Путешествие по Камчатке в 1908--1909 гг. - Комаров Владимир Леонтьевич (читать книги бесплатно полностью .txt) 📗
Движение наше шло беспрепятственно; мы сделали небольшой привал на месте старой стоянки у Поперечной и заночевали в версте выше Узкого места, влево от тропы, на полянке среди березняка, где обычно ночуют едущие в Петропавловск с р. Камчатки.
4 сентября мы вышли в 9 час. утра. Пятна прошлогоднего снега еще сохранились в каровом цирке высокой горы по левому берегу Коряцкой реки, в Узком месте, но уже небольшие. В 7-м часу вечера пришли мы на старую стоянку у Коряцкого селения, пробыв всего в пути от Начики 12 час, с лошадьми, которые были очень сильно нагружены. Сами мы шли пешком (описание пути см. выше, гл. VIII).
5 сентября, в 9 ч. 30 м., мы уже сидели на пароме, выставленном жителями Коряк. Выехали в 10 час; через 10 мин. вышли в Авачу пониже большого оползня на мысу вправо; пониже другого большого оползня и шайб для заготовки рыбы осеннего лова прошли в 10 ч. 14 м. устье Крутой пади (речка). В 11 ч. 20 м. -- устье речки Кончилочь, которая стекает с Малого хребтика (т. е. прибрежного), так что на тропе, которою мы шли в июле, ее нет. В 12 час. по сильно обмелевшей Аваче, лавируя между открывшимися среди русла большими отмелями, мы дошли до Завойки, где и разбили стан на месте старой стоянки.
На всем пути от Коряки до Завойки по реке обнажения встречаются только у самой воды небольшими клумбовидными карнизами. Кажется, что обнажаются здесь те же глинистые сланцы, что и в долине р. Половинной (см. гл. VII). Над ними лес и довольно крутые склоны, на которых теперь особенно резко выделяется покрасневшая листва рябины. Все это близ устья Крутой пади, по правому берегу. По всему левому берегу и от устья Кончилочи по правому река протекает среди аллювия и никаких обнажений нет. Рассказы о больших стремнинах и порогах в реке также не подтвердились; есть только обычные перекаты, конечно сильно затрудняющие работу каюров, но до настоящих порогов им далеко.
В Завойке мы нашли и Э. К. Безайса, который счастливо совершил большое путешествие от Ключевского селения, где он провел половину июня и почти весь июль за ботаническими и агрономическими работами, вверх по р. Камчатке, через Камчатскую вершину и Малку сюда. Он всюду производил, между прочим, сельскохозяйственную статистическую перепись и теперь то же самое делал в Завойке и Хуторе.
Погода опять испортилась, и только 7 сентября я мог поэкскурсировать за рекой по террасе и берегам р. Мутной и по большой тундре, лежащей за холмистой террасой с осинами, о которой я уже сообщал в свое время (см. гл. VII). Тундра эта очень богата различными кустарниками и осоками; называется она Курьевская.
Я сделал, между прочим, попытку найти себе проводника на будущее лето и с этой целью обошел, кого знал, в селении. Но все были только очень любезны и говорили, что с большим удовольствием поехали бы, и денег не надо, потому что интересно ехать, да только как с хозяйством-то быть? Безлюдье камчатской деревни, при котором взрослых рабочих в семье редко более одного-двух, сказывалось здесь, как и ранее, очень жестоко. Очевидно, что иначе, как силой, проводника не добиться, а проводник, добытый силой, - неважное приобретение. Зато рассказывали нам об охотничьих походах и похождениях много. Между прочим, я узнал, что следующий за Пиначевой (выше по течению) левый приток Авачи называется Кехкуль, русло его сильно каменистое, а верховья приходятся как раз против лежащих за Коряцким хребтом больших Налочевских горячих ключей. По словам В. Н. Тюшова, эти последние -- одни из крупнейших на Камчатке; нагрета и испещрена выходами ключей сплошь значительная площадь, и есть целые бассейны горячей воды. Проехать туда можно от верховий Пиначевой и огибая верховья р. Кехкуль; есть такая тропа, прижатая далее к подножию Сараев, -- она огибает их и выходит в долину Правой Авачи.
Из вершины "правого" истока Авачи (т. е. на самом деле левого или северо-восточного) по плоской тундре мимо старого безымянного вулкана идет перевал к р. Жупановой, которым все и пользуются, когда ездят туда сначала на осеневку, на сентябрь месяц, чтобы заготовить на зиму кижуча, а потом и на зимний пушной промысел, к 1 ноября. На Жупановой преобладают березняки по холмам. Есть много интересного. Так, в одном месте среди самой реки с ее холодной водой есть на крошечном островке горячий ключ; есть также в берегах дыроватые камни, в которых вода иногда шумит. С Жупановой сопки сбегает река молочного цвета с сильным запахом серы.
9 сентября мы опять устроились со всем скарбом на трех паромах и двинулись вниз по реке. Я прошел пешком до Хутора, экскурсируя по дороге, и там уже сел на паром. Движение вниз по Аваче от Хутора очень легко, так как река достаточно глубока, с тихим течением, и хотя сильно извивается между аллювиальными островами, поросшими ольхой и ивами, особенно в самом низовье по тундре, но подвигаешься по ней очень заметно, все время перед огромным конусом Коряцкой сопки, который благодаря извивам реки встает то справа, то слева. В Аваче проводники, шедшие из Хутора, оставили нас, и мы взяли у авачинцев большую морскую шлюпку, куда перегрузили вещи, бывшие на их пароме.
Сел. Авача расположено в стороне от устья р. Авачи, по берегу небольшой бухточки, защищенной узкой песчаной кошкой. На кошке рыбный завод Пестуновича, который сам рыбы не ловит, но скупает свежую рыбу у жителей по 8 коп. за штуку. Если заботиться о населении, то такой порядок должен быть принят как нормальный при разрешении рыбалок во всех населенных местах Камчатки, иначе поощрение рыбопромышленных предприятий может вызывать здесь вымирание населения.
От Авачи предстоял переезд Авачинской губой. Паромы пришлось разнять и ехать далее на батах, пользуясь то шестами, то короткими лопаткообразными веслами, которые вообще в ходу на Камчатке. Стало уже совершенно темно, но залив был тих, и легкое поплескивание воды у берега не мешало ходу. За Сероглазкой остановились набрать воды из ключа и в 9 ч. 30 м. вечера высадились на кошку за Никольской горой. Через 95 дней после отплытия из Петропавловска мы опять вернулись в него.
В этот вечер наблюдалось особенно яркое свечение воды в заливе; каждое прикосновение к ней веслом или шестом зажигало волны ярким голубовато-серебряным блеском.
Первоначально мы остановились на кошке за Никольской горой, т. е. у Култучного озера (см. стр. 28), но в первый же день нашего пребывания в Петропавловске выяснилось, что в доме В. Н. Тюшова есть временно свободная комната и он предлагает мне занять ее. Мы с Поршняковым там и поместились; люди наши расположились лагерем на поляне за домом доктора, а В. П. Савич поместился отдельно у М. П. Умарова, наблюдателя на метеорологической станции метеорологического отдела нашей экспедиции. Раменский, как мы узнали, находился в это время на Калахтырском озере, которое и исследовал, пользуясь нашей брезентовой лодкой. Э. К. Безайс жил в Петропавловске уже с 1-го числа и знакомился с хозяйством соседних селений.
Уезжая с кошки в город, мы натолкнулись на следующую интересную страничку из местной жизни. Я разговаривал с привезшими нас завойкинцами, которые все были кто родством, кто свойством связаны с родом Машигиных. Мимо проезжал В. П. Карякин, который и раскланялся со мной. Собеседникам это не понравилось, и они рассказали мне, что между ними и Карякиными существует серьезная вражда. Дело в том, что Н. Е. Машигин, хороший и отважный промышленник, уходил иногда за соболем один-одинешенек сразу на несколько месяцев. Говорят, что в своих скитаниях он нарушил запретную грань Кроноцкого района и именно оттуда-то и приносил особенно много соболей. П. Карякин (теперь уже умерший) с двумя другими петропавловцами несколько раз обращались к начальнику Камчатки Ошуркову с жалобой на это и просьбой принять меры к защите запретного района и наказанию Машигина. Начальник как-то и сказал им: "Делайте с нарушителем, что хотите". По словам Машигиных, П. Карякин с товарищами подкараулили H. E. Машигина чуть ли не на Кроноцкой реке, когда он выходил из своей юрты, и всадили в него залп из винтовок. Вернувшись, они доложили начальнику, что Машигин исчез, всего вероятнее уехал на каком-либо корабле в Америку, и принесли 40 соболей, как бы брошенных им в юрте. Хотя Карякин и его сподвижники уже умерли, но Машигины не забыли этого и теперь перенесли свой гнев на детей покойного.
