Рыжий Орм - Бенгтссон Франц Гуннар (книга жизни .txt) 📗
Торкель вежливо сказал в ответ, что все услышанное ими, безусловно, достойно размышлений. Слава о короле Этельреде в Датской державе велика, но теперь, похоже, оказывается, что он даже лучше, чем о нем рассказывали, а его намерение оделить их подарками вполне соответствует тому, о чем они думали с самого начала.
— Ибо мы сказали ярлу Бюрхтноту, когда говорили с ним через протоку, что вы тут в стране богаты, и мы, бедные мореходы, станем вам друзьями, если вы поделитесь с нами своими богатствами. Теперь нам приятно узнать, что конунг Этельред и сам так считает; при его великом богатстве и могуществе и мудрости он наверняка покажет нам свою щедрость. Сколько именно собирается он нам дать, мы пока не слышали, но чтобы исполниться радости, нам надо много, ибо мы угрюмого племени, и лучше выдать нам все золотом и серебряной монетой, ибо так нам будет легче считать и проще везти домой. А покуда все не будет сделано, мы хотим оставаться без помех тут и собирать по окрестностям все, что нам нужно для пропитания и довольства. Но есть и еще один среди нас, кому надлежит решать в равной мере со мной и Гудмундом, и это Йостейн. Он ушел грабить со многими людьми, и до его возвращения придется нам подождать с решением насчет того, сколь велик должен быть дар. Но немедля я хотел бы знать, нет ли в вашей свите священника, искусного во врачевании, потому что рука моя изувечена и требует лечения.
Другой епископ отвечал, что с ним двое священников, обученных лекарскому искусству, и что они готовы осмотреть руку Торкеля. Но за это они желают, чтобы заключенные в башне были выпущены и могли бы невредимыми идти туда, куда им угодно, ибо тяжко знать, сказал он, что они изнывают от голода и жажды.
— По мне, так они могут спуститься и выйти, когда им вздумается, — сказал Торкель. — Это то, в чем мы пытаемся убедить их с тех пор, как взяли город, но они упорствуют, несмотря на наши советы, и это они разбили мне руку. Пусть они оставят нам половину своих богатств, которые у них в башне, и это еще малое возмещение за мою руку и всю досаду, которую они нам причинили. А потом пусть идут, куда хотят.
Вскоре все стали спускаться с башни, бледные и измученные. Некоторые из них плакали и бросались к ногам епископа, иные громко просили о пище и питье. Люди Торкеля остались недовольны тем, что ценного в башне нашлось немного, но дали освобожденным поесть и не причинили им худого.
Орм подошел к корыту с водой, у которого столпились и пили многие из сидельцев башни; среди них был и маленький лысый человечек в одеянии священника, с длинным носом и алым рубцом на макушке. Орм уставился на него в изумлении, подошел и обнял его.
— Рад тебя снова видеть, — сказал он. — Я остался у тебя в долгу, с тех пор как мы расстались. Вот уж не ожидал встретить тут лекаря короля Харальда. Как ты сюда попал?
— Сюда я попал из башни, — гневно отвечал брат Виллибальд. — Там я провел четырнадцать дней по милости язычников и насильников.
— Мне есть о чем потолковать с тобой, — сказал Орм. — Ступай за мной, там тебе дадут еды и питья.
— С тобой мне толковать не о чем, — отвечал брат Виллибальд. — Чем меньше имеешь дело с данами, тем лучше, теперь я это понял. А еду и питье я получу в другом месте.
Орм испугался, что маленький священник, разозлившись, бросится бежать от него и скроется, поэтому он схватил его и понес с собой туда, где, он обещал, с тем ничего не случится. Брат Виллибальд изо всех сил брыкался и грозно рычал, чтобы его отпустили и что проказа и язва еще малые кары тому, кто поднял руку на служителя Божия, но Орм внес его в дом, в котором обосновался после штурма города и где теперь было лишь несколько раненых с его корабля да двое старух.
Видно было, что маленький священник изголодался, но когда перед ним поставили мясо и пиво, он продолжал сидеть неподвижно, глядя с горечью на пищу. После чего вздохнул и, пробормотав что-то себе под нос, осенил еду крестным знамением и принялся жадно есть. Орм наполнил его кружку пивом и терпеливо ждал, покуда тот утолит свой голод. Доброе пиво не смягчило скорбного выражения его лица, и в голосе не прибавилось кротости, но он был теперь в состоянии отвечать на вопросы Орма и скоро разговорился.
Он бежал из Дании вместе с епископом Поппоном, когда злодей и язычник король Свейн пришел в Йеллинге, дабы умертвить всех служителей Божиих, и епископ сидит теперь дряхлый и недужный у аббата Вестминстера и скорбит о своих напрасно потраченных трудах в землях данов. Но об этом, по мнению брата Виллибальда, много скорбеть не стоит, если смотреть на вещи здраво, ибо наверняка все, что произошло, явилось знаком Божиим, что людей Севера вовсе не следует обращать, но оставить их в покое, дабы они сами истребили друг друга своей злобой, коей воистину нет предела. Сам же он решил никогда более не пробовать обращать этот народ, и об этом готов возгласить перед лицом страстей Господних всем, кто желает слушать, будь он хоть сам архиепископ Бременский.
Он осушил свою кружку, сверкнул глазами, и сделался доволен, сказав, что пиво много полезнее мяса для того, кто много голодал. Орм налил ему еще, и тот продолжал рассказ.
Когда епископ Поппон услыхал, что датские викинги высадились на восточном берегу, он пожелал получить надежные сведения из Датской державы: остался ли еще в живых кто-нибудь их христиан, и верен ли слух о том, будто король Харальд умер, и все такое прочее. Но сам епископ чувствовал себя слишком слабым для такой поездки, и ехать пришлось брату Виллибальду.
— Ибо епископ сказал, что мне у язычников не грозит большая опасность; даже когда их охватит великая ярость, как лекарь, я буду всегда у них принят и даже уважаем теми, кто помнит меня по двору короля Харальда. У меня самого было собственное мнение на сей счет, потому что я вас знаю получше, чем он, чересчур добрый для этого мира, но не полагается перечить епископам в таких вещах, и я сделал так, как он пожелал. Усталый, я прибыл к вечеру в этот город, и после вечерни лег спать в комнатах для приезжих, и был разбужен криками и густым дымом пожара; в отблесках племени бежали полуодетые люди, крича, что на нас напали дьяволы. То были не дьяволы, а гораздо хуже, и мне показалось нестоящим делом идти к ним с приветом от епископа Поппона. Я спрятался вместе с прочими в церковной колокольне, и там бы погиб, и все остальные тоже, когда бы Господь не спас нас из беды в день Пресвятой Троицы.
Он кивнул и выпил и посмотрел на Орма утомленными глазами.
— Прошло четырнадцать дней, а сна мне выпало не много. Плоть же слаба… нет, не слаба, она сильна, столь же сильна, как и Дух, но ведь не беспредельно.
— Спать будешь потом, — сказал Орм нетерпеливо. — Знаешь ли что-нибудь об Ильве дочери Харальда?
— Насколько мне известно, — отвечал без колебаний брат Виллибальд, — она попадет в ад за свою спесь и злонравие, если немедля не исправится. Но кто же станет ждать исправления от дочери короля Харальда?
— Ты и на женщин злишься? — сказал Орм. — Что она тебе сделала?
— Ничего особенного, — с горечью отвечал маленький священник. — Хотя правда и то, что она называла меня лысой старой совой, когда я пригрозил ей гневом Божиим.
— Ты угрожал ей, поп? — сказал Орм, подымаясь. — Почему ты угрожал ей?
— Она кричала, что поступит так, как ей угодно и выйдет за язычника и наплюет на всех епископов.
Орм сгреб в кулак бороду, уставился на него, а потом сел.
— Это за меня она выйдет, — сказал он спокойно. — Где она?
Но на этот вопрос Орм в тот вечер не получил ответа, ибо брат Виллибальд постепенно все ниже склонялся к столу и, уронив голову на руки, уснул, где сидел. Орм попытался разбудить его, но безуспешно, наконец он отнес его на скамью и уложил и укрыл сверху. Он с удивлением почувствовал, что привязался к этому маленькому яростному священнику, но потом, просидев изрядное время за пивом в одиночестве и не ощутив ни малейшей сонливости, вновь почувствовал нетерпение, подошел к скамье и хорошенько потряс спящего.
