Собрание сочинений в 12 т. T. 12 - Верн Жюль Габриэль (книги онлайн .TXT) 📗
Как бы то ни было, именно недуг госпожи Торонталь, от которой уже почти совсем отступились местные врачи, показался банкиру вполне приличным предлогом, чтобы вновь встретиться с незнакомцем. Если попросить его приехать и осмотреть больную, — вряд ли он откажется, ведь это было бы бесчеловечно!
Итак, Силас Торонталь написал доктору письмо и отправил его с лакеем на борт «Саварены». «Мы были бы счастливы воспользоваться советом такого замечательного врача» — писал он. Он просил доктора Антекирта извинить, что причиняет ему беспокойство, нарушая обычное течение его столь уединенной жизни, и назначить день, когда доктор соблаговолит посетить их особняк на Страдоне.
На другой день доктор получил это письмо, посмотрел на подпись, и ни один мускул не дрогнул на его лице. Он прочел его до последней строки, ничем не выдав мыслей, вызванных этим посланием.
Что он ответит? Воспользуется он этим предложением, чтобы проникнуть в особняк Торонталя и завязать знакомство с семьей банкира? Но войти в этот дом, даже в качестве врача, не значит ли явиться туда при обстоятельствах, которые ему отнюдь не желательны?
Доктор сразу же принял решение. Он ответил простой запиской, которая тут же была вручена лакею банкира. Записка состояла всего из нескольких слов:
«Доктор Антекирт сожалеет, что не может быть полезным госпоже Торонталь. В Европе он не практикует».
Вот и все.
Получив этот лаконичный ответ, банкир с досадой разорвал записку. Было слишком очевидно, что доктор не желает вступать с ним ни в какие отношения. Отказ был еле завуалирован, и это означало преднамеренность.
«Но если доктор в Европе не практикует, — размышлял он, — то почему же он не отказался посетить госпожу Батори?… Значит, он явился к ней не в качестве врача? Зачем же он в таком случае к ней приезжал? Что между ними общего?»
Неизвестность терзала Силаса Торонталя; присутствие доктора в Гравозе совершенно нарушило течение жизни банкира, и так должно было продолжаться до тех пор, пока «Саварена» не уйдет в море. Но банкир ни слова не сказал о своей неудаче ни жене, ни дочери. Свои жгучие тревоги он предпочел хранить при себе. В то же время наемник его неослабно наблюдал за доктором и докладывал Торонталю обо всем, что Антекирт предпринимал как в Гравозе, так и в Рагузе.
На другой день произошло еще событие, повергшее банкира в неменьшую тревогу.
Петер Батори вернулся из Зары крайне расстроенный. Ему не удалось прийти к соглашению относительно должности, которую ему предлагали, а именно, места директора металлургического завода в Герцеговине.
— Условия неприемлемы, — вот все, что он сказал матери.
Госпожа Батори только посмотрела на сына, но не стала его расспрашивать, почему именно неприемлемы предложенные ему условия. Потом она передала Петеру письмо, полученное в его отсутствие.
Это было то самое письмо, в котором доктор Антекирт просил юношу прибыть на борт «Саварены» для переговоров по делу, которое может его заинтересовать.
Петер Батори протянул письмо матери. Предложение доктора ничуть ее не удивило.
— Я ждала этого, — сказала она.
— Вы ждали этого предложения, матушка? — спросил юноша, крайне удивленный ее словами.
— Да, Петер… Доктор Антекирт был у меня во время твоего отсутствия.
— Значит, вы знаете, кто этот человек, о котором так много говорят в Рагузе?
— Нет, не знаю, Петер. Но доктор Антекирт был знаком с твоим отцом, он был другом графа Шандора и графа Затмара, и именно поэтому он и посетил меня.
— А какие привел доктор доказательства тому, что он был другом моего отца?
— Никаких! — ответила госпожа Батори, не желавшая упоминать о ста тысячах флоринов, поскольку и доктор умолчал о них в письме к Петеру.
— А вдруг это какой-нибудь интриган, какой-нибудь шпион или австрийский агент? — продолжал молодой человек.
— Ты сам рассудишь, Петер.
— Значит, вы советуете мне съездить к нему?
— Да, советую. Не следует пренебрегать человеком, который хочет перенести на тебя дружеские чувства, какие раньше питал к твоему отцу.
— Но зачем он приехал в Рагузу? — продолжал Петер. — У него здесь дела?
— Может быть, он затевает здесь дела, — ответила госпожа Батори. — Говорят, он несметно богат, и весьма возможно, что он хочет предложить тебе какое-нибудь хорошее место.
— Я съезжу к нему, матушка, и узнаю, зачем я ему понадобился.
— Поезжай сегодня же, Петер; отдай визит, который сама я не могу ему нанести.
Петер Батори поцеловал мать. Он крепко прижал ее к груди. Казалось, какой-то секрет угнетает его, секрет, которым он не может с нею поделиться. Что же за мучительная, что за важная тайна тяготила его, тайна, которую он не мог открыть даже матери?
— Бедный мой мальчик! — прошептала она.
В час дня Петер вышел на Страдон и направился вниз, к гравозскому порту.
Проходя мимо особняка Торонталя, он на мгновение остановился — всего лишь на мгновение. Он бросил взгляд на боковой флигель, выходивший окнами на улицу. Занавески были спущены. Дом казался совсем необитаемым.
Петер Батори снова ускорил шаг. Но его остановка у особняка Торонталя не ускользнула от внимания женщины, прогуливавшейся на противоположном тротуаре.
Это была особа высокого роста. Возраст? От сорока до пятидесяти. Походка? Размеренная, почти механическая, словно шагал не человек, а какой-то автомат. О том, что это иностранка, красноречиво свидетельствовали ее волосы, черные и вьющиеся, и загар, свойственный жителям Марокко. На ней была темная накидка с капюшоном, который прикрывал прическу, украшенную монетками. Была ли то цыганка, «гитана», «романишель», как говорят на парижском жаргоне, или существо, предки которого вышли из Египта или Индии? Трудно было бы сказать — настолько схожи между собою эти люди. Во всяком случае, милостыни она не просила и, конечно, не приняла бы ее. По своей ли надобности, или по чьему-либо поручению, но прогуливалась она здесь не зря: она шпионила сразу за двумя домами — и за особняком Торонталя и за домиком на улице Маринелла.
И в самом деле, как только она заметила молодого человека, направившегося по Страдону к Гравозе, она пошла вслед за ним с таким расчетом, чтобы не упускать его из виду, и вместе с тем, чтобы это не бросалось в глаза. Но Петер Батори был слишком занят своими мыслями, чтобы замечать, что творится у него за спиной. Когда он замедлил шаг у особняка Торонталя — женщина тоже приостановилась. Когда он двинулся дальше — пошла и она.
Петер довольно быстро прошел сквозь ворота в крепостной стене, но женщина лишь слегка от него отстала; за воротами она нагнала его и пошла по боковой дорожке, осененной высокими деревьями, шагах в двадцати от него.
В это время Силас Торонталь возвращался в открытом экипаже из Рагузы и неизбежно должен был встретиться с Петером Батори.
Предвидя эту встречу, марокканка на мгновение остановилась. Быть может, она подумала, что Петер Батори и Торонталь скажут что-нибудь друг другу. Взгляд ее оживился, и она притаилась за толстым деревом. Но если они начнут беседовать — как же ей подслушать их?
Однако ожидания ее не оправдались. Силас Торонталь еще издали заметил юношу и на этот раз не ответил ему даже тем надменным поклоном, от которого он не мог уклониться на гравозской набережной в присутствии дочери. Он просто отвернулся в тот момент, когда юноша приподнял шляпу, и экипаж быстро проследовал по направлению к Рагузе.
От иностранки не ускользнула ни единая подробность этой сцены; что-то вроде улыбки мелькнуло на ее бесстрастном лице.
А Петера Батори поведение банкира, видимо, не столько возмутило, сколько огорчило: он, не оборачиваясь, продолжал свой путь, но уже не так бодро.
Марокканка издали следовала за ним, и если бы кто-нибудь шел рядом с ней, он услышал бы, как она прошептала по-арабски:
— Пора бы ему приехать.
Четверть часа спустя Петер стоял уже на гравозской набережной. Несколько мгновений он любовался изящной яхтой, брейд-вымпел которой развевался на грот-мачте под дуновением легкого ветерка.
