Под парусом в Антарктиду - Карпенко Георгий (книги онлайн бесплатно серия .txt) 📗
Пришло время поднимать якоря, которые мы отдали к югу от «Урании-2», оберегая «Футуро» на тот случай, если подует с юга. Мы попробовали поднять якоря со своей надувнушки, но не хватило сил у двоих человек, которые могли это сделать, а троих на одном борту или корме, пытающихся вытянуть якорь, просто не выдержала бы лодка и зачерпнула бы воды. Мы попросили катер из яхт-клуба и втроем поехали к якорям. За рулем сидел веселый аргентинец, работающий в яхт-клубе, который хорошо к нам относился. Когда мы втроем попытались вырвать якорь из ила и надрывались под этой тяжестью, свободный конец, который соединял якорь с буйрепом, намотался на винт катера. Двигатель сразу заглох, и нас начало подтаскивать к тем же волноломам, к которым «наладилась» «Урания-2» по приходу в порт. Недолго думая, я вывалился за борт и, ныряя под катер, стал распутывать веревку. Но винт намертво затянул ее на себе, и от натяжения она словно окаменела. Мне передали нож, и я принялся ее резать. Пока я занимался этим, катер сдрейфовало вплотную к волнолому, он вошел в прибойную зону и летал уже в пяти метрах от береговых камней. Аргентинец вызвал по рации второй катер, но тот явно опаздывал к кульминации. Когда катер подтянуло вплотную к камням, Аркадий и Артур вывалились из него и, болтаясь в воде между бортом и камнями, стали отталкивать катер. Это продолжалось минут семь, и риск, что кто-то попадет между бортом и камнем, был велик, но все обошлось, подскочил катер и оттащил нас от берега. Он потянул нас на буксире к входу в яхт-клуб, мы сидели по бортам мокрые и отдувались. На Аркадия, когда он боролся с катером, насели сотни каких-то мелких пиявок. Он был в футболке и плавках. И когда мы проплывали мимо «Урании-2», он сказал, что «куда я такой поеду», бросился в воду и поплыл к яхте. Мы продолжали плыть к берегу, а он плыл, как морж, здоровый и большой, отмываясь от этих пиявок.
Все как сговорились, и каждый считал своим долгом отговаривать нас от Антарктиды. Тем-то и отличались моряки-профессионалы от нас, парусников. Меня выводило из себя их непонимание того, что мы сами этого хотим. Они считали, что мы должны хорошенько подумать и вместо Дрейка идти Магеллановым проливом. Меня бесила их профессиональная слепота, они не понимали того, что я не пошел бы сюда никогда, если бы мне запрещено было бы сунуть свою башку в пролив Дрейка. Конечно, нужно было понять этих людей, утомленных морем и тяжелой работой по зарабатыванию денег. Они утратили любую романтику и, разговаривая с нами, подходили к плаванию с точки зрения абсолютной безопасности. Других мотивов в их рассуждениях не существовало.
Теперь я стал догадываться, почему профессиональные моряки реже людей любых других профессий делают под парусами какие-то серьезные дела на море.
Пока мы прохлаждались в Мар-дель-Плате, сюда пришло несколько наших кораблей, работающих уже под чужими флагами. Они поднимались с юга, очень этим довольные, и говорили нам: «Ребята, куда же вы идете? Мы же только оттуда! Не ходите туда!»
Подходило к концу наше пребывание в Мар-дель-Плате. Мы смогли реанимировать двигатель, сделали все дела по ремонту яхты, немного пополнили запас продуктов. На всю команду у нас осталось триста долларов, но мы с надеждой смотрели в будущее. Казалось, мы втягиваемся в какой-то качественно новый этап своей жизни, лежащий за пределами того, что было с нами раньше, в нашей прежней и, в общем-то, счастливой жизни. Кстати, самое яркое впечатление от Мар-дель-Платы было то, что я позвонил домой.
После долгого стояния в порту, как правило, трудно заставить себя выходить. Все твое существо вдруг начинает сопротивляться этому выходу именно в момент, когда становится ясным, что уже можно идти. Мне очень часто приходилось буквально выталкивать себя из порта, мозг же хватался за любой предлог, чтобы не выходить сейчас, а переночевать последнюю ночь. Это начинает работать твой страх, накопленные за годы плаваний и оставшиеся в тебе отрицательные эмоции твоих взаимоотношений с морем. В этой связи хочу привести откровения Рейнхольда Меснера из его книги «Хрустальный горизонт»: «Моим злейшим врагом на пути к цели является страх. Я очень трусливый человек и, как все трусливые люди, стремлюсь победить свой страх. Победа над страхом делает меня счастливым. Я трижды в одиночку выходил на Нангапарбат, трижды из-за страха поворачивал назад, пока не набрался сил преодолеть себя и дойти до вершины. Я хочу быть сильнее собственного страха, ради этого я снова и снова ищу опасности». Зато какое получаешь вознаграждение за свою «отвагу», часто — просто звездное. Так было и при выходе из Мар-дель-Платы. Волнения по поводу возможной трения с префектурой при выходе, а также по причине встреч ного ветра начали корежить мое существо, как при сильном гриппе. Часть опасений оправдалась, когда мы вышли к выходу в море и сообщили об этом по рации префектуре. Она предложила нам явиться к ней еще раз. Им даже не пришла в голову элементарная мысль извиниться перед нами, когда они второй раз за последние сутки просмотрели нашу судовую роль и, как ни в чем не бывало, подтвердили выход. Их бюрократизм стоил нам четырех часов нервного ожидания, я рвал и метал, вспоминая лояльные порядки Европы, и клялся себе, что больше никогда не зайду в Латинскую Америку. Зато встречный ветер не стал нас долго терзать и через час после выхода отошел к востоку и дал нам дорогу. Русская иммиграция в Аргентине продолжала обливаться слезами, слушая песни Константина Никольского, а мы покидали эту страну и уходили на юг.
Теперь нас шестеро. По вахтам разделились так: мы с Иваном, Боцман с Артуром, Валера с Аркадием. Вечером прекрасный ало-зеленый закат. «Ура-ния-2», под всеми парусами, соскальзывая с ветрового потока, делает по семь узлов и радует таким ходом. Аркадий сидит за рулем, и я помахал ему из рубки. Он заулыбался и помахал мне. Такое ощущение, что изменилось что-то в природе и мы после Мар-дель-Платы вошли в другую климатическую зону, чем-то напоминающую наш север.
До Ушуаи 1300 миль, и надо просто додавить эти мили. Ушуая — это поворотный момент экспедиции. От Ушуаи будет проще, после нее противовесом всех трудностей будет высокая мотивация. Но если мы сейчас, не дай Бог, сломаемся, разругаемся и т. д., это почти конец. Нужно найти силы протянуть вдоль этих пустынных берегов на юг, под страхом юго-западных ветров. В Антарктиде мне будет проще. Потому что там будут скалы, льды и айсберги — все то, из-за чего мы, собственно, затеяли экспедицию. Я знал по опыту, что там появятся силы.
Артур Чубаркин сказал, что мужики уже оказывают мне невольное сопротивление, в основном из-за усталости, и дальше оно будет больше — это объективно. Сам я пока ничего не чувствовал, но не мог не верить психотерапевту, который, помимо своих, чисто теоретических соображений, мог видеть всю закулисную кухню, невидимую мне. Спасибо Артуру, что, как говорится, предупредил, но мне ничего не оставалось делать, как, не разбирая дороги, гнать весь обоз вперед, другого выхода просто не было. Я же, наоборот, считал, что после Мар-дель-Платы произошло некоторое потепление наших отношений: это могло произойти по двум причинам: во-первых, нас не остановили поломки, безденежье и другие проблемы, «Урания-2» не застряла на маршруте, а продолжала резво резать волну, в своем беспечном движении спустившись уже к Огненной Земле. Это было определенным и немаловажным достижением команды. Во-вторых, из Мар-дель-Платы мы вышли чисто мужским экипажем. Отпала необходимость обижаться, не показывая этого, и облекать обиду в какую-то сложную словесную форму, мучиться и терпеть. И еще Артур сказал, что эта экспедиция нужна только мне, никому другому она не нужна. Я уже слышал раньше подобные утверждения, это было три года назад, тогда экипаж «Урании-2» почти полностью состоял из людей, утверждавших, что экспедиция — это работа, которая, помимо всего прочего, должна принести им средства существования. Среди них не нашлось ни одного, кто бы мог выступить добровольно. Это для меня до сих пор является неприятной загадкой, объяснение которой я не могу найти по сей день.
