Венеция. Под кожей города любви - Бидиша (книга бесплатный формат .txt, .fb2) 📗
— Нет-нет, я настаиваю, — говорит она. — Если я сделала что-то не так, то хочу нести за это ответственность в полном объеме. Так что идемте вместе с нашими собаками в участок и там во всем разберемся.
Блефующий мужчина отнекивается, он и испуган, и разозлен, руки ласкают собачонку, которая поглядывает на нас с мукой в глазах. Прорычав, что Стеф не стоит того, чтобы с ней разговаривать, он отступает, бормоча что-то под нос и все еще осматривая своего малыша.
— Нет, серьезно, Бидиша, люди в этом городе все больше сходят с ума — куда мы катимся? — встряхивает Стеф головой.
Мы идем дальше, посматривая по сторонам.
— Поверить не могу, — заговаривает Стеф после долгого молчания; гнев и возмущение сочатся из нее по каплям. — Этот мужчина из той породы людей, с которыми нужно держать ухо востро, иначе они превратят твою жизнь в ад. Я хочу сказать, что за черт, мы же все-таки не в какой-нибудь мафиозной сицилийской деревне! А это что такое — «я должностное лицо»! Небось чистит каналы вокруг полицейского участка ежедневно в четыре утра. Мне жаль его жену, ей приходится целыми днями глотать это дерьмо. Если уж не стесняется так распаляться на публике, можешь представить, каков он в домашней обстановке.
Бруно, друг Стефании, уже поджидает нас в условленном месте, и мы все вместе отправляемся на причал. Бруно высокий, привлекательный, у него резкое моложавое лицо, с которого не сходит задумчивое выражение; плечи напряжены. Он режиссер документального кино, постоянно в разъездах. Предупредительный и любезный, Бруно держится очень открыто и с какой-то мальчишеской неловкостью. Я познакомилась с ним несколько лет назад, когда он неожиданно прилетел из Колумбии — сделал Стефании сюрприз в День святого Валентина. Их связывает настоящее чувство: они вместе вот уже десять лет, еще со времен, когда были подростками. Стефания скромно говорит: «Мы сцеплены».
— Думаю, мне надо сменить профессию и стать… не знаю, как это называется… человеком, к мнению которого прислушиваются, психологом, — весело рассказывает она, пока мы идем, — потому что на прошлой неделе я уговорила одну мою подругу в первый раз надеть бикини. У нее восхитительная фигура, так зачем ее скрывать? А она вместо этого носит какой-то черный кошмар в стиле пятидесятых — фу! Я хочу сказать — он шерстяной, только представь! А потом я уговорила ее пойти на пляж.
Стеф имеет в виду меня, но я на всякий случай молчу.
— А если у тебя случится нервный срыв или припадок, ты сможешь вернуться, — продолжает она, поворачиваясь ко мне. — Бруно приготовил для тебя подарок — лосьон с полной защитой от солнца.
— Я купил его в тропиках, — говорит Бруно, показывая мне флакон.
— Потому что я знаю, ты фанатично боишься солнца, — добавляет Стеф.
Что ж, это правда.
Выливаю на руку немного лосьона: это непрозрачная эмульсия, как белила. Я наношу его густым слоем заранее, не дожидаясь, пока мы отправимся на Лидо [6]. Прохожие получают удовольствие, наблюдая за красивой парой — Стеф и Бруно, — при которой находится их подруга, похожая не то на белого клоуна, не то на мима.
Минуем большую пастичерию, благоухающую корицей. В витринах выставлены коробки пропитанных амаретто бисквитов, завернутые в тонкую бумагу длинные батоны (они тоже здесь продаются), миндаль в сахаре и еще что-то в целлофане и пышных украшениях из лент. Очень подозрительно: все слишком преувеличенное, чтобы быть настоящим.
Стефания замечает, что я разглядываю витрину, и говорит:
— Скоро ты будешь легко отличать настоящие пастичерии от тех, что предназначены для туристов.
— Ненастоящие — те, в которых все выставлено напоказ, — объясняет Бруно. — Туристы хотят видеть, что здесь есть. Они не верят владельцу на слово, а многие и не понимают, что он говорит. Венеция, конечно, всегда была такой, но кое-что изменилось даже на моей памяти. Теперь у нас туристы круглый год, нет мертвого сезона. Поэтому все для них. Взгляни-ка.
Прямо посреди Страда Нова сидит группа туристов-подростков, человек сорок. У них нет никаких причин сидеть тут, но они все же сидят, смотрят перед собой и глотают пыль, поднимаемую прохожими. Я вздрагиваю, вспомнив, сколько раз Неро испражнялся при мне на камни мостовой.
Мы обгоняем двоих англичан примерно нашего возраста, пока не располневших, но рыхлых, уже потерявших форму. Мертвенно бледные, обнаженные по пояс, они бредут с бутылками пива в руке.
— Наденьте рубашки, — бурчит Бруно себе под нос.
— Здесь запрещено снимать рубашки? — спрашиваю полушутя.
— Конечно. Штраф сто евро. Это же город. Никто здесь не желает любоваться на голые тела, да еще такие.
Мы пересекаем один из больших мостов, ведущих к вокзалу. С одной стороны он не такой крутой, благодаря чему на него можно вкатить багаж. Бруно обращается к Стефании по-английски:
— Расскажи Бидише историю человека-монеты.
— А! — восклицает Стефания; они с Бруно расплываются в улыбках. — Представляешь, каждый день на этом мосту стоял человек и просил денег. Он сгибался вот так… — Подруга скрючивается, подгибает ноги. — «Moneta, moneta, — скрежещет она противным голосом, — moneta, per favore, moneta, moneta». Он больше ни слова не говорил, только это. И он был, ну, как сказать… знаменит — знаменитый человек-монета. У него была одна нога.
— Нет, две ноги, но одна была хорошая, а вторая — плохая, — поправляет ее Бруно.
— Да, одна хорошая, другая плохая. Однажды человек-монета почему-то не пришел на это место, а на стене рядом с мостом появились два больших листа желтой бумаги. На одном листе был нарисован человек-монета, весь согнутый, у его лица было написано: «Moneta, moneta, per favore, moneta…»
— И… — подбадриваю я.
— А на втором… — Тут уже они с Бруно хохочут во весь голос. — А на втором тот же человек, но с веселой улыбкой на лице, и он танцевал на двух здоровых ногах; рядом был нарисован чемодан, человек-монета уезжал на каникулы!
Мы останавливаемся, и я тоже смеюсь, представив рисунки.
— Наверное, кто-то наблюдал за человеком-монетой, рисовал его исподтишка и ночью повесил плакаты на стену, — удается выговорить Бруно.
— А человек-монета? — спрашиваю я.
— Его больше никто никогда не видел!
Мы успеваем на большой белый катер, идущий к Лидо. Все вокруг залито желтым солнечным светом, на катере заняты почти все места. Море сегодня темно-синее, во всем своем блеске и великолепии, с очень четкими серебряными и золотыми линиями на поверхности — как будто в воду бросили сеть из хрусталя.
На горизонте появляется Лидо. Китч, как и любой другой пляж в мире. Низкие здания персикового и малинового цвета, и повсюду, насколько хватает глаз, припаркованы машины. Странно их видеть, они только помогают осознать, как мало я скучаю по Лондону, — на самом деле, я тут и не вспомнила его ни разу.
— Здесь хороший пляж. Мы выбрали его, потому что он цивилизованный, на нем можно встретить и популярных людей, людей из высших слоев общества и из рабочего класса, — объясняют Бруно и Стефания.
Я пока не могу различить представителей разных классов, а уж в купальниках и плавках тем более все одинаковы.
К пляжу идем по длинной дорожке, вокруг песок. Все кажется девственно чистым, даже камни, которыми вымощены дорожки, — очевидно, до такого состояния их отдраивает песок. Пляж огромный, на нем душевые кабинки, кабинки для переодевания, туалеты — все удобства. Везде группы раскованных подростков; вижу волейбольную площадку, там несколько ребятишек уговаривают мужчину достать с дерева застрявший в ветках мяч. Мужчина с силой бьет другим мячом по ветвям. Дерево сотрясается, и оба мяча падают на землю. Восторженные крики — дань благодарности герою дня.
Через каждые несколько метров — импровизированные павильончики, в которых дети устроили что-то вроде распродажи всякого барахла, разложив товары на пляжных полотенцах и изображая владельцев магазинов. Мы посматриваем на ходу на всю эту мелочь. Последнее полотенце нас заинтересовало. На нем — груда бус ручной работы всевозможных расцветок — яркие, в африканском стиле, азиатские коричневые, красно-оранжевые деревянные; массивные браслеты выглядят так, будто слеплены из конфет, есть даже стекло, имитирующее нефрит и кораллы. Хозяева — два загорелых десятилетних крепыша, они сидят на складных стульях, не оставляющих сомнений в их особом статусе. Элегантная дама поднимает коралловую с белым ритуальную мандалу и спрашивает о ней.
