каждому известно, откуда я явился, чего нельзя сказать о некоторых людях с темным прошлым, живущих неизвестно где и частная жизнь которых заслуживает несомненно гораздо большего внимания суда, нежели моя.

Это явно был камень в огород Тексара, но тот ничуть не смутился.

- Ну, а дальше что? - спросил Бербанк.

- Дальше? - отвечал испанец. - Дальше я обвиняю Джемса Бербанка в том, что он, будучи аболиционистом, ведет аболиционистскую пропаганду в штате, который стремится сохранить невольничество и граждане которого готовы пролить свою кровь, чтобы отразить нашествие северян.

- Джемс Бербанк, - сказал судья, - при нынешнем положении вещей это очень серьезное обвинение, и я просил бы вас отвечать на него обстоятельно.

- Мой ответ, сударь, будет несложен, - отвечал Бербанк. - Никакой пропаганды я никогда не вел и не поведу. Обвинение это совершенно ложно. Что касается моего мнения о рабовладении, то я его отнюдь не скрываю. Да, я аболиционист! Да, я глубоко сожалею о братоубийственной войне, вспыхнувшей между Севером и Югом. Да, я боюсь, что Югу придется перенести тяжкие бедствия, от которых он не скоро оправится, и в интересах самих южан я бы желал, чтобы они избрали иной путь и не затевали бы войны, противоречащей здравому смыслу и совести. Со временем, граждане, вы сами оцените мои слова, как и вообще слова всех тех, которые удерживали вас от безумного шага. Когда реформа созреет, безумие ей противиться.

Да, наконец, и само по себе отделение Юга от Севера есть тяжкое преступление против общего нашего американского отечества. Ни здравый смысл, ни справедливость, ни даже сила не на вашей стороне, и вам не удастся свершить это преступление.

Слова эти были встречены сперва одобрительным ропотом, но затем поднялись неистовые крики. Большинству присутствующих - людям без чести и совести - речь Бербанка пришлась не по вкусу.

Судье лишь с трудом удалось водворить тишину, и Джемс Бербанк продолжал:

- Пусть мне предъявят теперь обвинение в каком-нибудь проступке, а не в том, что я придерживаюсь известного образа мыслей. Тогда я сумею возразить своему обвинителю.

Бербанк держался с таким достоинством, что судьи почувствовали себя очень неловко. За Джемсом Бербанком они не знали ни одного проступка. И роль их должна была свестись к тому, чтобы позволить предъявить Бербанку обвинение, подкрепленное доказательствами, если таковые найдутся.

Тексар понял, что должен точнее формулировать свое обвинение, если хочет достигнуть цели.

- Ладно! - сказал он. - Хотя я и не согласен с тем, что можно допускать свободу мнений в таких существенно важных вопросах, из-за которых вся страна готова пролить свою кровь, но если Джемс Бербанк считает себя вправе держаться своего мнения по этим вопросам, если он, как утверждает, воздерживается при этом от вербовки единомышленников, то почему бы ему не воздержаться и от сношений с врагом, стоящим у самых границ Флориды?

Связь с федералистами при данных обстоятельствах была тяжким обвинением. И присутствующие заволновались. Но одного голословного заявления было все-таки мало, нужны были факты.

- Вы утверждаете, что я нахожусь в преступных сношениях с неприятелем? - переспросил Джемс Бербанк.

- Да, утверждаю, - ответил Тексар.

- Объяснитесь в таком случае точнее. Я этого требую.

- Извольте, - сказал Тексар. - Три недели тому назад из армии федералистов или, может быть, с эскадры Дюпона к Джемсу Бербанку послан был гонец. Его проследили от границы Флориды до Кэмдлес-Бея и от плантации обратно до границы. Станете ли вы это отрицать?

Речь, очевидно, шла о гонце, доставившем письмо от Джилберта. Шпионам Тексара удалось его выследить. Обвинение на этот раз основывалось на факте, и все с нетерпением ждали, что ответит Джемс Бербанк.

Но он не подумал запираться.

- Правда, ко мне в это время приходил человек, - сказал он. - Но человек этот вовсе не был гонцом из армии, он просто принес мне письмо от моего сына…

- От вашего сына! - вскричал Тексар. - А сын ваш служит в армии унионистов и, быть может, идет сейчас в первых рядах врагов, подступающих к границе Флориды!

Эти слова были сказаны с такою силой, что потрясли присутствующих. Джемс Бербанк признался уже, что получил письмо от сына. Если он подтвердит еще, что сын его служит в войсках федералистов, как сможет он оправдаться от обвинения в тайных сношениях с неприятелем?

- Желаете вы объяснить факты, касающиеся вашего сына? - спросил председатель.

- Нет, сударь, - решительно отвечал Джемс Бербанк, - не желаю. Насколько мне известно, ведь речь вдет не о моем сыне, а обо мне. Меня обвиняют в сношениях с федералистской армией. Я это отрицаю и предлагаю моему обвинителю, действующему исключительно из личной вражды ко мне, представить доказательства.

- Он, значит, сознается, что его сын сражается в рядах федералистов! - вскричал Тексар.

- Мне не в чем сознаваться, решительно не в чем, - ответил Бербанк. - Это вам надлежит доказать свое обвинение.

- Хорошо же, - вскричал Тексар, - я берусь его доказать. Через несколько дней я добуду факты, которых от меня требуют, а раз они будут налицо…

- Раз они у вас будут, - перебил испанца судья, - мы немедленно приступим к их обсуждению. Пока же я положительно не вижу, в чем, собственно, можно обвинить Джемса Бербанка.

Своим решением судья доказал, что он человек честный и беспристрастный. Он был, конечно, прав по существу, но большинство присутствующих, враждебно настроенных против владельца Кэмдлес-Бея, не хотело этого признать. Сторонники Тексара громко роптали. Тексар это заметил и, оставив в покое молодого Бербанка, обрушился снова на его отца.