Я искал не птицу киви - Зотиков Игорь Алексеевич (книги регистрация онлайн бесплатно .txt) 📗
— Для этого Линдберг приделал сбоку фюзеляжа вот это зеркало! Того, что он будет видеть в этом зеркале, решил он, вполне достаточно, чтобы сделать одну-единственную посадку в случае, если он вдруг перелетит океан.
И я представил время этих маленьких самолётиков, и как все отговаривали безумца, когда он упрямо переделывал свой самолёт в удивительный летающий бензобак, и как он приделывал со своим механиком это наивно незащищённое маленькое дамское зеркальце, с помощью которого он-таки сделал ту единственную посадку, чуть-чуть не долетев до Парижа.
«Сладкая жизнь»
В 1979 году я жил и работал в США ровно шесть месяцев, всю весну и лето. И, конечно же, время от времени дела заставляли меня посещать Вашингтон. И опять я останавливался у Камеруна, и опять мы по-братски спали на одном ковре на полу (Дик так и не купил кровати), только теперь уже не в «кондоминиуме». За то время, что мы не виделись, Дик продал его и купил моторную яхту, которая стояла среди других яхт у деревянных бонов, под гранитной стенкой набережной реки Потомак, всего в пятнадцати минутах ходьбы от Белого дома.
Маленькая «хонда» Камеруна обогнула гигантский остроконечный «карандаш», башню — памятник Вашингтону, и свернула на набережную большой серой реки. Это и был Потомак, или «Патомик», как говорят американцы. Ещё несколько минут — и гранитная набережная реки оказалась загороженной высоким, метра в три высотой, забором из проволочной сетки на столбах, а за забором — лес лёгких мачт, свёрнутые и ставящиеся паруса, белоснежные надстройки быстроходных катеров с выносными мостиками — приспособлениями для ловли хемингуэевских голубых тунцов и марлинов. Даже дух захватило от такой морской вольницы прямо посреди работающей и, казалось, лишённой эмоций столицы. Я ведь хорошо знал, что до устья реки всего несколько часов хода, а дальше — Чесапик, это уже морской залив, а ещё чуть-чуть дальше, за гирляндой островов, защищающих бесчисленные устричные отмели, — уже бескрайний Атлантический океан. Но вот и большой дебаркадер, в который упирается сетка. Над ним — широкая надпись: «Яхт-клуб „Марина“. Частное владение. Вход по пропускам или по разрешению капитанов яхт».
— Это мой яхт-клуб, — как можно безразличнее, но предательски вибрирующим от гордости голосом сказал Дик, ставя машину перед дебаркадером на гравий площадки с надписью: «Стоянка только машин членов яхт-клуба Все машины, которые поставлены без разрешения, будут отбуксированы за счёт владельцев этих машин».
Мы вылезли из машины и по лесенке спустились на низкий, но широкий деревянный причал, как бы неширокую улицу из чисто вымытых гладких, добротных досок.
Через широкие щели между досками была видна серая вода. Пахло водорослями, смолой канатов, чем-то чистым, только что вымытым и ещё не высохшим, сырым. Накладывались друг на друга шлёпки волн о сваи пристани и шорохи, и скрежеты бортов и снастей десятков покачивающихся судёнышек самых разных размеров и форм. Навстречу попадались молодые загорелые женщины, седые мужчины, все босиком, большинство только в купальных костюмах или лёгких загородных одеждах. И мне вдруг показалось, что мы уже не в центре города, а далеко-далеко отсюда. Даже шумы города, шумы улицы почему-то не доходили сюда. Может быть, это было оттого, что наша пристань была метра на три ниже парапета набережной, может, сетка играла роль какого-то демпфера звуковых колебаний, а может быть, это был просто психологический эффект — ведь здешняя жизнь, казалось, не имела никакой связи с городом.
Чем дальше по причалу вдоль стены набережной шли мы с Диком, тем яснее чувствовали нелепость наших, ещё минуту назад казавшихся нормальными одежд. Наконец, Дик остановился, разулся, снял, бросив на руку, свой пиджак, распустил галстук. Я последовал его примеру. Так мы и дошли до причала Дика — одного из выступов идущего вдоль набережной «большого» причала. «Сюда», — сказал Дик и подошёл к белой, с множеством широких окон, яхте обтекаемых очертаний, вокруг которой шла неширокая палуба. Яхта эта была бы совсем похожа на плавучий дом, если бы не передняя её часть, оканчивающаяся высоким, очень каким-то мореходным носом, верхняя часть которого образовывала просторную носовую палубу. Корабль-дом покачивался, уткнувшись носом в доски причала. Дик легко вспрыгнул на борт. Корабль-дом даже не покачнулся. Я последовал за Диком. Внутри яхта состояла из трех отделений: носовой ходовой рубки, жилой каюты и машинного отделения. Открыв водонепроницаемую дверь с носовой палубы, вы оказывались в ходовой рубке
Морской компас, радионавигационное оборудование, радиостанция, штурвал занимали всю её переднюю часть. Вдоль задней стенки стояли небольшие диванчики. Пол был застлан толстым ковром. «Здесь будем жить мы», — сказал Дик. Проход в середине задней стены рубки вёл в жилую каюту. В каюте по обоим бортам стояли диваны, стол в середине, холодильник. «Здесь живут дети. Собственно, одна только Сара. Ведь Энди сейчас работает в Антарктиде. Простым рабочим. Пошёл по моим стопам», — сказал Дик.
И мы с Диком действительно жили в ходовой рубке. По вечерам мы подметали и пылесосили наш шикарный пол-ковёр, стелили на него простыни — и постели были готовы. Утром вскакивали, в плавках бежали по упругим доскам бона на дебаркадер. Там помещались души, туалеты. Было там и маленькое кафе, но мы всегда завтракали у себя на борту. Корабль был подключён к городской электрической сети, и электрокипятильник работал. А кроме того, у нас была ещё и камбузная плита, работающая от газового баллона. Иногда мы открывали машинное отделение. Там поблёскивал деталями огромный восьмицилиндровый V-образный двигатель Крайслера мощностью чуть ли не в пятьсот сил. Мотор мощно рокотал на холостых оборотах, издавая хлюпающие звуки, мы прислушивались к его шуму и через несколько минут глушили его. Мы ведь никуда не собирались отплывать — с двигателем был какой-то непорядок, который Дик думал когда-нибудь устранить. Наш корабль просто был для нас домом. Единственным домом не только для меня, но и для Дика, Сары и Энди. Правда, зимой ребята находились в закрытых школах-пансионатах, но Дик-то жил на борту круглый год. «Ты даже не можешь представить, какая холодина на этой лодке зимой. Все эти красивые окна совсем не держат тепло. Зато сейчас»…
Да, сейчас, летом, здесь было прекрасно. И я понимал тех людей, которые подолгу стояли у набережной по ту сторону высокой проволочной сетки и смотрели на неторопливую жизнь этого плавучего табора. «Вот она, сладкая жизнь!» — было написано в их глазах, когда они видели, как полуголые люди там, внизу, прохаживались по своей пристани, опробовали мощные моторы своих кораблей или проверяли такелаж. Казалось, вот-вот и они уплывут куда-то в неведомые дали. И это случалось. Я помню, как мы все смотрели, смотрели на один парусник, а однажды утром он вдруг исчез неизвестно куда. И нам сказали, что он уплыл в Африку. Но большинство владельцев яхт все же никуда не плавали. Они. как и мы, готовились. «Вот когда-нибудь… Ведь наше судно позволяет… Только надо ещё починить то-то и сменить это… И тогда…»
Рядом с нами стояла большая моторно-парусная мореходная яхта. Хозяин и «капитан» её Питер выглядел как настоящий морской волк. Он носил морскую фуражку, курил трубку. Два перекрещенных якоря на его фуражке были как бы прикрыты сверху полосатым прямоугольным щитом. Я знал, что это эмблема Береговой охраны США. Все ледоколы, приходившие в Мак-Мёрдо, были приписаны к этой службе, и их офицеры носили фуражки с такими же эмблемами. Поэтому таких фуражек я видел-перевидел.
Питер был активный добровольный помощник этой организации в основной из её функций — помощи терпящим бедствия на воде. Он ходил на какие-то занятия, где-то дежурил, имел медали за спасение утопающих. Правда, все это он делал без помощи своей прекрасной яхты. Однако в его ходовой рубке всегда был включён радиотелефон, настроенный на волну диспетчера по безопасности плавания в устье реки Потомак. Поэтому — динамике всё время слышны были разговоры капитанов. Временами к ним подключался и наш хозяин: «Говорит капитан моторно-парусного судна США „Инга“. Диспетчер, когда вы только что передали штормовое предупреждение, вы упомянули то-то и то-то. Я хотел бы уточнить…» Мы все — Дик, Сара, я и приятельница Дика Салли — ждали, глядя на чёрный ящик, и вдруг из динамика раздавался властный голос: «Вызываю капитана моторно-парусного судна США „Инга“. Вызываю капитана моторно-парусного судна США „Инга“. Капитан, я отвечаю на ваш вопрос»… Наш Питер сидел невозмутимый, гордый, курил трубку, а рядом лежала его фуражка.
