«Литке» идет на Запад! - Юнга Евгений (читать книги txt) 📗

У вокзала, напротив публичного дома, гостеприимно раскрывшего раздвижные двери — сьодзи, батальон выстроился шпалерами. Увешанный цветными ленточками боевых отличий, вылез из плавно подкатившего мотокара тучный майор, протер крылышки пенсне и, подобрал свисавший живот, понес его навстречу батальону. Офицеры вытянулись, приложит ладони к козырькам. Фельдфебеля на площади пропели слова команды, и пятьсот вскинутых винтовок блеснули дулами, приветствуя начальство.

Майор небрежно помахал перчаткой и, сопровождаемый офицерами, прошел в пассажирское помещение. Вдоль стены опрятного зала неторопливо путешествовала ручная белая мышь, на скамьях ждали поезда советские моряки, «охраняемые» десятком одетых в штатское шпиков.

ЛЮДИ «ЛИТКЕ». Плотник Савенко.

Мы внимательно разглядывали японских солдат. Так вот они, островные самураи, согнанные из всех деревень префектуры защищать честь «страны Восходящего Солнца» на сопках Манчжоу-Го!

— Однако офицеров у них не меньше, чем рядовых, — подметил третий штурман.

— Нагрузили хлопцев, как ломовиков, — добавил Маслыко: — и ранец, и лопата, и шинель, и ручной пулемет… вспотеешь!

Слушая наставления коренастого, плотного японца с фельдфебельскими лычками на погонах, солдаты не спускали глаз с нашей группы. Поймав эти взгляды, он повернулся к нам, показав исчерченную шрамами физиономию и расцвеченную, как у майора, разноцветными ленточками грудь.

— Заслуженный дракон, — перемигнулись матросы. — Ишь, смотрит, проглотить готов.

— Молодым от него достается, будьте уверены, — сказал плотник. — Собака, по роже видно.

Не вытерпев коллективного разглядывания, фельдфебель отвернулся.

Майор взглянул на ручные часы, сделал знак офицерам.

Над площадью взметнулись отрывистые слова команды. Мерно топая, батальон исчез в глубине вокзального туннеля.

На перроне мы встретились снова, и, пока подошел экспресс, кочегары успели перекинуться несколькими фразами с правофланговым солдатом. Инициатива разговора принадлежала ему, не отличимому от других, безвестному японскому солдату.

— Куда езди, роскэ? — спросил он шепотом.

— Касадошимо, — также шепотом отвечали ему кочегары. — А твоя куда?

— Моя езди Харбин, — уныло сообщил японец.

— Что я вам говорил! — встрепенулся плотник. — Ясно, их гонят в Манчжурию.

— Раскудахтался, — остановили его кочегары. — Смотри — шпик следит.

— Твоя хочет езди? — задал новый вопрос Маслыко.

Полицейский агент метнулся к нам, уничтожающе взглянул на солдата и, отозвав ближайшего офицера, быстро заговорил с ним. Сияя улыбкой, офицер внимательно слушал, и нам было непонятно: осуждает он разговорчивость солдата или, наоборот, одобряет ее?

Неожиданно он выдернул японца за рукав из строя и вместе с агентом повел его вдоль перрона.

Дальнейшего мы не увидели. Залитый светом, примчался экспресс. Предупреждающе взвизгнув, паровоз скрылся в чернильной темноте вечера и вернулся обратно с пустым вагоном третьего класса, предназначенным для нас.

Отделенные от остальных пассажиров багажным вагоном, мы начали береговой рейс по Японии.

Шпики выглядят джентльменами, они в европейских костюмах, учтиво кланяются третьему штурману, с поспешной любезностью сообщают, который час. Но попробуйте выйти из вагона, пока поезд отстаивает положенное время у перрона промежуточной станции! Маска культурности моментально слетает с каждого из семи полицейских, едущих вместе с нами. Шпик злобно шипит, хватает кочегара или матроса за плечо, незаметным щипком больно впивается в мускулы руки и вталкивает в вагон.

По обе стороны экспресса лежит ночная Япония — резко очерченные на фоне звездного неба контуры гор, серебряные под луной квадратные рамки канав у рисовых полей. Надрывающе квакают лягушки, звенят голоса сверчков, поют цикады. Часто из темноты возникают города.

— Киото, — заметив огни, сказал Такота-сан, полицейский переводчик. — Поезд стоит восемь минут, Мозете погулять.

Обрадованные разрешением, мы приготовились выйти. Мелькнула платформа, заполненная толпой пассажиров, проплыло вокзальное здание. На секунду прервав свой бег, паровоз кликушечьи взвыл и медленно потащил вагон в темноту. В стеклянную дверь тамбура был виден отцепленный состав у перрона.

ЛЮДИ «ЛИТКЕ». Трое «Маркони» (слева направо): старший радист О. Куксин и радисты — Литвинов и Романов.

— В чем дело, Такота-сан?

Переводчик пожал плечами.

— Вероятно, осибка.

Мы выглянули в окна. Ровно вздыхая, паровоз пил воду у колонки.

— Называется погуляли, — мрачно улыбнулись кочегары. — И хитрые эти японцы!

— Нет худа без добра, — философски заметил наш парторг Дима Трофимов. — Можете на фактах, ребята, убедиться, какое мы пугало для полиции. Раз так охраняют, значит боятся. Потерпите ночку. Скоро будем на «Литке».

Налив цистерну водой, паровоз повел нас обратно к составу. Трое шпиков сменяются. Полиция каждой префектуры считает долгом конвоировать сорок восемь советских моряков своими людьми. У вагона происходит церемония смены. Японцы низко кланяются друг другу, старшие меняются визитными карточками с обозначением количества принятых и сданных поднадзорных. Затем — прощальные поклоны, и поезд трогается.

— Как баранов проверяют! — негодующе басит Маслыко. — Ну и люди…

Бесконечно долго тянется ночь. Хочется спать, по трудно заснуть в жестком вагоне японской железной дороги, где есть места только для сиденья.

Чтобы скоротать время, вызываем на разговор переводчика.

— Где вы, Такота-сан, научились так хорошо говорить по-русски?

Переводчик словоохотлив.

— Я долго зил у вас в Приморья. Имел своя концессия. Тогда много японская люди находилась в Советской Россия.

— А какую концессию? — допытываемся мы.

— Золото, золото, — откровенничает Такота-сан. — Свое золото закопал, васего не выкопал, — грустно признается он.

— Почему же нас все-таки не выпускают на станциях? — спрашивают матросы.

— Одну минутоцку, — кивает переводчик. — Я спросу нацальника.

Он подсаживается на крайнюю скамью, где расположились шпики.

Зарево огней пылает за окнами экспресса. Голубые и фиолетовые иероглифы реклам европейской части Осако сменяются мрачными корпусами фабричных предместий «японского Манчестера». Тлеют в ночи карминовые светлячки бумажных фонарей, доносится мяукающее пение.

«Веселые кварталы» ночного Осако бодрствует, ожидая подгулявших моряков.

— Нацальник оцень созалеет, — возвращается к нам переводчик, — но просит вас не выходить из вагона. Вы мозете, — по-японски смягчает отказ Такота-сан, — опоздать к поезду и не поспеть на своя пароход.

Необычайная «заботливость», характерная для японской полиции. Категорический отказ, подслащенный вежливым обращением. Кочегары вспоминают японскую предупредительность, проявленную под Карафуто [9], на прибрежные камни которого наскочил в тумане один из пароходов Совторгфлота. Вызванные на помощь по радио другие суда были задержаны «до выяснения инцидента» японским миноносцем. И когда наши капитаны попытались наладить связь между судами на шлюпках, произошел любопытный разговор с японским командованием.

Капитан (обращаясь к командиру японского миноносца). Сообщаться с другими пароходами можно?

Командир (после долгого молчания). Мозна, мозна.

Капитан. Значит, разрешите спустить шлюпки.

Командир. О, нет. Слюпки спустить нельзя.

Капитан. А сообщаться можно?

Командир. Мозна, мозна…

…Экспресс мчит, пересчитывая стыки рельсов, неслышно тормозя у крохотных станционных домиков с бумажными раздвижными стенами. Сонный дежурный появляется на перроне, переводит рычаг стрелки и пропускает нас дальше. За четырехколейным полотном, меж горами, внизу, в долинах, за туннелями, спит Япония.