Вексель Билибина - Волков Герман Григорьевич (бесплатная регистрация книга .txt) 📗

Миндалевич дождался телеграммы, которую можно было и не ждать. Она шла на его имя из Хабаровска в Охотск, из Охотска в Иню, а сообщала известное:

— Точка. Перышкин, — подытожил Миндалевич, порвал телеграмму на мелкие клочки и, посыпая ими свой след, поплелся на пароход.

Билибину он в нескольких словах передал разговор с Мюратом и его предложение, но в таких словах, что Юрию Александровичу почему-то не захотелось срываться с парохода и скакать в Охотск.

Билибин подумал и ответил:

— Нет, на лошадях в Охотск не поеду. Да и куда торопиться, товарищ Миндалевич, на кладбище, что ль? На Севере спешить некуда и незачем. Сам Север еще не проснулся, так ведь?

— Просыпается. Мюрат говорил: дорог каждый час и предстоит каторжная работа.

— На тюрьму намекает? — усмехнулся Билибин.

— Нет, говорит, надо пересмотреть весь план вашей работы.

— Ну, это мы еще посмотрим! — огрызнулся Юрий Александрович и пошел в свою каюту.

Миндалевич поскакал из Ини в Охотск один.

В Охотском порту для супруги Лежавы-Мюрата сгружали рояль. Когда его спускали в кунгас и по зыбистой волне подгоняли к берегу, он издавал никогда не слыханные в этой глухомани звуки.

Его владелица — точеная фигурка в длинной черной юбке и пышной белой кофте — нетерпеливо похаживала по отмели и вертела над собой шелковый японский зонтик.

Капитану она почудилась очаровательной гейшей:

— Хоросая барысня!

Капитан, с тонкими усиками, будто нарисованными пером, в соломенной шляпе и желтых лакированных штиблетах, сам спустился в кунгас и крикливо поторапливал гребцов, своих матросов, маленьких, в грубых комбинезонах и огромных резиновых сапогах.

На этом же кунгасе отплыли на берег Билибин и Бертин. Эрнеста Юрий Александрович взял на всякий неприятный случай и ради представительства: все-таки родной брат известного Бертина!

Рояль извлекли на берег и хотели было погрузить на телегу, но капитан любезно предложил «хоросей барысне» свои услуги: приказал матросам нести дорогой инструмент на руках осторожно, как фарфоровую вазу, и шустро, как бегают рикши. До города две с половиной версты, и «рикши» потрусили в его сторону, шурша слоновыми сапогами по рассыпчатой дресве. Рояль звенел струнами, будто хрусталь. «Хоросая барысня» в благодарность обворожительно улыбнулась капитану и позволила поцеловать свою ручку. Капитан долго смотрел ей вслед и поглаживал подслюненным мизинцем усики.

Издали, среди почернелых изб с перекошенными ставнями, выделялся дом посолиднее прочих. Стоял он на площади, напротив церкви. В него шустрые японцы внесли рояль.

Эрнест, проинструктированный начальником, бабахнул на пороге:

— Б-Б-Бертин!

Юрий Александрович ему в тон, так же раскатисто:

— Б-Б-Билибин!

Но Лежаву их бабахания не оглушили. Он их ждал почти полмесяца, с тех пор как назначен был уполномоченным Союззолота по Охотско-Колымскому краю. Он чуть ли не облобызал долгожданных гостей… Забыв представить своей супруге, усадил за стол, уставленный яствами, и сразу же предложил приступить к делу…

Но его супруга, Жанна Абрамовна, истосковавшаяся по столицам, бесцеремонно оттеснив мужа, сама представилась Билибину как бывшая московская актриса и жадно начала расспрашивать о Москве, Ленинграде. А когда узнала, что известный художник Билибин, весельчак, балагур, завсегдатай артистических вечеров, — дальний родственник Юрия Александровича, то сама ударилась в воспоминания, пересказала множество каламбуров и острот художника — и все это под музыку своего новенького рояля.

Лежаве-Мюрату пришлось вести деловые переговоры под эту же музыку и самому произносить тосты, в чем был он неистощим, как истинный кавказский тамада.

Миндалевич сидел здесь же, но как в воду опущенный.

За столом вели разговоры о колымском золоте. Из кованого сундука Лежава-Мюрат извлек невзрачную, зеленого стекла бутылочку из-под сакэ и — бах, тяжелую, как бомба, на стол.

Билибин впился в нее:

— Золото?! С Колымы?!

— Колымское, — подтвердил Лежава-Мюрат. — Здесь два фунта, а Поликарпов говорит, что намыл бы два пуда, да отощал, все запасы съестного у него вышли.

Билибин взял бутылку осторожно, обеими руками, высыпал пяток золотинок на ладонь. Самородочки были мелкие, из горлышка вылетали без задержки. Приподняв ладонь к глазам, рассматривал матовые золотинки на свет.

— Так вот оно — колымское золото!

Эрнест нарочито презрительно тянул:

— Мелкое. Козявки. Да и посветлее будет алданского. Может, вернемся, Юрий Александрович, а? Не поедем за этими козявками?

Лежава-Мюрат шутить не собирался:

— Да из-за этих козявок, как только показал их Поликарпов в этой бутылочке, вся моя епархия взбесилась! Хватай, браток, котомку и — айда, куда Поликарпыч укажет. Более двухсот приискателей работу побросало! В Охотске всех лошадей скупили, в лавке все припасы забрали. Не придержи я этот народец — вспыхнула бы золотая лихорадка, как в книжках Джека Лондона! А с меня, с Лежавы-Мюрата, как с молодого барашка, шкуру долой, а мясо — на шашлык! Куда вы, говорю, сумасшедшие? В Хабаровск, во Владивосток, в Москву «молнировал»: прошу запретить въезд на Колыму! Стихию осадил. Но всякое дело — палка о двух концах. Страна сколачивает золотой фонд. И если на Колыме, в моей епархии, открылось золото — тут не разводи контру, форсируй! Иначе опять меня на шашлык. И никому не докажешь, что ты не баран. И я форсирую! Привел к себе Поликарпова, предложил ему оформить по закону заявку на имя Союззолота и пообещал назначить его старшим горным смотрителем на колымский прииск. И вознаграждение за найденное золото, и руководящая должность!.. Вот как! — Мюрат метнул торжествующий взгляд на Миндалевича. — И вот она — эта заявочка, товарищ Билибин. Я, от имени Союззолота и лично товарища Серебровского прошу вас, товарищ Билибин, будучи на Колыме, проверить ее.

Юрий Александрович так и впился в заявку Поликарпова. Где погиб Бориска, точно никто не знал, да и нашел ли он золото? Розенфельд в своей записке не указал, где он видел молниеподобные жилы. Экспедиция ехала без адреса, без строгой привязки, с одной лишь надеждой. И вот в заявке Поликарпова есть и зацепочка, и все точно обозначено: речка Сериникан падает справа в Колыму, устье ключа Безымянного — в двадцати верстах от устья Сериникана. Заявка — на долину Безымянного.

— Вот и печка! — воскликнул Билибин.

— Что? — не донял Лежава-Мюрат.

— Ключик Безымянный — это печка, от которой мы будем танцевать! Жанна Абрамовна, сыграйте нам что-нибудь такое!.. — Юрий Александрович не знал, как выразить словами, но Жанна Абрамовна его поняла.

— Полонез Огинского? Пожалуйста!

Билибин обхватил Лежаву-Мюрата:

— Дорогой кацо! Я с великим удовольствием проверю эту заявочку товарища Поликарпова и выполню задание ваше, товарищ Лежава и Мюрат, и лично товарища Серебровского, которого я имел счастье дважды видеть!.. Мы будем искать золото в долине ключика Безымянного денно и нощно…

Юрий Александрович еще много сказал восторженных слов и даже пускался танцевать, обнимал Лежаву-Мюрата, величая его «настоящим золотым королем», просил, чтоб показали ему Поликарпова, и он его расцелует…

Лежава-Мюрат посмотрел на Миндалевича. Тот сидел насупившись.

— Нет, — сказал Лежава-Мюрат. — Сейчас Поликарпова в Охотске нет, он на приисках… Но я пришлю его к вам, на Колыму, и там вы найдете с ним общий язык.

Переговоры продолжались еще долго. Обсудили все вопросы: и транспортные, и продовольственные, и как организовать добычу золота, если заявка Поликарпова подтвердится…

Под утро Билибин, Бертин и Миндалевич вернулись на пароход.

В каюте Юрий Александрович всех поднял громовым голосом:

— Возрадуйтесь, догоры! Мы будем танцевать от печки! Я держал на ладони, — и шепотом, — колымское золото!