Я искал не птицу киви - Зотиков Игорь Алексеевич (книги регистрация онлайн бесплатно .txt) 📗
Оказалось, что наш разговор слышали многие. Внезапно как бы волна беспокойства прошла по поляне, по которой бегали дети наших хозяев. Фешенебельные женщины, беззаботно попивавшие коктейли у раскладного стола с краю поляны, внезапно превратились в обычных мам в минуты опасности. Раскрасневшиеся, с загоревшимися глазами, они скликали своих детей. «Пегги, ко мне! Мики, Вики! Бегом сюда — возьмите меня за руки!» — громко и требовательно звучали женские голоса.
Мужчины разделились на две группы и не торопясь, чуть с иронией, пошли: одни — к одинокому дереву, другие — к кустам опушки. Каково же было всеобщее удивление, когда оказалось, что — да, все вокруг действительно заросло пойзон айви. Но удивительнее всего было то, что кто-то первый выбрал именно это одинокое дерево в центре поляны, чтобы положить к его корням свой рюкзак. А потом уже каждый подходил к этому дереву и не глядя бросал свои вещи рядом. На смятых кустиках пойзон айви лежали десятки взрослых и детских рюкзачков.
С интересом следили мы за тем, как мужчины осторожно брали вещи из кучки вокруг дерева, протирали их пучками травы и переносили в другое место.
Наконец все успокоилось, хотя мамы и продолжали зорко поглядывать за детьми. В центре поляны разгорелся костёр. Быстро темнело.
Пламя на Ростральных колоннах
Кто-то мягко и, как близкий, уверенно пожал мне руку у плеча. Это был Честер Лангвей, руководитель лаборатории по исследованию ледяных кернов Университета штата Нью-Йорк. Честер — хранитель тысяч кернов, в том числе и того, который мы извлекли из шельфового ледника Росса.
— Смотрю я на этот костёр, Игорь, и снова и снова вспоминаю костры там, в твоей России, в Ленинграде. Как все по-разному — и в то же время одинаково там и здесь…
— Спасибо, Честер, я чувствую это тоже, — шепнул я в ответ и вспомнил международную телеграмму, которую мне передали из Президиума Академии наук в Москве весной этого года.
Телеграмма была от Честера. Он, писал, что едет в Европу и хотел бы посетить СССР. И вот в конце апреля 1981 года Честер уже стоял в международном аэропорту Шереметьево.
Сначала Честер посетил наш Институт географии Академии наук СССР, сделал доклад о достижениях своей лаборатории. Потом мы поехали в Таллин, где занимаются теми же вопросами, что и Честер, а после этого — в Ленинград, центр советских исследований полярных стран: Арктический и антарктический институт. Удивительная это была поездка. Днём мы работали: выступали с докладами, осматривали лаборатории, а по вечерам ходили в гости, театры.
Уже восьмого мая мы закончили все дела в этом городе, и можно было бы ехать в Москву, но следующий день был нерабочим и я решил провести его с Честером здесь, в Ленинграде. Что-то подсказывало мне, что даже русскому важно хотя бы раз побывать в этом городе в день 9 мая, а уж иностранцу тем более.
И вот наступило утро. Чудесное майское утро 1981 года. Я уже заранее решил, что этот день мы проведём на Пискаревском кладбище. И мы поехали туда. Мы прошли с необъятной, полной детей и очень старых людей толпой под тихую траурную музыку весь длинный путь мимо огромных, плоских братских могил, покрытых свежей травой и заваленных цветами, конфетами, детскими воздушными шариками и игрушками. Мимо братских могил, на которых не было имён, только год: «1941», «1941», «1941»… «1942», «1942»… «1943». По дорожкам большого, полного тихой музыки кладбища шли тысячи и тысячи людей, семьями и в одиночку, чувствовалось: для многих из них — это своё, «домашнее» место. И цветы, цветы…
Я не удерживал слезы. Было видно, как потрясён и Честер.
А потом я подслушал разговор какой-то семьи, которая торопилась в центр города, чтобы успеть увидеть шествие огромного военного оркестра по Невскому проспекту. Мы подъехали туда как раз вовремя. Толпы людей уже стояли на тротуарах. Вся проезжая часть была пуста… И вдруг откуда-то от Московского вокзала показалась колышущаяся, жарко сверкающая, перекрывающая весь проспект лента. Донёсся грохот барабанов, рёв труб, ещё перекрываемый внезапным шумом нашей наэлектризованной толпы. И вот уже, как огромная волна, светло-зелёная, переливающаяся всплесками меди и золота, громко, ликующе и победно шумная, медленно прошла перед нами, на минуту-две подчинив себе все звуки и восприятия, колонна из двух тысяч музыкантов. Но это была лишь часть волны. Как бы её гребень. А задней частью её была огромная, человек по двадцать-тридцать в ряд, колонна покрытых орденами и медалями ветеранов, которые быстро и весело шагали за оркестром. Громом криков и рукоплесканий встретила их толпа. И мы с Честером. Для нас, только что вернувшихся с самого страшного в мире кладбища, этот оркестр с колонной ветеранов был больше чем оркестром. Он был символом.
А к вечеру мы пошли в центр, к Зимнему и Адмиралтейству. Белая ночь ещё не вступила в права, и было темно, но по-летнему тепло. На Ростральных колоннах у биржи и на том берегу Невы, на пляже перед Петропавловской крепостью, как-то по-старинному, по-язычески горели колыхаясь огромные, жёлтые огни больших факелов, отражаясь в воде. Тысячи и тысячи людей сплошным потоком двигались по набережным, собирались в кучки, из которых доносились бренчание гитар, звуки песен. Почти каждый немолодой мужчина имел на груди ордена или медали. И тут Честер спросил меня:
— Игор, как ты думаешь — если я тоже надену сейчас свою, американскую, медаль, полученную за Антарктиду?…
— Конечно, Чёт, конечно! И ты знаешь, Чёт, у меня ведь тоже с собой такая же медаль, которой ваше правительство наградило и меня за Антарктиду. Я стеснялся надевать её. А сейчас и я чувствую — в самый раз надеть.
Мы стали в сторонку, прицепили награды и продолжили свой дрейф в поющем и веселящемся городе. Наши «иностранные» ленточки медалей и язык не остались незамеченными.
— Америка! Эльба! — вдруг изумлённо-радостно завопил какой-то человек в плаще и стал протискиваться к нам через толпу.
Напрасно я говорил ему, что я русский, советский, а мой друг хотя и американец, но тоже не мог быть тогда на Эльбе.
— Неважно, к чёрту детали! У вас такие же медали, как у тех, тогда… Эй ребята, идите сюда, здесь Америка! Эльба! — закричал человек в плаще группке пожилых людей.
Я рассказывал им об Антарктиде, о Буффало и ледяных образцах Честера. Но их не интересовали детали. «Америка! Эльба! Ура!» — радостно кричали они…
А над нами, чуть дальше, за каменным парапетом набережной, отражаясь в тёмных волнах могучей реки, все колебались беззвучно огромные языки пламени на Ростральных колоннах…
Потом я не раз рассказывал своим друзьям в Москве о визите Честера Лангвея. И всегда люди, слушая этот рассказ об американце, подпевающем гитарам на праздничных набережных Невы, улыбались как-то по-доброму.
Я ИСКАЛ НЕ ПТИЦУ КИВИ
Нежелательная персона
— Послушайте, мистер, а ведь вы, оказывается, персона, нежелательная для проживания в нашей стране, — ведь вы проникли на территорию Новой Зеландии нелегально.
«О черт, только этого мне не хватало», — промелькнуло в моём усталом мозгу.
Худой, высокий человек в белом халате внимательно рассматривал мой паспорт, временами поглядывая на меня сверху вниз. Сверху вниз в буквальном смысле, потому что я лежал на носилках. И хотя они были установлены на очень высокой каталке, все же моё лицо было где-то на уровне груди моего собеседника.
— Скажите, доктор, а не можете ли вы на своей «скорой помощи» незаметно вывезти меня туда, откуда вы меня только что привезли, и тогда я войду в страну через нужную дверь, в которой стоят пограничники и таможенники?
— Нет, мистер, из этого уже ничего не выйдет, — устало произнёс человек в халате. — Правда, пока вы здесь, в госпитале, вы ничего не должны опасаться. Вы находитесь под защитой Мальтийского креста…
Всего час назад наш огромный грязный грузовой самолёт после девяти часов полёта над Южным океаном заходил на посадку, на белую бетонную полосу прелестного, утопающего в цветах и зелени городка Крайстчерч. Все, кто находился в тёмном, чуть освещённом подслеповатыми амбарными лампами «салоне» самолёта, прильнули к нескольким круглым окошечкам: «Земля! Земля!» Каждый раз, когда после многих часов полёта над этим океаном вдруг открывалась чёткая желтовато-охряная линия изрезанного берега, все — и пассажиры, и команда — искренне, не скрываясь, радовались этому. Радовались и удивлялись, несмотря на то, что все знали: самолёт ведут умные навигационные приборы и проскочить мимо этих прекрасных островов невозможно. Но всё-таки все всегда удивлялись. Ведь океан такой большой, а острова такие маленькие…
