Рыжий Орм - Бенгтссон Франц Гуннар (книга жизни .txt) 📗
Орм достал из-за пояса горсть серебра и протянул ему. Лицо юноши просияло, и он охотно принял деньги от Орма.
Поблизости стояли кони павших печенегов. Сперва они отпрянули в сторону, когда Орм и писец приблизились к ним. Но печенег подозвал их каким-то особым свистом, и кони послушались его.
Они помогли раненому взобраться на коня. Раненую ногу печенег вытянул поверх седла и скакал очень ловко даже в таком положении. Писец начал упираться, но Орм коротко ответил ему, что он поедет с ними.
— Если будешь противиться, я сверну тебе шею, — сказал он. — Это я буду их пленником, а не ты.
Писец буркнул себе под нос, что не дело сборщика налогов заниматься подобными вещами. Но тем не менее он смирился и больше ни о чем не спрашивал.
Они скакали по степи, по землям печенегов. Как потом рассказывал Орм, хуже этих мест ничего нет: ибо здесь не было ни лесов, ни воды, ни зверей или людей, — только трава и пустое пространство, да иногда попадались большие крысы, которые мелькали среди кочек. Дважды останавливал печенег своего коня, показывал на землю и что-то объяснял писцу. А тот потом сошел с коня и собрал какие-то травы, показанные ему печенегом. Это были растения с широкими листьями, и юноша приложил их к раненой коленке, крепко привязав тетивой. Похоже, что после этого боль его утихла, и он скакал дальше не останавливаясь.
К полудню они добрались до лагеря печенегов, лежащего в низине, где протекал ручей. Вдоль этого ручья стояли сотни палаток. Когда они подъезжали к лагерю, на них залаяли собаки; из шатров высыпали дети, и лагерь наполнился всадниками на конях. Юноша-печенег гордо стоял рядом со своими пленными, и когда ему помогли сойти с коня, он показал серебро, полученное от Орма.
Орм велел писцу перевести, что он хочет говорить с их хёвдингом. Похоже, никто не понял, что сказал писец, но в конце концов из толпы вышел какой-то кривоногий мужчина, который умел говорить на языке писца.
— Скажи ему, — приказал Орм, — что двое моих сыновей, которые еще слишком малы, взяты вашими людьми в плен, после ночной битвы у порогов. Я — хёвдинг, и пришел выкупить их из плена. Я пришел сюда безоружным, чтобы показать свою честность и дружелюбие.
Кривоногий в задумчивости потянул себя за длинные усы и спросил что-то у раненого печенега. Разговор их звучал как крики совы, а не как человеческая речь, подумал Орм, но было заметно, что они отлично понимают друг друга. Многие из толпы ухмылялись Орму, показывая ему свои ножи и проводя ими по горлу. Это был худший миг, как потом рассказывал Орм. Ибо это могло означать, что печенеги уже расправились со своими пленниками. Однако он надеялся, что они убьют лишь его одного, а мальчиков не тронут. Ему казалось, что собственная смерть ему не страшна, если Свартхёвди будет спасен.
И он сказал писцу:
— Спроси у них: живы ли мальчики?
Кривоногий подтвердил это и подозвал к себе трех печенегов, которые теперь были хозяевами пленников. Орм сказал:
— Переведи им: я хочу выкупить этих пленных, и я дам за них много серебра. Они мои сыновья.
Эти трое начали говорить друг с другом, но кривоногий сказал, чтобы Орм и писец следовали за ним к хёвдингам. И они направились к трем шатрам, которые были больше, чем все остальные, и находились посреди лагеря печенегов.
На земле, на расстеленной овчине, сидели три старика в меховых шубах и с бритыми головами. Ноги под ними были скрещены, и они ели похлебку из большой глиняной миски. Кривоногий остановился у входа и сделал Орму и писцу знак, чтобы те вели себя тихо. Старики ели не спеша, дули на свои ложки и довольно причмокивали. Когда миска опустела, они облизали свои ложки и засунули их за пояс, и только после этого обратили внимание на вошедших.
Один из стариков кивнул кривоногому. Тот поклонился и начал что-то говорить, в то время как хёвдинги равнодушно внимали ему, иногда отрыгивая пищу.
Старик, сидевший посередине, был меньше остальных, и с большими ушами. Он склонил голову и внимательно посмотрел на Орма. Когда кривоногий кончил говорить, воцарилась тишина. Маленький хёвдинг что-то каркнул в ответ, и кривоногий почтительно поклонился и вместе с писцом вышел из шатра.
Тогда низкорослый медленно произнес:
— Добро пожаловать, Орм сын Тосте! Лучше будет, если мы не подадим виду, что знаем друг друга. Хотя мы, действительно, встречались очень давно. Жива ли еще Ильва, дочь короля Харальда, которая в детстве играла у меня на коленях?
Орм изумленно выдохнул воздух. Он сразу же узнал говорящего. Это был Фелимид, один из шутов короля Харальда.
— Ильва жива и помнит тебя, — ответил ему Орм, — и ее сын стал вашим пленником. Вот это встреча! Пусть же она будет приятной для нас обоих. А ты теперь хёвдинг у печенегов?
Фелимид важно кивнул.
— Нужно благодарить судьбу за ее дары, особенно в старости, — сказал он. — Так что жаловаться мне не приходится.
Он заговорил о чем-то с другими хёвдингами, а потом позвал кого-то из глубины шатра. Вышла женщина с большой кружкой, хёвдинги пустили ее по кругу, и вскоре она была пуста. Женщина снова наполнила ее, и снова ее выпили. А потом два хёвдинга медленно встали и удалились.
— Они пошли спать, — сказал Фелимид Орму, едва они остались одни. — Эти люди всегда легко пьянеют и потом спят по полдня. Люди они простые. Но теперь нам никто не помешает. Ты, наверное, успел проголодаться?
— Так оно и есть, — сказал Орм. — После того, как я встретил здесь тебя, мне стало полегче, и теперь я желаю только освободить своего сына, а заодно поесть и выпить.
— Ты получишь его, когда мы договоримся о выкупе, — сказал Фелимид. — Ибо тебе придется заплатить за него серебро, хотя ты и мой друг. В противном случае все племя разъярится. А сегодня ты мой гость.
Он снова выкрикнул какие-то приказы, и в шатер вошли шесть женщин и принялись расставлять еду на ковре, расстеленном прямо на полу.
— Это мои жены, — сказал Фелимид. — Может показаться, что их многовато для одного старика, но таков здесь обычай. И кроме того, нужно мне хоть как-то облегчить свое горе, после того как умер Фердиад и с шутовством было покончено.
— Грустные вести я слышу о твоем брате, — сказал Орм. — Как же он умер? И как ты оказался здесь?
— Ты угощайся, а я расскажу тебе нашу историю. Пива у нас нет, но вот этот напиток мы делаем из кобыльего молока. Попробуй его.
Напиток был кисловато-сладким на вкус, и Орму не понравился. Но вскоре он ощутил, что напиток этот крепкий.
Ирландский шут потчевал Орма, повелев своим женам принести еще яств, а тем временем он —поведал, что же случилось с ним и с его братом.
— Мы много путешествовали, что мы и собирались делать, когда расстались с тобой. А направились мы сперва к великому князю в Киев. Мы были у него два года, веселили его двор и пользовались большим почетом. Потом мы заметили, что начинаем толстеть. Испугавшись, мы засобирались в дорогу, хотя все вокруг удерживали нас в Киеве. Ибо пока мы еще не потеряли форму, мы намеревались добраться до Константинопольского императора. Однако к нему мы так и не попали, ибо у порогов нас захватили в плен печенеги. Мы были слишком стары, и они не видели в нас никакой пользы для себя, а потому задумали убить нас, а черепа наши вывесить на шесте. Тогда мы показали перед ними наши трюки, из самых простых, а они лежали вокруг нас на животах и смеялись. Отпускать нас они все равно не пожелали. И когда мы научились понимать их язык, они сделали нас своими хёвдингами за нашу мудрость и всяческие умения. Мы быстро привыкли к своему новому положению, ибо хёвдингом быть гораздо легче, чем шутом. А кроме того, мы начали стареть. Правильно говорил в свое время архиепископ Кормак Мак-Кулленан: когда мудрый достигает пятидесяти лет, ему больше не следует пить вино, пылать любовью в холодные весенние ночи или танцевать на руках.
Фелимид горестно кивнул, попивая из своей чашки маленькими глотками.
— И это верно, — продолжал он. — Но мой брат Фердиад позабыл об этом, когда одна из его жен родила ему сыновей-близнецов. Тогда он напился этого кобыльего молока и плясал на руках перед всем народом, прямо как царь Давид перед Богом. И во время этого танца он упал да так и остался лежать на земле, а когда мы подбежали к нему, он был уже мертв. Я очень горевал о нем и по-прежнему тоскую о брате. Но никто не сможет сказать, что это была плохая смерть для шута. И с тех самых пор я так и остался у печенегов. Они как дети, и оказывают мне большой почет, и редко в чем они меня не слушаются: разве что самовольно охотятся за человеческими головами. Это старый их обычай, и они никак не расстанутся с ним. А теперь я хочу послушать о тебе и твоих домашних.
